История Украины
Шрифт:
Аналогичный сюжет мы встречаем и в китайских хрониках. В конце 70-х – начале 60-х гг. II в. до н. э. на северных границах Китайской империи тюркоязычные сюнну победили своих главных противников – больших юэчжи. Счастливый победитель – предводитель сюнну Лаошан-шаньюй в честь этого события приказал изготовить из черепа убитого вождя побежденного противника чашу для питья…
Трудно сказать, с чем мы имеем дело в данном случае – с описаниями сходных событий, литературным заимствованием или же культурной традицией тюркоязычных народов (печенегов, протоболгар и их предков-сюнну).
Сообщение о гибели киевского князя летописец дополняет указанием на срок его правления: «И всех летъ княженья Святославля летъ 20 и 8». Геродот также сопровождает рассказ о гибели Кира уточнением: «Царствовал же он полных 29
Как бы то ни было, претензия Святослава на перенос столицы в Переяславец на Дунае, скорее всего, отображает представление летописца о том, что Переяславец (Преслав?) выполнял в свое время функцию Нового Иерусалима. Однако тот же летописец, видимо, считал, что к тому моменту, когда Святослав захватил столицу Болгарского царства, та уже начала утрачивать свой высокий статус. Возможно, негативное отношение летописца к отъезду Святослава в Переяславец подкреплялось представлением о том, что «земля, в которую идете вы, чтоб овладеть ею, земля нечистая, она осквернена нечистотою иноплеменных народов, их мерзостями, которыми они наполнили ее от края до края в осквернениях своих».
Как видим, в этом пророчестве описывается дальнейшая судьба Святослава, отправившегося, вопреки настоянию Ольги, в Болгарию. Между тем, в пророчестве Исаии сказано: «Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни говорят» (Ис 1 19–20). Как известно, Святослав не захотел послушать своей матери: «Он же не послуша матере, творяше норовы поганьския, не ведыи, аще кто матерь не послушаеть, в беду впадаеть». Действительно, желая жить в земле, куда «вся благая сходятся», он, в конце концов, терпит поражение, его настигают голод и меч. После победы под Доростолом и мира с греками Святослав вынужден отправиться на родину, чтобы привести новые войска, поскольку его отряд почти весь перебит: «И приде Святославъ къ порогомъ, и не бе льзе проити порогъ. И ста зимовати в Белобережьи, и не бе у них брашна уже, и бе гладъ великъ, яко по полугривне глава коняча. И зимова Святославъ ту. Весне же приспевши, в лето 6480, поиде Святославъ в пороги. И нападе на нь Куря, князь Печенежьскии, и убиша Святослава…».
Описание голода, постигшего отряд Святослава, достаточно любопытно. Странное упоминание стоимости «главы конячи» (при том, что, судя по сообщению: «Свеналд же приде Киеву», тот должен был добираться до столицы, как он и советовал Святославу, «на конихъ около», и, следовательно, с позиций «здравого смысла», коней у Святослава не оставалось) позволяет его связать еще с одним библейским текстом. Речь идет о голоде в столице царства Израильского, Самарии во время осады ее Венададом, царем Сирийским: «собрал Венадад, царь Сирийский, все войско свое и выступил, и осадил Самарию. И был большой голод в Самарии, когда они осадили ее, так что ослина я голова продавалась по восьмидесяти сиклей серебра, и четвертая часть каба голубиного помета – по пяти сиклей серебра» (4 Цар 6 24–25). Все сказанное позволяет сделать вывод, что описание последних лет жизни Святослава в Повести временных лет вряд ли стоит воспринимать как протокольно-точное описание того, «как все было на самом деле». Скорее, это – попытка метафорически передать смысл событий, происходивших в конце 60-х гг. X в. Речь идет, видимо, о преемственности христианских сакральных центров мира: Иерусалим – Константинополь – Преслав (летописный Переяславец?) – Киев.
Летописные легенды о Владимире Святославиче
Согласно летописному рассказу, отправляясь в последний болгарский поход, Святослав оставил на Руси наместников – своих сыновей: Ярополка, Олега и Владимира. Ярополк был посажен в Киев, Олег отправился в землю древлян, а Владимир – на Северо-Запад, в
Во многом, скажем, загадочно происхождение Владимира. Обычно считается, что он был «незаконнорожденным» сыном Святослава (хотя, неизвестно, существовало ли такое представление в дохристианской Руси). Основанием для этого являются два связанных между собой сообщения Повести временных лет.
Одним из поводов начала активной борьбы Владимира против Ярополка стало якобы неудачное сватовство новгородского князя к полоцкой княжне Рогнеде. Гордая скандинавка (отец ее, Рогволод, по словам летописца, «пришелъ и-заморья», т. е. из Скандинавии) на предложение Владимира будто бы ответила: «Не хочю розути робичича, но Ярополка хочю». Из этого обычно делается, казалось бы, вполне логичный вывод, что матерью Владимира была рабыней. Иначе, с позиций «здравого смысла», называть Владимира «робичичем» не было никаких оснований. Правда, старославянское робичищь означало «слуга»; однако, это значение в данном контексте никогда не рассматривается, ввиду его полной – с точки зрения все того же «здравого смысла» – алогичности.
Это, как будто, подтверждается другим летописным сообщением, согласно которому та была ключницей княгини Ольги и звали ее Малуша, а отцом ее был некий Малк Любечанин. Известный советский историк Н. М. Тихомиров из этого даже делал вывод, что в данном случае мы имеем дело с первым свидетельством того, как дочь свободного горожанина попадает в рабскую зависимость…
Однако все не так просто. Дело в том, что «робичичами», или «чадами рабыниными» в древнерусской литературе назывались люди, не принявшие христианства, в противовес христианам – «сынам свободным». Именно в таком значении «робичич» упоминается будущим митрополитом-«русином» Илларионом в знаменитом «Слове о Законе и Благодати». В основе этой фразеологии, видимо, лежит толкование апостолом Павлом (Гал 4 25–36) соответствующего места Книги Бытия, в котором речь шла об Измаиле – сыне праотца Авраама от рабыни Сары, Агари (Быт 21 1). Так что, «цитируя» полоцкую княжну, летописец, возможно, намекал, что та не пожелала идти за «сына греха», человека, не принявшего христианства. Естественно, из этого вряд ли следует, что сама Рогнеда была христианкой: в данном случае мы «слышим» голос летописца – монаха XI или XII в.
При таком толковании становится понятным и то, почему Рогнеда «хочет Ярополка»: по мнению М. С. Грушевского, тот был христианином. С этой точкой зрения, судя по всему, был согласен Б. А. Рыбаков: «М. Грушевский, задавая вопрос – откуда мог быть известен точный день смерти Ярополка, считает, что Ярополк, воспитанный бабкой-христианкой и женатый на христианке, мог и сам быть христианином… а факт крещения Ярополка, или хотя бы его склонности к христианству, мог объяснить живой интерес к этому князю как со стороны папы Бенедикта VII, так и со стороны византийского императора, одновременно приславших свои посольства к Ярополку в Киев». Следовательно, ответ Рогнеды содержал вполне ясный для древнерусского читателя намек на то, что Владимир – нехристь, язычник.
Рассмотренная интерпретация получает дополнительное подкрепление при обращении к источнику предания о сватовстве Владимира, отразившемуся, как считал А. А. Шахматов, в Корсунской легенде. Здесь на предложение киевского князя отвечает уже греческая царевна Анна, а не Рогнеда, и смысл ее ответа вполне однозначен: «Не хощу аз за поганаго ити». Аналогичный сюжет присутствует и в Хронике Галла Анонима. Здесь, в частности, рассказывается, как польский король Мешко решил жениться на правоверной христианке Дубровке. Но та заявила, что не может выйти за него до тех пор, пока «не отказался от заблуждений язычества». Заметим, кстати, что это не единственное предание о Мешко, которое близко летописным легендам, в которых фигурирует Владимир Святославич.