История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой

Для людей несведущих различие между эротикой и порнографией не очевидно, да и не очень важно. Однако различие между ними есть, и в определенных случаях его нужно обязательно иметь в виду. Мы называем эротической ту литературу, которая отображает чувственные отношения между мужчиной и женщиной, подчиняясь законам эстетики, и описывает любовно-сексуальные чувства, тогда как порнография описывает любовно-сексуальные действия. Доводя данное определение до логического завершения, можно сказать, что эротика будит чувства, тогда как порнография будит похоть. Эротика – эстетична (сейчас мы оставим в стороне различие эстетики Прекрасного и эстетики Безобразного), порнография – физиологична; эротика – то, чем можно любоваться, порнография – то, от чего приходишь в сексуальное возбуждение. Основываясь на этих положениях, легко провести границу между эротикой и порнографией. Однако традиционное

представление относит все произведения, затрагивающие область сексуальности, к некоему общему жанру без особого разграничения. Хотя внутри данного литературного потока нередко встречается то, что можно было бы назвать «анти-эротикой», расхожее мнение и это помещает в разряд эротической литературы, исходя лишь из предмета повествования – описания сексуальных отношений.

Представляемый здесь роман, открывающий трилогию о жизни венской проститутки, относится скорее к жанру порнографического, чем эротического, романа. Рассказ о жизни Жозефины Мутценбахер – это описание именно сексуальных действий, совершаемых героями, а не испытываемых ими чувств. Автор словно отбросил ненужную ему шелуху всех других событий в жизни своей героини, оставив лишь хронологию сексуального действа, превратившегося в эдакое совокупление «нон-стоп». Многие могут упрекнуть нас в том, что издавать подобные книги безнравственно. Однако не наше дело морализировать, поскольку мы в данном случае ставим перед собой совершенно иную задачу и выступаем в роли исследователей, объективно рассматривающих то или другое литературное произведение как явление социальной жизни. В этом смысле эротико-порнографическую литературу можно назвать самым точным эмоциональным срезом эпохи. Именно в произведениях этого жанра отображаются истинные нравы общества того или иного времени, ибо они показывают не фасадную, часто искусственно залакированную сторону жизни, а как раз ту повседневную и обычно скрываемую, которая налагает отпечаток на все, что делает человек в остальное время. Сокрытие всегда было неотъемлемым спутником этой стороны жизни, ибо порицание в этой сфере и по сию пору является самым сильным.

Кроме того, эротическая литература как никакая иная является «индикатором» мастерства автора – нужно быть виртуозом Слова, чтобы создавать настоящую эротическую литературу. Если в других жанрах слово является всего лишь инструментом точной передачи смысла, то в эротической литературе оно, помимо этого, является еще и средством, позволяющим читателю испытать описываемые эмоции, стать чувственно-физиологически сопричастным совершаемому на страницах действию. И тут любая «зазубрина» инструмента может уничтожить то, ради чего затевалось повествование, обрушить нарастающие эмоции читателя и вызвать у него разочарование сродни сексуальной фрустрации. Кроме того, в эротической литературе, как ни в какой иной, читатель выступает соавтором, ибо он во время чтения созидает дополнительный эмоциональный фон эротического возбуждения, позволяющий пережить волнение, которого человек может быть лишен в реальной жизни.

Как в любом жанре, в эротической литературе есть пограничные и досадные крайности, в которые впадают авторы. Это либо излишняя физиологичность в описании интимной близости, либо – бесконечные описания чувств, порой раздражающие читателя, уставшего ждать действия на фоне бесконечно длящегося томления, не позволяющего страсти найти выход, а читателю – испытать эмоциональный катарсис. И лишь те произведения, в которых соблюдено равновесие обоих подходов к отображению человеческой сексуальности – гармоничное сочетание описания и чувств, и действий – можно причислить к настоящей эротической Литературе.

Можно сколько угодно вздыхать, что автор писал так, как писал, а не иначе, однако мы имеем дело с уже свершившимся фактом. И одна из важнейших задач, стоящих перед Институтом соитологии, – публиковать тексты, чтобы читатель получил объективное представление о том, как воспринимали и описывали потаенную часть жизни в разные времена и в разных культурах.

Публикуя романы о жизни Мутценбахер, мы признаем, что они грешат уже названной крайностью: чувствам места практически не уделено, идет подробное описание сексуальных действий и лишь вскользь упоминается об испытываемых восторге, наслаждении, удовлетворении и т. п. Еще раз повторимся: мы не считаем нужным морализировать – хорошо ли, плохо ли поступали герои, мы даем возможность читателю увидеть, как вели себя люди в интимной сфере в прошлые времена и как их поведение отображалось в современной им литературе. Именно эта «консервация» времени и привела к тому, что немало романов, считающихся порнографическими, стали классическими. Это относится и к трилогии о жизни Жозефины Мутценбахер: с момента выхода в свет в 1906 году первого романа трилогии – «История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой» – каждый год уже почти на протяжении столетия эти книги переиздаются в немецких и австрийских издательствах.

Благодаря переводу Евгения Воропаева, который сумел передать и безыскусный язык героини, и аромат эпохи, цикл романов о жизни «женщины для утех» Жозефины Мутценбахер теперь становится доступным и искушенному российскому читателю.

Соитолог Неонилла Самухина

«В чём повинен перед людьми половой акт – столь естественный, столь насущный и оправданный, – что все как один не решаются говорить о нём без краски стыда на лице и не позволяют себе затрагивать эту тему в серьёзной и благопристойной беседе? Мы не боимся произносить: убить, ограбить, предать, – но это запретное слово застревает у нас на языке… Нельзя ли отсюда вывести, что чем меньше мы упоминаем его в наших речах, тем больше останавливаем на нём наши мысли. И очень, по-моему, хорошо, что слова наименее употребительные, реже всего встречающиеся в написанном виде и лучше всего сохраняемые нами под спудом, вместе с тем и лучше всего известны решительно всем», – говорил в своё время Мишель Монтень и добавлял: «Не обстоит ли тут дело положительно так же, как с запрещёнными книгами, которые идут нарасхват и получают широчайшее распространение именно потому, что они под запретом? Что до меня, то я полностью разделяю мнение Аристотеля, который сказал, что стыдливость украшает юношу и пятнает старца».

Итак, наш почтенный читатель держит в руках книгу, в которой речь пойдёт о жизни в её физиологическом проявлении. При этом не следует забывать, что в руках у него классический роман, а не что-то другое. И прочитав этот роман, он с удивлением обнаружит, что литература не сводится к сухой фактологии, развлекательности или к занудному морализаторству. Литература богата как жизнь. А жизнь гораздо богаче литературы. На страницах романов о жизни венской проститутки Жозефины Мутценбахер речь пойдёт о разврате и о проституции. Проституция же является той социальной стороной жизни, о которой все знают и которой порой пользуются, но упоминать о которой в «приличном обществе» почему-то не принято. Интересно спросить – почему? Порнография, описывающая и изображающая указанное явление, тоже, казалось бы, находится вне рамок приличий, однако не становится от этого менее реальной (как и порождающие её проституция и половая жизнь в целом) стороной общественного бытия и приватной жизни человека. Оставляя историкам, социологам и исследователям нравственных категорий оценку причин возникновения и общественно-обусловленной роли проституции, позволим себе сказать несколько слов о порнографии как литературном жанре.

«Мировая литература останется неполной, если не причислить к ней „Фанни Хилл“, которой наша венская распутница может не без успеха составить достойную конкуренцию. Жозефина Мутценбахер исчерпывающим образом описывает тот физиологический ландшафт, который в других книгах пытаются завуалировать или оставить за рамками повествования, – пишет в своей статье литературовед Георг Хензель, и продолжает: – Наша героиня задирает обычный для той эпохи „фартук стыдливости“ и обнажает нашему взору почти всё то, что этот фартук, якобы, прикрывал. Едва ли осталось хоть одно место (прежде пуритански заменяемое троеточиями, дабы заставить читателя вообразить себе нечто большее, чем там было), которое бы она не описала с простой выразительностью, отчего отпадала всякая нужда в дальнейшей работе фантазии».

Порнографический жанр, безусловно, имеет свои культурно-исторические корни и опирается у каждого народа на общественно-социальные и национальные традиции, но апеллирует к той части человеческой сущности, которую принято называть физиологической. И апеллирует, заметим, по-разному. Например, китайская классическая поэзия, в отличие от фольклорной, совершенно исключала изображение не только физических аспектов любви, но даже эмоциональное и чувственное отражение этого проявления человеческой жизни в слове. Только дружба, дорога, пейзаж, медитация. Напротив, традиция индийская, основанная на древней мифологии, не только во всех деталях обрисовывала физиологическую область существования, но ставила её в центр религиозного и художественного внимания, тщательно и подробно разрабатывая её формы и вариации в бесчисленных памятниках культуры и объектах поклонения. В Европе вышеозначенное явление тоже возникло не вчера, а восходит к античности, когда творили Апулей, Овидий и другие. Так в поэме «О природе вещей» Тит Лукреций Кар говорил: