История Византии. Том III
Шрифт:
Вместе с тем в самой восточнохристианской религии видное место, как мы знаем, занимало учение о воплощении Христа, принявшего для спасения человечества телесный облик человека. Этот догмат христианства как бы реабилитировал самого человека, примиряя религию с неизбежностью существования его телесной природы, а следовательно, и возможностью ее изображения в искусстве. Мощная стихия беспредметного искусства мусульманского Востока в эпоху иконоборчества, как мы видели, грозила затопить и Византию, но греческий антропоморфизм не только устоял, но и победил в этой борьбе.
С X в. в византийском искусстве складывается определенный устойчивый канон в изображении человека. Если языческий мир воспевал в нем телесную красоту, то византийское искусство прославляло его душевное величие и аскетическую чистоту. И в стенных росписях, в мозаиках и иконах,
В изображении человеческого лица на первый план художник выдвигает его одухотворенность, самоуглубленную созерцательность, внутреннее величие, глубину душевных переживаний. Огромные глаза с экстатически расширенными зрачками, пристальный взор которых как бы завораживает зрителя, высокий лоб, тонкие, лишенные чувственности губы, — характерные черты портрета в византийском искусстве классического средневековья.
Впечатление пассивной созерцательности, замкнутости художественных образов достигается, кроме того, и применением византийскими мастерами особой колористической гаммы. Вместо античного импрессионизма с его тончайшей нюансировкой нежных полутонов с X в. начинают господствовать плотные локальные краски, наложенные декоративными плоскостями с преобладанием пурпурных, лиловых, синих, оливково-зеленых и белых тонов. С этой поры цвет мыслится как уплотненный свет, и задача художника — не воспроизведение реальных тонов, а создание отвлеченной колористической гаммы. Образ человека как бы окончательно застывает в величественном бесстрастии, лишается динамизма, олицетворяет состояние аскетического покоя.
Таким образом, господство религиозного мировоззрения и спиритуалистическая эстетика византийского общества, порожденная общественными отношениями средневековья, закономерно сделали невозможным появлениереалистического течения в искусстве Византии. Сохранение эллинистических традиций, однако, не позволило окончательно дематериализовать человеческий образ. Применение эллинистической иллюзионистской техники не дало поглотить объем фигуры плоскостью, а восстановление античной системы пропорций воспрепятствовало растворению человеческого образа в абстрактной символике или геометрическом орнаменте. Некоторые материалистические черты в изображении человека и реального мира, его окружающего, порою, хотя и робко, пробиваются из глубин народного творчества Востока. Но они неизменно преследуются господствующей церковью и придворной аристократией.
Рафинированное искусство Константинополя, тесно сросшееся с придворным ритуалом и религиозным культом, выполняло в Византии важнейшие социально-политические и идейные функции. Подданных империи — христиан оно должно было наставлять в истинной вере, смирять их волю и отуманивать разум в мистическом экстазе, подчинять душу всеобъемлющей власти государства и церкви. Чужеземные же варварские народы оно призвано было ослеплять своей пышной роскошью и утонченным аристократизмом, внушать им преклонение перед величием Ромейской державы и православной церкви. В противовес индивидуализму античного миросозерцания, где в центре художественного творчества находилась героизированная личность, в Византии индивидуум растворялся в обществе, а идея величия в идеологии и искусстве прилагалась лишь к церкви, государству, императору.
Византийское искусство с X в. становится все более программным, строго регламентируется церковью и государством; его тематика и иконография подчиняются устойчивому канону, сюжетные новшества преследуются. Византийское искусство как бы закостеневает в гордом величии своего неизменного совершенства.
В этом, кстати сказать, состояло одно из важнейших отличий византийского искусства от художественного творчества Западной Европы раннего и классического средневековья. В Византии нивелирующая струя единого художественного стиля была значительно сильнее, чем на Западе, где царило многообразие школ и направлений, где более явственно сказалось влияние изменчивых форм варварского искусства. В то время как Запад жил многоликой художественной жизнью и там было столько же течений в искусстве, сколько крупных городов, богатых аббатств или замков владетельных феодалов, в Византии местные школы живописи или архитектуры большейчастью подчинялись воздействию художественных
Противоречивость общественных отношений поздней Византии, слабость ростков
предкапиталистических отношений и острая идейная борьба в империи, завершившаяся победой мистических течений, как известно, привели к тому, что возникшее там новое направление в художественном творчестве, в известной мере родственное раннеитальянскому Ренессансу, не получило своего завершения. Правда, в палеологовском искусстве XIII—XIV вв. явственно выступают некоторые гуманистические черты: вырабатывается более живописный стиль, усиливается динамизм, жестикуляция фигур становится более порывистой, экспрессивной, одеяния развеваются, повороты людей делаются свободнее, ракурсы смелее. Одновременно усложняется иконография, отдельные изображения приближаются к жанровым сценам, носящим интимный, порой сентиментальный характер; образы людей сливаются с фантастическим пейзажем, мельчают, теряют свою былую монументальность и неподвижность, колористическая гамма делается мягче, светлее. И тем не менее искусство Византии как бы остановилось на пороге Ренессанса, так и не перейдя заветной черты, отделявшей средневековое спиритуалистическое художественное творчество от полнокровного, чувственного реалистического искусства Возрождения.
Действительно, поздневизантийское искусство остается далеким от реализма, оно сохраняет верность спиритуалистическим традициям, полно ретроспективизма, человеческие фигуры так и не обретают объема и телесности, красочные плоскости так и не сменяются светотеневой моделировкой, а фантастические декорации фона не вытесняются интерьером. Более того, как известно, в последние десятилетия существования Византийской империи в искусстве, как и во всей идеологической жизни, вновь полностью побеждают реакционно-мистические начала, в живописи сухость, линейная графичность берет верх над сочностью и красочностью некоторых лучших творений палеологовского Ренессанса, динамическая экспрессивность вновь сменяется торжественной неподвижностью. Блестящий взлет палеологовского Возрождения оказался кратковременным, и расцветший на почве Мистры и в Кахриэ-Джами хрупкий цветок предренессансного искусства быстро увял под холодным дыханием аскетических идей исихазма и канонизированного эстетства господствующей церкви. Византийское искусство накануне гибели империи как бы окончательно застыло в своем уже померкнувшем величии.
Вместе с тем необычайная устойчивость византийского стиля в какой-то мере обеспечила его широкое проникновение и длительное воздействие на соседние с Византийской империей страны и народы. Внутри Византийского государства универсальный характер столичного искусства привел к известной ассимиляции национальных художественных школ коптов, сирийцев, армян, грузин, сербов, болгар, латинян, хотя одновременно само византийское искусство, в свою очередь, подвергалось обратному воздействию местных художественных форм, их эстетики, их особого восприятия мира, техники художественного творчества.
За пределами Византийской империи наблюдается картина широкой экспансии византийского искусства. Многие соседние с Византией народы испытали на себе чарующую магию глубоко одухотворенного и идейно целеустремленного искусства Константинополя. Константинополь долгое время сохранял славу законодателя художественных мод, провозвестника изысканного вкуса. Недаром сюда стекались учиться талантливые художники из феодальных замков солнечной Сицилии, из горных монастырей Кавказа и Балкан, со снежных равнин Древней Руси. Все они мечтали познать тайны творчества византийских художников, мозаичистов, архитекторов, ювелиров, усвоить благородство форм и изысканность колорита византийского искусства. Недаром самые влиятельные феодальные владетели Европы стремились заполучить из Константинополя к своим дворам греческих мастеров для постройки у себя дворцов и храмов,