История руссов. Держава Владимира Великого
Шрифт:
Позвольте подписаться целиком под таким утверждением, с той только оговоркой, что ославянивание норманнов совершалось в 1-м же поколении на русской почве, в чем Д. М. Одинец может убедиться по опыту современности, когда первое же поколение русских эмигрантов во Франции очень часто даже «папа», «мама» не знает по-русски.
Итак, восточные славяне были культурнее скандинавов, а так как культура передается сверху вниз, то славяне делали скандинавов культурными, а не наоборот.
Возьмем другой отрывок (с. 170): «Но все же наибольшая часть восточных славян сумела перейти к государственным
Итак, ни культурно, ни политически скандинавы даже на Северную Русь не влияли, а что утверждаем мы?
Послушаем дальше (с. 174): «Первые князья Рюриковской династии уже по одному тому не могли явиться прочной опорой государственного строя у восточного славянства, что сами они жили и действовали в полном согласии с окружавшей их, чуждой государственных навыков (А это вам как нравится, дорогой Н. Н.? — С.Л.) и местных привязанностей, непоседливой средой искателей военной славы и добычи и что действительная, конечная цель их собственных устремлений лежала за пределами восточнославянского мира.
Первых трех князей Рюриковичей — если оставить в стороне полулегендарного Рюрика — привлекала к себе из всех славянских городовых областей, главным образом, область Киевская. Но и на самый Киев эти князья — Олег, Игорь, Святослав — смотрели, прежде всего, как на временную остановку, опорный пункт в их стремлении пробиться еще дальше на юг, к еще более прибыльным местам. Понадобилась смена 3–4 поколений князей для того, чтобы потомки Рюрика почувствовали необходимость прочно устраиваться в восточнославянских землях».
Недурно?! Уму непостижимо, как, имея такие мысли в голове, можно оставаться норманистом и не видеть того, как правая рука разрушает то, что строит левая. Перед нами блестящий пример методической беспомощности: имея Ариаднину нить фактов, Одинец не может все-таки выбраться из лабиринта норманизма.
Но послушаем дальше (с. 144): «Появление князей-варягов среди восточных славян не внесло, следовательно, в жизнь последних тех изменений, которые связывает с ним “Повесть временных лет”. Государственность окончательно установилась среди значительной части восточных славян задолго до появления в их среде норманнов. Городовая область, как форма государственного быта, была получена варяжскими князьями от предшествующей эпохи и продолжала свое существование и при них.
Благодаря организационной деятельности донорманских князей и наличию опытного “земского” боевого элемента и “городской аристократии”, в славянских городах еще в доваряжское время должна была создаться сложная и мощная для своего времени военная организация и скапливаться значительные военные средства. Только опираясь на издавна сложившуюся военную организацию, хотя и подкрепленную норманскими пришельцами, Аскольд и Дир могли уже в 860 году предпринять из Киева свой
Избавим читателя от дальнейших цитат того же содержания — их читатель найдет в работе Одинца немало. Если мы примем во внимание, что подобные утверждения имеются и у других норманистов, нельзя не прийти к заключению, что в среде историков действуют какие-то иррациональные принципы и методы мышления.
Считается обязательным, респектабельным и «благонамеренным» декларировать на одной странице полную приверженность норманской теории (расшаркиванье перед сильными мира сего), а затем на других страницах писать сколько угодно то, под чем распишется весьма охотно каждый антинорманист. В чем тут дело, скажем откровенно, выше нашего понимания.
Одинец мог бы выбраться совсем легко из своего норманистского лабиринта, если бы он проверил свою основную предпосылку: «большого количества» варягов на территории Восточно-Европейской равнины не было. Не всякий выкопанный меч доказывает, что владелец его был варяг, не всякий меч (допустим, особого варяжского типа) имел своим владельцем варяга: ведь оружием торговали. Не всякое захоронение, доказано, было действительно варяжским: «Не всякому слуху верь, а проверь».
Если даже оказалось бы, что вдоль Великого Волжского пути действительно были многочисленные варяжские захоронения, то не следует забывать, что даже в IX веке «руссы» в своем вековечном «Drang nach Osten» далеко еще не достигли Волги, они только коснулись верхнего ее течения и ее истоков. Все же собственно верхнее и среднее течение Волги было по обеим сторонам населено финскими племенами. Даже в XVI веке Казань, например, была еще нерусской областью. Поэтому поселения варягов по Волге, если они были, находились в стороне от руссов, прямого контакта между ними не было.
Почему норманисты проходят молча мимо того кардинального факта, что на территории Новгородской области варяжских поселений не найдено?
Значит, в дорюриковские времена Северная Русь глубоких, серьезных сношений со скандинавами не имела, то же самое относится в еще большей мере к Средней и Южной Руси, где господствовали хазарские и византийские влияния.
Не было «большого количества» скандинавов на Руси и в рюриковскую эпоху. Могло ли случиться, что большое количество чужих людей нигде, ни разу, никогда не вступило в конфликт с местным населением на почве личных или групповых интересов? Мы утверждаем, что это вещь совершенно невероятная и невозможная.
Скандинав — правитель города или области, скандинав-воевода, руководитель норманской дружины, скандинав-купец, скандинав-ремесленник, скандинав — просто иммигрант, не могли всегда и везде жить бестелесными ангелами — столкновения их с местным населением были неизбежны.
Где-то кого-то должны были побить, убить, ранить, прогнать, поджечь, отравить, утопить и т. д., и именно на той почве, что варяги — иностранцы. Об этом в истории ни одного слова!
Единственный факт, известный из истории, это: «оскорбишася новгородци» против Рюрика, когда он убил их князя Вадима Храброго, в результате чего многие новгородцы бежали в Киев. Это случилось в самые первые годы появления Рюрика в Новгороде, что и показывает, что люди — всегда люди и избежать столкновения разнородных интересов совершенно невозможно.