История Венецианской республики
Шрифт:
Тем временем дож Лоредано вновь обратился к своим подданным, призывая их делать добровольные пожертвования в казну для спасения республики и, если они являются дееспособными мужчинами, вступать в армию. Так как он лично не сделал ни того ни другого — хоть ему и было семьдесят пять лет, но казалось, что подобный жест был бы весьма уместным, — сначала венецианцы восприняли его обращение довольно равнодушно. Однако когда опасность возросла, все больше молодых венецианцев, как знатных, так и простых горожан, пересекли лагуну и явились в расположение Альвиано, готовые броситься на врага при любой попытке захватить их город.
Противник, однако же, не предпринял ничего подобного. Снова, как это часто бывало и ранее, Венеция оказалась неприступной. Благодаря двум с половиной милям мелководья город был вне досягаемости для испанских
После столь пагубного окончания кампании 1513 года перспективы Венеции на следующий год были удручающими, особенно с тех пор как ее единственный союзник, французы, оказались слишком занятыми отражением отрядов Генриха VIII на севере и швейцарцев на востоке, чтобы уделять много внимания событиям в Италии. Но хотя тот год ознаменовался почти непрерывной войной, особенно во Фриули, он не принес убедительных побед. Лев X, в свою очередь занятый Латеранским собором, не возобновлял военных действий, как Юлий II. Максимилиан, как обычно колеблющийся и ограниченный в средствах, не вмешивался. Фактически, ситуация зашла в тупик.
Затем, 1 января 1515 года, в очень подходящий момент, в Париже умер Людовик XII. Прошлой осенью, будучи в возрасте пятидесяти двух лет, изнуренный и уже проявляющий признаки преждевременной дряхлости, король женился на принцессе Марии Английской, сестре Генриха VIII. Ей было пятнадцать лет, она была ослепительно красива и обладала такой же неиссякаемой энергией, как и ее брат. Людовик пытался соответствовать юной супруге, но для него усилия оказались чрезмерными, он выдержал всего три месяца.
Его кузен, зять и наследник, Франциск I, был бы более подходящим супругом для юной Марии. Все еще пышущий Молодостью и энергией, он выразил свои намерения относительно Италии достаточно явно, когда во время коронации официально принял титул герцога Миланского, в то же самое время возобновив договор с Венецией; и к июлю в Дофине новый король уже собрал армию, насчитывавшую примерно 50 000 воинов кавалерии и 60 000 солдат пехоты, которую возглавили Ла Палис, Тривульцио и сеньор де Лотрек, двоюродный брат Гастона де Фуа. Это была угроза, которой лига не могла пренебречь. Не меньше четырех армий собрались, чтобы противостоять новому завоевателю: папские силы под командованием брата папы, Джулиано ди Медичи, испанцы Кардоны, миланские войска Массимилиано Сфорца и, наконец, сильный отряд швейцарцев, которые к этому времени были фактическими хозяевами Милана. Однако из этих четырех армий одна, а именно испанцы, направилась к Вероне, чтобы не дать венецианцам соединиться со своими французскими союзниками, тогда как папские силы двинулись к По, чтобы защитить Пьяченцу. Только швейцарцы и миланцы двинулись в горы и заняли позиции у входов в два главных ущелья — Мон-Сени и Мон-Женевр, — через которые, как ожидалось, должна была пройти французская армия.
Но старый Тривульцио, который, несмотря на долгие годы, проведенные на французской службе, по рождению был миланцем, не зря полвека сражался в Италии. Он не пошел ни одним из предполагаемых перевалов через ущелья и вместо этого проник в Италию через долину Стура; к тому времени, когда швейцарцы осознали, что произошло, он и его армия благополучно были на пути в Милан. Однако Тривульцио не напал на город сразу, предпочтя занять позицию в Мариньяно (современный Меленьяно), расположенном в нескольких милях к югу, по дороге на Лоди и Пьяченцу, в надежде, что венецианцы каким-то
Швейцарцы, перегруппировавшись в Милане, решили повторить тактику, которая так хорошо послужила им в Новаре. Как и в прошлый раз, французы превосходили их численно, и у них не было артиллерии; как и в прошлый раз, швейцарцы рассчитывали на скорость, дисциплину и быстроту при прорыве и на остроту своих пик в рукопашном бою. Было далеко за полдень 13 сентября, когда они обрушились на французский лагерь. Французы ожидали нападения и были готовы, на правом фланге у них была тяжелая артиллерия, на левом 12 000 гасконских лучников. Наступая под перекрестным огнем, швейцарцы, чьи доспехи всегда были легкими, чтобы не сковывать движений, несли ужасные потери; но их строй не сломался, и они не остановились, пока неприятель не оказался в досягаемости их страшных пик. Теперь преимущество было у швейцарцев; но наступила ночь, и исход сражения еще не был ясен, когда по взаимному согласию примерно за два часа до полуночи битва прекратилась.
Сражение возобновилось на рассвете, начавшись с еще одной неистовой атаки швейцарцев. Однако перерыв отнял у горцев победу. Когда французы уже были близки к отступлению, на горизонте появилось облако пыли. Альвиано, ускользнув от испанцев, теперь быстро пересекал равнину. Прибытие венецианцев, свежих и исполненных решимости, воодушевило воинов Тривульцио и придало им новых сил; швейцарцы же поняли, что битва проиграна. Десять тысяч из них остались лежать мертвыми на поле боя; уцелевшие, из которых едва ли не все были серьезно ранены, с трудом вернулись в Милан.
Но военная слава швейцарских наемников была такова, что первые вести об исходе дела под Мариньяно, дошедшие до Рима, сообщали об их победе. Папа лично отправил послание Марино Дзорци, венецианскому послу, в котором даже не пытался скрыть удовлетворения. Только на следующее утро Дзорци получил письма от своего правительства с известиями об истинном положении дел. Он тут же поспешил в Ватикан. Лев X был еще в постели, но по настойчивой просьбе посла принял его, облачившись в халат.
— Святой отец, — сказал Дзорци, — вчера вы сообщили мне плохие новости, и это была ложь; сегодня я сообщаю вам хорошие, и это правда: швейцарцы разбиты.
Он протянул письма папе, который, прежде чем ответить, лично их прочитал.
— Что будет с нами? И с вами? — прошептал он, затем добавил, как бы в раздумьях: — Мы предадим себя в руки христианнейшего короля и будем умолять его о милости. [239]
239
Этот диалог приведен в труде Альбери.
Битва при Мариньяно была последним значительным событием в долгой и утомительной войне, которая окончилось победой Камбрейской лиги. После разгрома швейцарцев не могло быть и речи о том, что Массимилиано Сфорца удержит Милан. 4 октября французы официально вступили во владение крепостью. Два месяца спустя Лев X и Франциск I встретились в Болонье и заключили соглашение, по которому папа неохотно отказался от Пармы и Пьяченцы — не говоря уже о возвращении Модены и Реджо герцогу Феррарскому — в обмен на невмешательство французов в его предполагаемый захват герцогства Урбино, этот город он желал отдать своему племяннику Лоренцо. В августе 1516 года согласно Нуайонскому договору внук Фердинанда и Изабеллы Карл I Испанский — в недалеком будущем император Карл V— заключил сепаратный мир с Франциском I, признавая его права на Милан в обмен на признание французами претензий Испании на Неаполь. И в декабре того же года в Брюсселе старый Максимилиан — после еще одного полностью безуспешного похода с целью вернуть Милан, когда он повернул обратно, даже не дойдя до города, — также пошел на уступки, отдав Венеции в обмен на оплату в рассрочку все те земли, которые были ему обещаны в Камбре. Он колебался только по поводу Вероны, утверждая, что честь империи просто не позволяет ему отдать ее венецианцам напрямую; но наконец даже этот трудный вопрос был решен. Он отдавал город своему внуку Карлу Испанскому; Карл передавал его французам, а они, в свою очередь, передали бы его республике, вместе со всеми остальными исконными венецианскими землями в Северной Италии (кроме Кремоны), которые занимали сами французы.