Шрифт:
1930 год. Колхоз, власти, мельницы
Накануне нового 1930 года вечером. Придя с озера, где Василий Ефимович по найму чистил общественные проруби и подойдя к настенному календарю с намерением оторвать последний листок прошедшего 1929 года и на это место повесить новый календарь на 1930 год, он дрожащей от волнения и ещё немощной от холода рукой несколько раз порывался ухватить плотно прилипший к картонной личинке листок с числом «31-е декабря» и днём недели «вторник». Раздражённо царапнув ногтями по личинке, наконец-то он подцепил листок и с нескрываемой досадой сдёрнул его с места, предзнаменательно проговорив: «Ну, быть в новом году какому-то перелому!» Слова Василия Ефимовича оказались пророческими. В действительности 1930 год оказался годом великого перелома, как в его личной
Центральная власть в Москве приняла решение во что бы то ни стало объединить крестьянские хозяйства в колхоз, обобществив их собственность: тягловую силу, инвентарь и семена. Упирающихся, не желающих идти в колхоз – давить налогами, а сопротивляющихся – силой выселять на «Соловки». Сверху донизу, верховными органами власти всем нижестоящим властям даны твёрдые указания применять строгие, ничем не ограниченные меры и способы в проведении этого охватывающего всю страну важнейшего государственного мероприятия.
Прежде всего, всех сельских жителей разбили на три категории: бедняк, середняк и кулак. В деле околлективизирования крестьян власти взяли весь упор на бедняка; постольку-поскольку бедняки первыми пошли в колхоз (им терять-то нечего, середняки же, раздумывая, решили посмотреть, понаблюдать на колхозную жизнь со стороны: понравится – пойдём, а не понравится – подождём!). А кулаки и зажиточная часть села, видя в колхозе не совсем заманчивое дело, решили сопротивляться.
Всю зиму, вплоть до самой весны, народ частенько собирали в избу-читальню на собрания, на которых представители уездной власти, приезжающие из Арзамаса, проводили беседы с мужиками, разъясняя пользу перехода крестьян от единоличного ведения хозяйства к коллективному: выполняя директивные указания свыше, всеми силами агитировали за колхоз. Наряду с собраниями, на которых старательно «затаскивали» середняка в колхоз, проводились собрания о раскулачивании кулаков и торговцев и об обложении твёрдым заданием мельников и зажиточных крестьян села. Под твёрдое задание попали также и хозяйства, в которых имели молотилки, веялки, сеялки и прочие простые сельскохозяйственные машины. Особенное рвение в обложении налогами, как денежными, а также и хлебом в зерне, проявлял всё тот же колченогий Александров: от его орлиного взора не скрылось ни одно зажиточное хозяйство села, поблажек он никому не давал.
Но несмотря на старательный зазыв в колхоз середняков, в него записались только одни бедняки, у которых в личных хозяйствах ни лошади, ни добротного инвентаря, и дело было говорёно: «Вступая в колхоз, беднякам терять нечего!».
В колхоз записалось 17 хозяйств, вот они:
1. Бурлаков Михаил Васильевич (пред. с/совета)
2. Слигузов Степан – активист
3. Купряхин Михаил Андреевич (Грепа) – активист
4. Селиванов Семион (беспросветный бедняк)
5. Захарова Дунька (безлошадница)
6. Санька Лунькин – активист
7. Оглоблин Кузьма – карьерист
8. Владыкина Пелагея – активистка
9. Серяков Иван Иванович – карьерист
10. Маркелов Сергей Иванович – активист
11. Лобанова Мария Ивановна – беднячка
12. Лаптев Александр Павлович – активист
13. Буров Дмитрий Иванович – активист
14. Садов Михаил Ст. – активист
15. Садов Сергей Ст. – активист
16. Улётов Василий – активист
17. Улётов Григорий – активист.
Итак, в колхоз объединилось 17 маломощных хозяйств, в которых оказалось всего две лошади и кое-какой инвентарь. Про то бурное собрание, на котором организовался колхоз, люди села долго вспоминали о нём, и посему немало толков было о таком событии, какового не было во всей истории жизни русского крестьянства. На этот счёт сельский специалист по складыванию зарифмованных прибауток, Колька Купряхин, сложил про колхоз такой стишок: «Грязь и навоз собрались в колхоз!». О самом том собрании бабы, ходившие на озеро за водой, собравшись, как овцы в гурты, снедаемые желанием поделиться о такой невиданной и неслыханной новости, забыв о делах, подолгу судачили на улицах, переулках и закоулках. Перемещая коромысла с плеча на плечо, каждая старалась ввернуть своё мнение о колхозе, о том, как в нём будут жить
– А я было тогда хотела послушать, что на собрании-то бают, подошла к избе-читальне, а там народу внабой набилось, как чертей в сумку, и носа даже в дверь не просунешь, я-да дралова оттудова, провались вся изба-читальня! Больше не пойду! – хвасталась перед бабами резвая на язык Устинья.
О Дуньке Захаровой, о том, что она одна из первых записалась в колхоз, Фёдор Крестьянников изрёк так:
– Конечно, там всякие люди нужны будут: и руководители, и трутни, и бабы, «обслуживающие» их, а особенно нужны будут там труженики, т.е. рабочие пчёлы, которые должны будут обрабатывать трутней и прочих прихлебателей-прихвостней!
Кузьму Оглоблина в колхоз, видимо, потянуло то, что там дело будет похлебнее, не будет он пристально трудиться там, хотя и прикидывается он каким-то социалистом.
– А какой же, хрен, из него социалист, когда он старается только побольше бы себе заработать, да за счёт людей поживиться! – пророчески и разносно отозвался Фёдор о Кузьме.
Василий Ефимович в беседе с кумом Митрием о колхозе высказал своё мнение вполне резонно и кратко:
– По-моему, колхоз – гиблое дело, провальная яма: одни будут не покладая рук трудиться, а другие за их счёт будут жиреть! И зачем правителям спонадобилось нашу самобытную жизнь нарушать и переделывать её по своему вкусу! Торговля свёртывается, маслобойку нарушают, мельницы отбирают. И на чём только рожь молоть будем? – пожаловался он перед Митрием, человеком предугадательным. – Что ты, меленка, не мелешь, или крылышки болят? Я бы рада, помолола – коммунисты не велят!
– Ты, Василий Ефимович, говоришь, где молоть-то будем, а молоть-то вовсе и нечего будет, такое время придёт, поверь моему слову! – разочаровал его Митрий.
– Выходит, ешь, пока естся! – многозначительно заметил Василий.
– Ведь они, товарищи-то, обещают народу-то «светлое будущее»! – привёл слова Василий из газеты «Молодая рать», выписываемой Санькой.
– Это только на бумаге, на деле будет иное! – пояснил ему Митрий. – Видимо, товарищи не велят мужику-крестьянину полезным делом заниматься и честно трудиться на пользу народу. Взять хотя бы тех же мельников: ведь они, не считаясь с собой, день и ночь корпели в своих мельничных грязных избёнках, мололи, старались ублаготворить нужду народа. А вон Рыбочкины: в прошлом году весной Коленька Смирнов спалил их водяную мельницу, так они её вновь отстроили, торговлю свою прикрыли, теперь мелют. Дедушка Рыбочёк с мельницы домой только раз в неделю по субботам в баню наведывается: знай бежит в лес на мельницу, по летам обязательно босиком семенит, – высказался Василий перед Митрием.
– Эту водяную мельницу в колхоз не отберут, потому что она общественная, вот на ней мы и будем молоть рожь, если, конечно, она у нас окажется в наличии, а ветряные мельницы, пожалуй, все в колхоз отойдут: вон у Додоновых и Капустиных их уж, кажется, отобрали! – пояснил Митрий.
– Да, пожалуй, и кузницы-то скоро колхозными станут, в колхозе без кузницы как без рук. Недаром на дверях у кузницы-то висит странная надпись: «Вчера работали даром, сегодня – за деньги, завтра будем в долг!» – с невесёлой улыбкой проговорил Василий.
– То-то и оно-то! – отозвался Митрий.
Беседу завершил Василий рассуждением о власти:
– Да, – сказал он, – видимо наши властители решили лишить нас волюшки и заставить нас жить не как мы хотим, а как товарищам замыслится. Да и самих властителей-то у нас в расеюшке уж больно много развелось: бывало, был один Царь – глава всего государства, теперь партия верховодит над всем народом. Бывало, в Нижнем Новгороде губернатор управлял целой губернией, а в уезде, в Арзамасе, был земский начальник, он правил всем уездом, в волости-то был старшина, который вдвоём с писарем управлял целой волостью, а в селе-то один староста справлялся со всеми общественными делами. А теперь этих управителей поразвелось в одном сельском совете три стола, и за каждым сидит начальник, а теперь вот в селе появился колхоз, в нём тоже, наверно, начальников немало будет!