История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы
Шрифт:
В этот период сказывались, видимо, в полной мере усталость писателя после завершения грандиозной по масштабам работы и глубокая неудовлетворенность общим направлением творческого труда. В марте 1872 г. Толстой писал своему другу Н. Н. Страхову: "Правда, что ни одному французу, немцу, англичанину не придет в голову, если он не сумашедший (написание Толстого, – Е. Н.), остановиться на моем месте и задуматься о том – не ложные ли приемы, не ложный ли язык тот, которым мы пишем и я писал; а русский, если он не безумный, должен задуматься и спросить себя: продолжать ли писать, поскорее свои драгоценные мысли стенографировать, или вспомнить, что и Бедная Лиза читалась с увлечением кем-то и хвалилась, и поискать других приемов и языка. И не потому, что так рассудил, а потому что противен этот наш теперешний язык и приемы, а к другому языку и приемам (он же и случился народный)
В 1865 г. в одном из писем Толстой сообщает о своем намерении "написать resume всего того, что я знаю о воспитании и чего никто не знает, или с чем никто не согласен". Речь шла о задуманной писателем "Азбуке", которая должна была стать учебной книгой для "всех детей от царских до мужицких". По собственному признанию писателя, на составление "Азбуки" он потратил четырнадцать лет, т. е. отсчет сознательно велся им не с момента непосредственного начала работы над книгой (вышла в 1872 г.), а со времени педагогической деятельности в Яснополянской школе.
На эту работу Толстой направил поистине титанические усилия и был уверен, что "памятник воздвиг этой Азбукой". В нее вошли изложенные в доступной для детского восприятия форме сведения по основам всех наук. "Азбука" включала, помимо разделов, направленных на обучение чтению, письму и счету, так называемые Русские и Славянские книги для чтёния, а также пояснительные методические указания для учителя.
Создание "Азбуки" было связано в сознании Толстого с новым подходом к своему художественному творчеству, с новым взглядом на развитие русской литературы. В 1872 г. писатель высказывает также мысль о "возрождении в народности" литературы, поэтического творчества. Это свидетельствует о том, что "изменил приемы своего писания и язык" и что "если будет какое-нибудь достоинство в статьях азбуки, то оно будет заключаться в простоте и ясности рисунка и штриха, т. е. языка". Толстой пытался добиться в своих произведениях такого языка, которому было бы доступно выражение "всего, что только может желать сказать поэт". Именно таким языком, считал он, говорит народ и именно такой язык "есть лучший поэтический регулятор". Образцы произведений, которые сочетали в себе поэтичность, законченность формы, ясность и образность языка, писатель нашел в "народной литературе", объединяя в этом понятии фольклор и древнерусскую литературу. Из этих источников он черпал богатейший материал для своей книги ("Вольга-богатырь", "Микулушка Селянинович", "Святогор-богатырь"). Работа над переложениями и переводами произведений "народной литературы", обработки басен Эзопа и фольклора других народов стали своеобразной школой для самого писателя.
Главное богатство "Азбуки" – Русские и Славянские книги для чтения, куда включены небольшие рассказы, знакомые каждому с детства ("Лев и собачка", "Филипок", "Акула", "Кавказский пленник" и множество других) и преследующие прежде всего цели нравственного воспитания ("Лгун", "Косточка" и др.). В Славянских книгах для чтения (куда включены церковнославянские и древнерусские памятники) писатель также преследовал образовательные и воспитательные цели: рядом со сказаниями из Несторовой летописи приводятся жития (Сергия Радонежского, например) и поучительные слова (например, о монахе, нашедшем тысячу золотых и возвратившем потерявшему, не требуя награды; о бедном труженике Мурине-дровосеке, чьи молитвы были более всего угодны Богу).
"Анна Каренина"
Результаты предпринятых Толстым поисков новых "приемов писания" в полной мере сказались на его новой работе – романе "Анна Каренина" (1873–1877; публиковался в "Русском вестнике"). Широта охвата современной действительности и глубина проблем, поставленных в этом романе, превращают его в эпическое полотно, вполне сопоставимое с "Войной и миром", однако роман отличается сравнительной лаконичностью повествования и афористической емкостью языка.
Существуют, по крайней мере, три варианта объяснений того, как возник у Толстого замысел этого романа: намерение автора написать о женщине "из высшего общества, но потерявшей себя"; пример вдохновивших писателя пушкинских незавершенных отрывков "Гости съезжались на дачу" и "На углу маленькой площади"; и, наконец, зафиксированный современниками рассказ писателя о том, как во время послеобеденной дремы, как видение, ему представился образ красивой женщины-аристократки в бальном платье. Так или иначе, но вокруг найденного женского типа в творческом воображении Толстого очень скоро сгруппировались все мужские типы, привлекавшие его внимание. Образ главной героини романа претерпел в процессе
Итак, повествование в новом социально-психологическом романе Толстого определялось двумя основными сюжетными линиями, которые практически не пересекались, если не считать единственной случайной встречи двух главных героев. Некоторые из современников упрекали автора в том, что его новый роман распадается на два самостоятельных произведения. На подобные замечания Толстой отвечал, что, напротив, гордится "архитектурой – своды сведены так, что нельзя заметить того места, где замок. И об этом я более всего старался. Связь постройки сделана не на фабуле и не на отношениях (знакомстве) лиц, а на внутренней связи". Эта внутренняя связь придала роману безукоризненную композиционную стройность и определила его главный смысл, вырисовывающийся "в том бесконечном лабиринте сцеплений, в котором и состоит сущность искусства", как ее в то время понимал Толстой.
Роман открывается взятым из Библии эпиграфом "Мне отмщение, и Аз воздам". Вполне ясный смысл библейского изречения становится многозначным, когда его пытаются трактовать применительно к содержанию романа. В этом эпиграфе видёлись авторское осуждение героини и авторская же защита ее. Эпиграф воспринимается и как напоминание обществу о том, что не ему принадлежит право судить человека. Много лет спустя Толстой признавался, что выбрал этот эпиграф для того, "чтобы выразить ту мысль, что то дурное, что совершает человек, имеет своим последствием все то горькое, что идет не от людей, а от Бога и что испытала на себе и Анна Каренина".
Это признание писателя является, по сути дела, определением того, что есть нравственный закон как закон воздаяния человеку за все им совершенное. Нравственный закон и есть тот смысловой центр романа, который создает "лабиринт сцеплений" в произведении. Одним из современников Толстого оставлена запись более позднего, но важнейшего суждения писателя: "Самое важное в произведении искусства – чтобы оно имело нечто вроде фокуса, – то есть чего-то такого, к чему сходятся все лучи или от чего исходят. И этот фокус должен быть недоступен полному объяснению словами. Тем и важно хорошее произведение искусства, что основное его содержание во всей полноте может быть выражено только им". В "Войне и мире" Толстой определил, что есть "настоящая жизнь" и в чем смысл жизни каждого отдельного человека. Философский смысл "Войны и мира" продолжается и расширяется в "Анне Карениной" мыслью о том, что жизнь людей скрепляется и держится исполнением нравственного закона. Эта мысль обогащала новый роман Толстого, делая его не только социально-психологическим, но и философским. Своим отношением к пониманию и исполнению нравственного закона определяются все персонажи романа "Анна Каренина". Этот же признак определяет ведущее положение двух главных героев.
Анна Каренина предстает в романе как окончательно сложившаяся личность. Трактовки ее образа в литературоведении чаще всего соотносятся с тем или иным пониманием смысла эпиграфа и меняются в зависимости от исторически изменяющегося отношения к роли женщины в семейной и общественной жизни и нравственной оценки поступков героини. В современных оценках образа героини начинает преобладать традиционный народно-нравственный подход, согласующийся с толстовским пониманием нравственного закона, в отличие от недавнего безусловного оправдания Анны в ее праве на свободную любовь, выбор жизненного пути и разрушение семьи.
В начале романа Анна – примерная мать и жена, уважаемая светская дама, жизнь которой наполняют любовь к сыну и преувеличенно подчеркиваемая ею роль любящей матери. После встречи с Вронским Анна осознает в себе не только новую пробудившуюся жажду жизни и любви, желания нравиться, но и некую неподвластную ей силу, которая независимо от ее воли управляет поступками, толкая к сближению с Вронским и создавая ощущение защищенности "непроницаемой броней лжи". Кити Щербацкая, увлеченная Вронским, во время рокового для нее бала видит "дьявольский блеск" в глазах Анны и ощущает в ней "что-то чуждое, бесовское и прелестное".