История зарубежной журналистики (1945—2008)
Шрифт:
Мы, немцы, живущие бок о бок с девятью непосредственными соседями в центре Европы, обладая самым многочисленным населением и самым мощным народным хозяйством, должны осознавать: у нас нет никаких стратегических задач мирового масштаба в других частях планеты; самой важной нашей задачей было и остается поддержание тесных мирных связей со всеми нашими соседями. И через сто лет они останутся нашими соседями, а Франция и Польша — важнейшие из них еще со времен европейского средневековья. Мы, немцы, в этом становящемся все более перенаселенным мире еще сильнее, чем все остальные наши соседи, заинтересованы в Европейском союзе.
Поскольку
Перевод доктора Анны Розэ
Морис Лесан [48]
Большой развод
«Наш разговор закончен!» — кричали манифестанты, шествуя по улицам города.
Мы не сомневаемся в том, что этот крик, вырывающийся из груди, больше, чем просто какой-то рекламный слоган, — это популярная формулировка того большого развода, который произошел между улицей и властью.
48
Морис Лесан — французский журналист, известный своими анархическими взглядами, антимилитарист. Статья «Большой развод» написана после парижских событий 1968 г. и опубликована в газете Le Monde Libertarie в июне 1968 г.
Это развод, который всегда провозглашали анархисты, разоблачая непорочность власти, эта пропасть, которая разделяет народ и правительство, это развод, осознание которого до сих пор было неясным, осознание, которое утверждается и уточняется день ото дня.
Наконец-то стало понятно, что проблемы не решаются путем разговоров, что не надо бежать при звуке популярных требований и национальных гимнов, что гнев людей не успокаивается одним изменением «этикеток».
Де Голль ничего не понял — от этого его предохраняет его тщеславие — он продолжает говорить с французами так, как будто его поддерживает Объединение в поддержку Республики.
Он отдает себе отчет в том, что авторитет режима, полного высокомерия, самодовольства, презрения к «кепи», стал более чем относительным (последние события полностью доказали это).
Сегодня Де Голль снизошел до того, чтобы услышать требования представителей профсоюзов, но слышит он их только тогда, когда сам посчитает нужным.
Подвергнутые издевательствам, обманутые правительством, теперь они видят, что их требования отодвинуты на задний план.
Они переместили
В действительности нужно, чтобы эта элита была очень глупой и очень невежественной для того, чтобы завести ее в тупик. Она бы размышляла о приключениях Карла Десятого, автора таких же постановлений и уступающего только силой. Так же глупый, как Де Голль, он верил, что спас свой режим усилением власти.
Но это было слишком трудно.
Народ требовал его отставки без права на возвращение.
В нынешней ситуации правительство совершило бы большую ошибку, если бы поверило, что ему удалось заслужить уважение профсоюзных организаций, что это народ отказывается уважать государство.
Потому что когда будет заключено соглашение между профсоюзными конфедерациями и приверженцами режима, оно будет принято и студентами Сорбонны, и рабочими, оккупирующими заводы, и крестьянами, принимающими участие в демонстрациях перед префектурами.
Те и другие, может быть, откажутся подписывать это соглашение, от составления которого они были тщательно отодвинуты. Их называют неконтролируемыми. Они принимают власть и порядки кого угодно, они чересчур подвержены влиянию. И именно такое движение, встряхнувшее всю страну, очень типично для революции.
Он не намеревается предоставлять одним то, в чем он отказывает другим, разрушать Карла Десятого, чтобы унаследовать Луи Филиппа. Требования должны быть в определенных рамках, которых хотят еще больше ограничить некоторые. Но тогда анархия будет протестовать, мещанин придет в ужас! Никакого возобновления работы, парализованная экономика, страна без коммуникаций, без транспорта и — вскоре — без продовольствия.
Нет!
Анархия как беспорядок или, вы слышите, это буржуазная, капиталистическая и государственная система. Именно она ответственна за бедность, именно она ответственна за эту искусственную преступную экономику, экономику, которая продает чудодейственный порошок, за «Франс-диманш», когда она не изготовляет машины смерти.
Вы хотите восстановить порядок, говорите вы?
Какой порядок?
Миллиардеров, старые трудящиеся, которых мы находим повешенными в их кабинетах, молодые, которым с детства внушается великолепие и мудрость системы, рабочие, которые сокращают покупательную способность, капитализм, который надувает своих покупателей, политики, которые хотят все решить за всех, и полицейские, которые наказывают тех, кто не соглашается с этим. Власти, которая забирает миллионы, чтобы отдать их помпе международных рэкетиров... Это тот порядок, по которому вы так ностальгируете? Мы — нет.
Наша анархия не в том, чтобы плохо замаскировывать уловки, изменения, доходы с церковного имущества одних и нищету огромного числа людей. Наша анархия не безответственна за овец, приведенных пастухами и укушенными собаками и идущим к сомнительным овчарням и бойням.
Наша анархия — в социальном строе, который не спускается к нам из королевского или парламентского храма, но который поднимается из осознания всех остальных. Наша анархия отказывается говорить голосом общества, отрезанного от массы, но эта масса уже учится на своем опыте в координировании деятельности каждой из своих ветвей.