История семилетней войны
Шрифт:
Если коннице удается врезаться в пехоту, то последней остается только обратиться в бегство, иначе ей не избежать смерти или плена. Это было аксиомой для всех народов, прославившихся войнами, вплоть до битвы при Коллине, где превосходная дисциплина пруссаков равнялась их храбрости. Они пропустили целые эскадроны всадников в свои ряды, и среди этой подавляющей массы всадников, несущих смерть, полки герцога Бевернского, Генриха и Гюльзена составляли телохранителей короля и с редким присутствием духа смыкались в каре и плутонгами [44] стреляли в неприятеля, по правилам, словно на учении. Люди и лошади, заключенные между двумя живыми стенами, мечущими смерть, падали друг на друга в центре поля, обреченные на погибель. Неустрашимые всадники сами заключили себя в эту заколдованную черту и неминуемо должны были погибнуть. Но на помощь саксонцам примчалась другая кавалерия, которая атаковала пруссаков одновременно с фронта и с тыла; последние должны были уступить в неравном бою.
44
В XVIII
Саксонские драгуны дышали одним мщением. Поражение, испытанное ими двенадцать лет тому назад в Силезии совместно с австрийцами, еще свежо было в памяти этих воинов, и потому, нанося страшные удары своими саблями, они приговаривали: «Это за Штригау!» [45] . Все, что только эта конница могла настигнуть, было изрублено или взято в плен. В числе первых была лейб-гвардия Фридриха, состоявшая из тысячи самых видных людей, большей частью иностранцев, но получивших образование в Потсдамской военной школе и преисполненных воинского честолюбия, которое заменяло у них патриотизм. Когда все уже кругом отступили, они еще сражались до последнего вздоха, устлав поле битвы своими молодецкими телами в полном строевом порядке. Как некогда Пирр, в первый раз победив римские легионы, с удивлением смотрел на ряды павших римлян [46] , так теперь полководцы Марии-Терезии глядели на тела убитых прусских телохранителей, обращенные лицом к неприятелю. Только 250 из них пережили этот день.
45
4 июля 1745 г. (во время 2-й Силезской войны) прусские войска нанесли сокрушительное поражение объединенной саксонско-австрийской армии.
46
Речь идет о событиях войны Рима с эпирским царем Пирром (280–275 гг. до н. э.). В 280 г. Пирр победил римскую армию при Гераклее. Сражение было ожесточенным, и потери Пирра оказались крайне высокими. Именно к Гераклее относят ставшие знаменитыми слова эпирского царя: «Еще одна такая победа – и мне не с кем будет вернуться в Эпир!»
Пруссаки уступили австрийцам поле битвы. Было девять часов вечера, и ничего не подозревавшее левое крыло прусской армии, одержавшее победу под начальством генерала Гюльзена, готовилось стать лагерем и торжествовать победу; некоторые кавалерийские полки собирались уже расседлывать лошадей, как вдруг разнеслось страшное известие, что сражение проиграно и что следует отступать. Принц Мориц прискакал сам, чтобы сообщить этот столь неожиданный приказ. Победоносная часть армии построилась линией и остановила, можно сказать, неприятеля. Австрийские солдаты чувствовали, казалось, сами собой, что нельзя останавливаться на половине дороги, потому правое их крыло по собственному побуждению спустилось с высот, чтобы атаковать пруссаков, как вдруг их остановили отчаянные крики: «Стой! Стой!» Неприятельские вожди, для которых отступление пруссаков с поля битвы было совершенно невиданным зрелищем, спокойно любовались им, так что Фридрих беспрепятственно мог отступить с этой частью своего войска, которая до поздней ночи занимала свою позицию на поле битвы; отступление это совершено было так блестяще, что увенчало собой подвиги этого дня. Фридрих лишился 8000 человек лучшей своей пехоты и 16 орудий, которые потому только нельзя было увезти, что лошади были убиты. Австрийцы насчитывали у себя 9000 раненых и убитых. Саксонцы, которым приписывается преимущественно слава этого дня, понесли также большие потери; таким образом, они в течение года, при Пирне и при Коллине, два раза спасли австрийскую монархию [47] .
47
Описания сражения при Коллине противоречивы и достаточно запутанны. Основной причиной неудачи Фридриха считается тот факт, что его слабое правое крыло, которое имело задачей лишь прикрытие атаки левого, само начало частное наступление и, вместо постепенного движения влево, вслед за основными силами, уже одолевавшими правый фланг австрийцев, оказалось связано неприятелем. В прусском фронте образовался разрыв, и из-за того, что прусская армия значительно уступала австрийцам в силах, Фридрих не смог заполнить его. Как писал позже сам прусский король, ему для победы не хватило всего четырех батальонов. Архенгольц приводит примерно верную оценку потерь, но к ним на прусской стороне нужно прибавить еще более 3000 человек, дезертировавших при отступлении.
Необыкновенно тяжело было это никогда еще не испытанное пруссаками несчастие для армии, привыкшей к победам: казалось, оно предвещало им печальную будущность. Многие вожди, высшие и низшие, которые до сих пор мало обращали внимания на приближавшихся со всех сторон врагов, считая, что удачи следуют за победной колесницей Фридриха, были теперь весьма озадачены; они вспоминали Карла XII, которому постоянно сопутствовали счастье и победы, который, не считая своих врагов, девять лет подряд побеждал их своим мужеством, пока в один прекрасный день слепая богиня удачи не отвернулась от него, покинув навеки. Тут они делали грозное сопоставление и говорили: «Это наша Полтава».
Король
48
Во время первого периода Гражданских войн в Риме, в 88 г. до н. э., Гай Марий был вынужден бежать из Рима, занятого его врагом, Корнелием Суллой.
В Вене ликование было чрезмерно. Устроены были блестящие празднества, розданы большие награды и отчеканены медали; все офицеры, присутствовавшие в битве, получили месячное жалованье, унтеры и рядовые – по 15 крейцеров, раненые же – двухмесячное жалованье. Кроме того, для увековечения в памяти австрийских воинов этого дня избавления, учрежден был орден Марии-Терезии, в уставах которого значилось, что он должен передавать потомству воспоминание о дне 18 июня и что этот-то день и должен, собственно говоря, считаться днем основания ордена.
Вскоре после этой битвы Фридрих писал своему другу, лорду маршалу Кейту, знаменитое письмо, выражавшее его настроение. Он говорил там: «Фортуна, милый лорд, внушает нам часто пагубную доверчивость к себе. Двадцати трех батальонов было мало для того, чтобы выбить из выгодной позиции 60 000 человек. В другой раз будем поступать лучше. Фортуна отвернулась от меня в этот день. Надо мне было предвидеть это; она – женщина, а я не умею быть галантным. Она стала благоприятствовать тем дамам, которые воюют со мной. Каково ваше мнение насчет союза против маркграфа бранденбургского? Как удивился бы великий Фридрих Вильгельм, если б увидел своего правнука, воюющего с русскими, австрийцами, почти со всей Германией и со 100 000 французов! Не знаю, стыдно ли будет мне, если я проиграю; но знаю то, что не велика будет заслуга победителям моим».
Столь философский образ мыслей после неудачи обезоружил критику, уменьшил число его пассивных врагов и увеличил круг его почитателей. Положение Фридриха после одного этого дня стало ужасно; все его светлые надежды на будущее рухнули и гибель его казалась неизбежной. Мало того, несчастье всячески старалось преследовать его, потому что через несколько дней после битвы он получил печальное известие о смерти своей нежно любимой матери, которая томилась от печали уже с самого начала войны, опасаясь ее последствий, – поражение пруссаков нанесло ей смертельный удар.
Коллинская битва решила судьбу Праги и заключенной в ней армии, которой победа эта точно отвалила камень от гроба, так что она могла вновь воскреснуть. Осада была тотчас же снята уже рано утром, 20 июня, на второй день после битвы; длилась она 44 дня. За это время было выпущено на город 8535 бомб, 75 039 гаубичных снарядов и 93 025 ядер, которыми, не считая заключенной армии, было убито или погребено под развалинами домов 8000 жителей и ранено 9000. Но отступление пруссаков из-под Праги совершено было в большом порядке и не тайно. Они оставили траншеи и укрепленные посты с барабанным боем, хотя не без урона. Часть раненых и несколько орудий пришлось оставить неприятелям, которые поспешили выйти из своего заточения и напали на отступавших пруссаков. Но благоразумные распоряжения Фридриха сильно облегчили их критическое положение. Король очень мудро разделил армию на несколько отдельных корпусов и тем ввел в обман врагов. Пруссакам удалось таким образом выйти из гористой Богемии. К тому же, благодаря обычному нерадению австрийских вождей, деятельные и бдительные пруссаки могли воспользоваться многими случайностями и ошибками своих противников, так что приобрели вновь совершенно неожиданно большую часть своих покинутых орудий, которые находились в лежащей близ Праги деревне Тухомьериц. Волостной судья заявил об этом тотчас же после снятия осады, но только через три дня австрийцы собрались овладеть этой добычей и – уже было поздно. Крестьяне встретили высланный с этой целью отряд горькими жалобами, так как арьерард пруссаков не только успел захватить все орудия обратно, но угнал еще весь скот из деревни и окрестностей ее.
Внимание Фридриха обращено было теперь на его собственные области, о безопасности которых следовало подумать. Коллинская битва послужила как бы сигналом для французов, русских, шведов и имперских войск к яростному нападению на Пруссию; имперский государственный совет объявил теперь формально короля врагом Империи. Русские проникли в числе 100 000 человек в королевство Пруссию [49] , которую старался защищать фельдмаршал Левальд с 30-тысячным войском. Главная армия французов овладела почти всей Вестфалией. Другая французская армия соединилась с имперскими войсками, чтобы проникнуть в Саксонию, а шведы переплыли через Балтийское море, чтобы напасть на Померанию.
49
Списочный состав русской армии Апраксина, вступившей в Восточную Пруссию, насчитывал не более 88 000 человек. В действительности, естественно, численность русской армии была еще ниже этой цифры.