История Саудовской Аравии
Шрифт:
В описании К.-Ф. Вольнея политический мыслитель берет верх над этнографом. Но хотя путешественник и идеализировал простоту жизни бедуинского шейха, отличие имущественного положения шейха даже от бедуина, имеющего лошадь, чрезвычайно велико. Бедный же кочевник жил несравненно хуже.
«Я заметил, – писал Вольней, – что шейхи, то есть богатые люди, и их слуги были вообще большего роста и большей упитанности, чем простой народ… Объяснить это можно лишь их пищей, которая более обильна у первой группы, чем у второй. Можно даже сказать, что простой бедуин всегда живет в нужде и постоянно голодает… Дневная пища большей части из них весит не более шести унций, в племенах Неджда и Хиджаза умеренность в пище доходит до крайности. Шесть или семь фиников, смоченных в растопленном масле, немного свежего или кислого молока составляют дневной
Имущественное неравенство в кочевых племенах проявлялось заметнее всего в собственности на скот. Если бедняки племени аназа в начале XIX в. владели едва десятком верблюдов, то у более состоятельных стада насчитывали до полусотни голов, а семейства шейхской верхушки имели по нескольку сот верблюдов48. У самых богатых и могущественных шейхов было до нескольких тысяч верблюдов.
Регулируя сезонные перекочевки, участвуя в распределении пастбищ, племенная верхушка приобретала преимущественные права на распоряжение землей, хотя произвол знати и был ограничен племенными обычаями. Стада, принадлежавшие шейхам, получали лучшие пастбища. С древних времен существовали даже заповедники (хима) для шейхского скота. Часть водных источников также становилась собственностью кочевой знати, которая за их пользование рядовыми кочевниками получала определенное вознаграждение.
Из института родовой взаимопомощи возникала эксплуатация кочевников при передаче им на выпас скота. Первоначально передача скота выглядела как временная ссуда нескольких животных обедневшему сородичу49. Это явление было распространено у аравийских кочевников и позволяло крупным скотовладельцам сохранять и приумножать свои стада.
Следующей ступенью эксплуатации была передача скота на началах издольщины малоимущим или неимущим беднякам, при которой владельцы получали часть приплода и животноводческие продукты50.
Передача овец на выпас была еще более распространенным явлением. Верблюдоводы не могли забирать мелкий рогатый скот в продолжительные перекочевки и оставляли его на выпас овцеводам, принадлежавшим к другим родам или чужим племенам. В этом случае эксплуатация была откровеннее и не столь замаскирована патриархально-родовыми формами. Если семьи кочевой знати не справлялись с уходом за своими стадами верблюдов, то использовались рабы или представители других племен, но лишь редко – соплеменники.
Поборы на издержки гостеприимства становились одним из способов эксплуатации бедуинов со стороны знати. «Когда приходят гости, – сообщал И. Буркхардт, – и для них нужно зарезать ягненка, арабы обычно приносят для этого одного к шатру шейха. В некоторых кочевьях арабы не допускают, чтобы их шейху приходилось резать своего ягненка, и по очереди снабжают мясом его шатер»51. Ввиду того что шейх «должен очень часто принимать гостей, он берет то там, то здесь верблюда или овцу, которых ему охотно дают, потому что дающий нередко сам ест у него после гостей», – так объясняли А. Мусилу механику этих поборов даже в начале нашего столетия52.
Племя помогало шейху приобрести лошадь. Когда его стадо редело в результате грабительского набега, его убытки старались возмещать полностью. В подобных же обстоятельствах рядовому бедуину восполняли лишь часть потерь, писал И. Буркхардт53.
Шейхи и знатоки обычного права в племенах получали вознаграждение за разбор судебных дел.
Рядовые бедуины иногда оказывались в личной зависимости от представителей знати. Этому способствовал развитой институт самоотдачи бедуинов под покровительство могущественного шейха своего или чужого племени (дахаля). Вокруг такого шейха собирались «небольшие семьи, которые, не будучи достаточно сильными
Более развитой формой зависимости была опека (висая), при которой бедняки за определенную мзду просили защиты у шейха. Широко распространена была самоотдача под покровительство целыми группами. Например, лица, опасавшиеся кровной мести, стремились получить защиту у знати чужого племени. За это бедуины должны были нести некоторые обязанности, в том числе экономические. Личная свобода таких лиц была несколько ограниченна55.
Об ослаблении патриархально-родовых уз свидетельствует и тот факт, что внутри рода должник должен был уплатить кредитору сам, в этом ему никто не помогал в отличие от практики взаимопомощи и выплаты долга кредитору со стороны.
Возникает вопрос: зашло ли разложение патриархально-родовых отношений внутри кочевых племен настолько далеко, что эти отношения уже превратились в «классовые»? – если использовать ортодоксальный марксистский термин. Ответить на этот вопрос помогает определение характера собственности на пастбищные земли и колодцы.
«Земельная собственность, – писал К. Маркс, – предполагает монополию известных лиц распоряжаться определенными участками земли как исключительными, только им подчиненными сферами их личной воли»56. Даже применительно к западноевропейскому обществу XIX в. Марксова аксиома слишком категорична. Что же касается аравийского общества, то сразу возникают вопросы: обладали ли шейх какого-либо племени или аристократическая группа правом распоряжаться пастбищами как «исключительными, только им подчиненными сферами их личной воли», даже учитывая, что в средневековье формы собственности не были безусловными? Можно ли в таком случае говорить о собственности одного шейха или группы знати на участки пастбищных территорий? Означало ли это, что они могли, например, продать племенные пастбища чужестранцам? Сдать их в аренду и забрать все доходы в личное пользование? Поменять на другой участок, например в оазисе, а главное – лишить своих соплеменников права пользоваться пастбищами? В условиях Аравии до XX в. такие действия были невозможны или представляли собой неизвестные нам исключения. Право племенной верхушки распоряжаться пастбищами было ограничено хотя бы ее принадлежностью к своему племени, т. е. она пользовалась общинной территорией постольку, поскольку ее представители являлись соплеменниками, хотя и знатными, хотя и привилегированными, хотя и богатыми. Это, естественно, ограничивало их право распоряжения землей и возможности феодального метода ведения хозяйства, феодальной эксплуатации внутри племени57.
В отдельно взятых кочевых племенах XVIII–XIX вв. можно наблюдать тенденцию к феодальным отношениям, но не их господство. В Саудовской Аравии ликвидация общинной собственности племен на пастбища не завершена и поныне. И прав Н.П. Прошин, который разложение патриархальнородовых отношений внутри бедуинских племен относит только к XX в.58
Многочисленные факты свидетельствуют, что доходы аристократии, которые она получала в своем племени, были незначительны и в ряде случаев не покрывали ее расходов, связанных с традициями патриархально-родовой солидарности и взаимопомощи. Внутри бедуинских племен, во всяком случае в XVIII–XIX столетиях, преобладали патриархально-родовые отношения, основанные на общинной собственности на пастбища и источники воды, на крепких кровнородственных связях, на традициях взаимопомощи и солидарности. Процесс усиления эксплуатации простых бедуинов знатью, основанный на имущественном неравенстве, происходил, но он не достиг еще стадии раскола кочевых племен на классы.
Причины этого, как представляется, лежат как в слабом развитии производительных сил кочевого хозяйства и в мизерной норме и массе прибавочного продукта, так и в устойчивой социальной психологии свободолюбивых бедуинов.
Сохранение в бедуинских племенах значительной или даже преобладающей прослойки «средних» бедуинов или бедняков, ведущих самостоятельное хозяйство, также служит веским доказательством отсутствия здесь сложившихся эксплуататорских отношений. Европейские путешественники не упоминают об эксплуатируемых соплеменниках внутри кочевых племен. Это предполагает, что большинство бедуинов владели собственным скотом и пасли его на общественных пастбищах.