История с продолжением
Шрифт:
– Старею, старею. Это ваши годы идут медленно, наши же летят… Пойдём, немного посидим на кухне, ты мне расскажешь, что с тобой твориться, авось, чего и надумаем вместе.
Они прошли на кухню и Пятый плотно закрыл дверь.
– Это, конечно, сюрприз, – тихо сказал он, – я и не думал, что вы ещё… практикуете…
– Вот ещё! А кто, по-твоему, оперировал тебя?
– Вы? – несказанно удивился Пятый. – Я всю жизнь думал, что вы – патолога анатом.
– Я – всё сразу. И того немножко, и этого чуть-чуть. Что, скажешь – плохо получилось? По моему, вполне прилично.
– Господи, да о чём вы… Спасибо вам огромное, я даже не знаю, как вас…
– Не меня благодари, а Лина, – отмахнулся хирург, – это он тебя спас, а не я. Я только сделал то, что от
Пятый пожал плечами и нахмурился.
– Я… это трудно объяснить, но я… словом, когда ложусь спать, начинает сниться всякая дрянь. Но не совсем как сон, скорее, это в большей степени явь. Слишком реально, слишком правдиво. Кстати, у Лина тоже самое, правда, с некоторыми вариациями. – Пятый потер ладонями лицо. – Вот и все причины.
– Ничего, это дело поправимое, – заверил его хирург. – Всё будет хорошо, я тебе это обещаю.
Ю зиен лефепс фа ин ски Ты забери меня с собой
Эн спере со ин Я этого хочу,
Эн сихес ду ар орт [3] Я не противлюсь, нет…
Ю ипро та а нелси ас Но угасает свет,
Ин фа а сигеф тро Я слышу голоса,
3
“Хи сефес ду ар орт”… в другом варианте: “Эн сефес ду ар орт”. Слова “хи” и “эн” обозначают одно – тождество. На русский язык фраза не переводится, вернее, перевод затруднён тем, что нет слова, эквивалентного слову “сихес”. Можно условно перевести как “святые”. Перевод всей песни в первозданном варианте был невозможен, существует лишь приблизительный перевод, сходство с оригиналом в нём – настроение самой песни и некоторые интонационные и мелодические ходы.
Эн сивет то сие хос… Зовущие вперёд…
На столе стояла полупустая бутылка водки, бутылка коньяку, несколько тарелок с разнообразной закуской, большой противень, полный горячей жареной картошки с мясом, три бутылки нарзана и пепельница, полная окурков. Вся честная компания расположилась вокруг стола и на данный момент слушала Лина. Тот играл на фортепиано, стоявшем в углу гостиной, она же столовая, и, надо признать, играл хорошо. Он нашел инструмент ещё днём и, немного попрактиковавшись, освоил его на вполне приемлемом уровне. Валентина, заставшая его на первом этапе экспериментов с клавиатурой, со смехом сказала, что этому делу люди учатся годами, да и то не всегда выучиваются. На этот выпад Лин, тоже со смехом, ответствовал, что он и не на таком играл в своей жизни, что не велика наука, и что если у него не выйдет, то его, Лина, можно будет со спокойной совестью сдавать в утиль. Оказалось, что в утиль рыжему ещё рановато. Даже надсмотрщики, и те на время перестали жевать и принялись слушать. Голос у Лина был приятный. Конечно, до профессионалов ему было далеко, но недостатки вокала полностью растворялись в эмоциональном напряжение, излучаемом песней, которую он пел. Сначала он спел эту песню на каком-то совершенно непонятом языке, Валентина и Эдуард Гершелевич стали переглядываться в полном недоумении, затем, не останавливаясь, перешел на русский. Когда он закончил петь, Пятый, секунду помолчав, сказал:
– Я и не знал, что ты её перевел… спасибо.
– Неплохо получилось? Правда?
– По-моему, хорошо, – согласился Пятый, – спасибо, рыжий. Перевод часто разрушает песню, но, мне кажется, тут этого не произошло.
– Может, чего повеселей знаешь? – спросил до сих пор молчавший Коля. – “Мурку” можешь?
– Напой немного, сейчас сделаем, –
…Идею этой вечеринки подал Эдуард Гершелевич. Осуществление идеи взвалила на свои плечи Валентина, Пятый, увидев, что она трудится, принялся ей помогать, Лин, бросив фортепианные упражнения, присоединился к ним. За готовкой они разговорились.
– Вы, Валентина Николаевна, наверное думаете, что нам придется только смотреть, как вы пьёте? – вкрадчиво спросил Лин.
– Думаю, что да. Я ещё не забыла, как тебя напоили водкой и как я тебя потом откачивала…
– Мы тут подумали и я решил, что сегодня мы пьём с вами, – твердо произнёс Лин, – механизм прост до одури – алкоголь понижает давление, это нечто типа вашего кодирования, нам его в своё время сделали. Можно давление поднять каким-нибудь препаратом, заранее… и через пару часов мы будем в очень пьяном и счастливом виде.
– Дозировку на сульфокамфакаин я рассчитал, – добавил Пятый, – всё нормально получиться, Валентина Николаевна, не сомневайтесь.
Валентина с удивление поглядела на него.
– Ну, ты даешь! – со смехом сказала она. – И это мой скромный Пятый, который всех наставляет, предостерегает и всем старается показать, каким честным нужно быть, чтобы помереть пораньше. Я тебя не узнаю, ей Богу…
– Я тоже человек и мне тоже хочется водки. Иногда. Очень редко. Я же не пью её каждый день, верно? Мы лет пятнадцать спиртного в рот не брали, понятно, что хочется… вспомнить… как это бывает.
Валентина готова была поклясться, что он вот сейчас улыбнется, но этого не произошло, Пятый остался серьёзен, как всегда.
Кошки
Весенняя ночь, мартовская, холодная, стояла над Москвой. Тёмная улица была тиха, машины проезжали по ней редко, в остальное же время тишина властвовала безраздельно. Ни малейшего шума не доносилось с улицы – ни шагов, ни голосов, ни движения. Это было неправильно, ведь Лин давно уже должен был вернуться. Что-то случилось, Пятый это чувствовал, но ничего поделать не мог – просто-напросто не было сил. Оставалось одно – сидеть и ждать. Тишина. Только еле слышный шум воды, бегущей по трубам, да редкие шорохи, непонятно откуда идущие. Он ждал…
На этот раз они сбежали крайне неудачно. Вышли плохо, пришлось драться не только с надсмотрщиками, что были в “тиме”, но и с охраной, что наверху. Ребята там подобрались, как на зло, на редкость крепкие, и Пятый, когда они с Лином в конце концов прорвались и вышли, сказал:
– Нет, рыжий, уволь… это в последний раз… хватит на сегодня.
Однако всё ещё только начиналось. До города они добирались пешком – стащить ключи от машины не удалось, поймать попутку – тоже. Когда они попытались забраться в кузов какого-то грузовика, стоявшего на обочине, их заметил водитель этого самого грузовика. Пришлось спешно сматываться – перспектива получить по многострадальным рёбрам монтировкой не прельщала. Посчастливилось им только тогда, когда они, уже совершенно вымотанные, добрались до остановки рейсового автобуса, идущего в город, пройдя километров двадцать – шли больше пяти часов. Автобус подошёл почти что сразу. Уже совсем стемнело, когда они, промёрзшие до костей, избитые и голодные, доковыляли, едва не падая с ног, до своего подвала. Лин кое-как открыл дверь, они вошли. Первым делом сели поближе к трубам, стараясь хоть немного согреться, довольно долго молчали. Затем Лин сказал:
– Чтоб я ещё раз так вышел!… Ты есть хочешь?
– Не знаю… хочу, наверное, – Пятый тяжело вздохнул, – а ты?
– Если не пожру – скопычусь этой же ночью, – горько ответил Лин. – Слушай, эта фраза вызывает у меня какие-то странные реминисценции…
– Ты повторил ту самую фразу, которую говорил в прошлый раз, – ответил Пятый. – Кто пойдёт?
– Давай я, – вызвался Лин. – Деньги у нас есть?
– Тридцать копеек, – Пятый вытащил из-за трубы монетки и взвесил их на ладони. – Не густо, что и говорить…