История темных лет
Шрифт:
Анжина хотела ответить, но челюсти от ярости так свело, что не разомкнуть. Иржи укоризненно покачал головой.
— Неужели мы не заслужили и пары слов от тебя? Я не замечал раньше, что твое воспитание настолько хромает. Может быть, ты все-таки перестанешь дуться, как маленький ребенок, и объяснишься? Мне неприятно осознавать, что ты настолько неблагодарная, что… строишь козни у нас за спиной. Это насколько надо обидеться, чтобы пойти против своей семьи! И на что? Почему мы должны страдать от твоих глупых, непонятных обид? Представь, что мы почувствовали, когда прямо на совете нас поставили перед фактом твоей опрометчивости! У нас за спиной родная сестра устраивает, бог знает, что! Мы бьемся за ее имущество, а она, ни с кем не посоветовавшись, дарит его Мидонскому выскочке и выставляет нас на всеобщее посмешище! Как ты могла такое сотворить? Как вообще это могло прийти тебе в голову?! Что за глупость движет тобой?! — Иржи пристально посмотрел
— Может быть, ты просто еще не оправилась после ранения?.. — ласково спросил Серж, с надеждой заглядывая ей в лицо. Она так глянула на него, что он испуганно отпрянул и смолк, спрятав глаза в бокале вина.
— Может быть, твое замужество было не совсем счастливым, и ты винишь нас? — вкрадчиво спросил Иржи. — Это, конечно, абсурд, но, учитывая неадекватность твоего поведения, ничего нельзя исключать. Ты так и будешь молчать? Или в конце концов прекратим эту глупую распрю?
— Ненавижу. Только сейчас поняла, насколько я вас ненавижу. Упыри. Тупые, бездушные гоблины из детских страшилок, — с устрашающим спокойствием произнесла девушка, всматриваясь в лицо Иржи.
— Ты не в себе? — предположил тот изумившись. Анжина молчала, только смотрела на него, словно лишь сейчас его и увидела. Ей было горько осознавать, что эти двое не больше ей братья, чем она сестра бурому медведю. Она ведь предполагала это, но верить не хотела и еще надеялась… на что спрашивается? На иллюзию родственных чувств?
— Я не ожидал от тебя подобного, — начал пенять ей "брат", — Мне кажется, с момента своей мнимой смерти до появления здесь ты слишком много времени провела в весьма фривольном обществе. Оно явно не пошло тебе на пользу, впрочем, и не могло пойти. Я всегда говорил: общение с простолюдинами не улучшит манеры. Но, судя по всему, тебя это не волнует. Ты и здесь окружила себя всяким сбродом. Я не удивлюсь, если окажется, что именно они настраивают тебя против нас. Ты девочка вменяемая, впечатлительная. Может быть, и идея с дарственной тоже дело рук твоих новых знакомых? Анжина, я прошу тебя, подумай, у тебя есть мы, твои родные братья! А что могут дать тебе люди без рода, без положения, без… — Без лжи, корысти и подлости в душе, — добавила девушка. — В отличие от тебя, высокородного дегенерата, они не торгуют родной кровью! Им это в голову не придет! Видишь ли, манеры, как ты правильно заметил, у них не те. Они не умеют так искусно скрывать мотивы поступков, прикрывать светлыми идеалами черную, алчную душу! Они не предают и не продают, как ты! Какое ты имеешь право выговаривать что-то? Судить о том, чего ты не знаешь?! Как ты смеешь? Ты — напыщенный болван, самовлюбленный эгоист! Что ты видел в жизни, чтобы судить и пачкать своим грязным языком порядочных людей? Ты! Иуда! Продавший родную сестру, словно сутенер, в бордель такому же сутенеру! Ты говоришь о воспитании, манерах, читаешь нотации?! Ты хоть раз оторвал свою откормленную задницу от позолоченных кресел? Сунул свою сытую физиономию в простой дом? Ты знаешь, как живут там, у подножья твоего трона?! Ты хоть раз видел глаза голодного ребенка?! — девушку буквально подкинуло с места от ярости. Она пнула ногой ненужное кресло, и оно брякнулось в ноги растерянного Кирилла. Серж зачарованно смотрел на нее широко распахнутыми глазами, застыв с бокалом вина в руке. Иржи же, наверное, впервые в жизни, по-настоящему растерялся. Его глаза забегали не в силах выдержать горящий взгляд зеленых. — Ты, мразь, знаешь, что такое боль?! Тебя хоть раз пинали просто так, для забавы?! Ты, Иуда, хоть раз в своей гребаной жизни, подумал о ком-нибудь, кроме себя?! О чем-нибудь, кроме собственной выгоды?!! Ты бы и мать нашу, наверное, продал, если бы ТЕБЕ было выгодно!! Как меня! Как меня продал!!!
— Анжина, успокойся, ты не права… — попытался остановить ее крики Серж. И даже поднялся, но тут же отлетел назад и плюхнулся в кресло. Анжина всей пятерней толкнула его в лицо и нависла, как ангел мщения, — Не лезь! Хоть ты, не лезь! Пешка! Трус! Ты ведь знал, видел, что происходит! Чувствовал, но молчал! Делал, что брат велит! И молчал!
Серж впился руками в подлокотники и смотрел на нее полными ужаса глазами не в силах пошевелиться. Кирилл попытался успокоить ее, видя, что ситуация вышла из-под контроля и девушка уже не соображает, что делает, осторожно задел плечо и тут же пожалел. Принцесса с такой силой оттолкнула его, что он еле устоял на ногах. Был бы удар прямой, лететь бы ему до фонтанов.
Танжер, считая себя более опытным в таких щекотливых вопросах, решил вмешаться и остановить скандал, но просчитался, забыл, что Анжина уже не та хрупкая наивная девчонка, что раньше. Она, краем глаза заметив движение в ее сторону, резким движением схватила бутылку с вином и, зажав горлышко в руке, разбила ее о край стола. Никто и глазом моргнуть не успел,
— Не подходи! Убью! — выдохнула она. Он понял по ее безумно злым глазам — не шутит, убьет, и чуть отступил, прищурился растерянно, не представляя что делать дальше?
— Ты все со спины норовишь, да?! Как трус! Подлец! Ненавижу! Подумать только, я ведь любила тебя. Тебя! Стоило тебе только руку тогда протянуть, слово сказать… Я бы не оказалась в аду! Меня все время мучил вопрос: ты знал, кому меня отдают? — впилась ему в лицо девушка и поняла — знал. Дрогнул капитан, отвел глаза, желваками заиграл. — Знал, — выдохнула она с ужасом, — Знал! Какая же ты… А я и судить тебя не смела, думала, не знал. Ты достоин своих хозяев! Пес! Вон! Вон, я сказала!!! — махнула она осколком.
Отошел несмело, не глядя в глаза, руки в сторону.
— Госпожа, — тихо позвал Кирилл.
Анжина дернулась, повернулась, уставилась на него невидящими глазами — Не лезь!
Тот кивнул, неуверенно отступив на шаг и белея. Не за себя, за нее боялся. Видел, на краю она уже — лицо серое, губы синие, а глаза то ли черные, то ли зеленые, не разберешь. Девушка тем временем к Иржи повернулась, нависла, но ненужный осколок на стол положила, от греха.
— Братец, Иуда. Как я мечтала в твои «честные» глазки посмотреть, в твою сытую физиономию плюнуть! За все. За заботу, за любовь «братскую»! Думала, выживу — спрошу. За все! За каждый день, за каждый час!
— Анжина, я не понимаю, в чем ты меня винишь? — тихо спросил «брат».
— Не понимаешь? Ты, по сути, убил меня тогда. Всю жизнь исковеркал из-за своих амбиций! Продал в ад! Кинул своре извращенцев! И не знаешь, в чем твоя вина?! Ты хоть раз удосужился узнать, как я там? Что со мной?! — Девочка… — успокаивающе выставил руку Иржи.
— Девочка?! Я перестала быть девочкой в первую брачную ночь! Паул отдал меня своей охране, а сам смотрел, как они меня насилуют! Я четыре года не разговаривала — голос потеряла!.. С твоего благословения!!! Ты прекрасно знал, что ждет меня в этом браке!! Знал, кто такой Паул!! — выдохнула она и в ярости смахнула все со стола. Хрусталь, жалобно звякнув, посыпался осколками на траву. — Но тебе ведь плевать было, кому ты меня отдаешь и что со мной будет! Ты даже не удосужился узнать, как я живу! Продал и забыл! Ты просто хотел получить любой ценой желаемое, как сейчас! Ненасытный упырь! Неужели ты еще не наелся?! Неужели тебе мало того, что ты сделал со мной?! Ты больше никому не сломаешь жизнь! Хватит с тебя меня! Я с лихвой заплатила вам! И ничего не должна! И не была должна! Если ты хоть слово скажешь против короля Мидона, мразь, или заикнешься о браке, я убью тебя! Ты не смеешь лезть не в свое дело! Больше не смеешь. Ты — никто! Тварь продажная! Нелюдь! Мне противно от одной мысли, что у нас общая кровь! Ты мне ни брат! Нет у тебя сестры! Умерла в тот день, когда ты обменял ее на два голоса в совете! Все! Нет у тебя больше разменной монеты, нечем торговать! Ты бездушная…
Девушка вдруг смолкла, не понимая еще, почему ей не хватает воздуха? Внутри словно что-то лопнуло, разорвало сердце и легкие. Мир вокруг поплыл, закачался… и она рухнула, как подкошенная. Кирилл сам не понял, как успел ее перехватить, поднял на руки и понес к Яну. Кто-то из своих тут же отзвонился доктору, предупреждая, что принцессе плохо и срочно нужна помощь. Другие, шагая рядом, зорко посматривали вокруг, словно ждали нападения.
А нападать было некому, да и незачем. Танжер и Серж, поникшие, раздавленные, стояли у беседки и больными глазами смотрели вслед капитану, уходящему с принцессой на руках. Иржи белее собственного костюма истуканом сидел на месте и пустыми глазами смотрел вперед, ничего не видя и не понимая.
Глава 22
Она лежала в медицинской палате под бдительным оком Яна и в мрачном настроении рассматривала лепнину потолка. "Чудный разговор получился, а главное — ни о чем. Стыдоба. Помогла Ричарду, ничего не скажешь. Кому нужны были автобиографические подробности? Этим двум дегенератам? Истеричка. Прекрасный заголовок для утренней прессы: принцесса-неврастеничка рассказывает о своей «загубленной» судьбе. Бис. Слезы жалости и омерзенья. Дала братикам карты в руки — дерзайте. Теперь можно ждать консилиум и направление в шизиловку. Меня объявят невменяемой, и братья получат желаемое. Замечательно! Дура. И все слышали, и все видели — Кирилл, ребята… Господи, вот стыд-то, хоть на край света, хоть голову в землю, как страус. Теперь все во дворце, наверняка, в курсе моего дебоша. Рассказывают подробности, шушукаются. Кто-то смеяться будет, пальцем тыкать, брезгливо рассматривать. Кто-то жалеть. Только этого мне и не хватало. И чем думала? Идиотка. Пожизненная инвалидка. Позор какой. Это же надо, так самой себе нагадить. Во истину, мы сами — причина наших бед. И что теперь? Что? Как в глаза всем смотреть? Как Ричарду помочь?.." — думала она и не знала, что происходило вокруг.