История
Шрифт:
Что касается Адиманта, коринфского военачальника, то он, по рассказам афинян, с самого начала битвы в смертельном страхе велел поднять паруса и бежал. Коринфяне же, видя бегство корабля военачальника, также бежали. Когда беглецы были уже вблизи святилища Афины Скирады на Саламине, [1018] навстречу им вышло какое-то парусное судно, ниспосланное божеством, которое, как оказалось, никто [из людей] не посылал. Судно подошло к коринфянам, когда те ничего еще не знали об участи флота. Афиняне усмотрели в этом вмешательство божества вот почему. Когда судно приблизилось к коринфским кораблям, то люди, бывшие на нем, сказали: «Адимант! Ты обратился в бегство с твоими кораблями, предательски покинув эллинов. А эллины все-таки одерживают столь полную победу над врагом, о какой они могли только мечтать!». Адимант не поверил их словам, и тогда они снова сказали, что готовы отдаться коринфянам в заложники и принять смерть, если эллины не одержат блестящей
Храм находился на южной оконечности о. Саламина. Легенда могла возникнуть оттого, что коринфские корабли огибали остров, чтобы запереть пролив между Саламином и Мегаридой. Этот маневр был предусмотрен, вероятно, для того, чтобы помешать персам прорваться к Истму.
Коринф был врагом Афин, и Геродот в угоду афинянам заставляет коринфян бежать во время Саламинской битвы. Он прямо клевещет на коринфского героя Адиманта, который получил «венок свободы от всей Эллады» (Плутарх. О злокозненности Геродота XXXIX). Многие выдумки партии Перикла Геродот выдает за исторические факты: о подчинении Эгины персам, о трусости коринфян при Артемисии и Саламине, о низости коринфского наварха Адиманта, о медлительности спартанцев, что и было якобы причиной двукратного разрушения Афин.
Афинянин же Аристид, сын Лисимаха, о котором я недавно упоминал как о человеке благороднейшем, во время Саламинской битвы сделал вот что. С большим отрядом гоплитов (это были афиняне, стоявшие на побережье Саламина) он переправился на остров Пситталию и перебил всех персов, находившихся на этом острове.
После окончания битвы эллины снесли на берег Саламина все найденные обломки кораблей и стали готовиться к новому бою: они ожидали, что царь с оставшимися кораблями еще раз отважится совершить нападение. Между тем множество корабельных обломков, подхваченных западным ветром, принесло к берегам Аттики, к так называемому [мысу] Колиада. Так-то исполнились не только все прорицания Бакида и Мусея о морской битве, но и пророчество о принесенных волнами сюда корабельных обломках (за много лет до этого изрек его афинский прорицатель Лисистрат, смысл его остался непонятным всем эллинам):
Колиадские жены [ячмень] будут жарить на веслах.
Это пророчество должно было теперь исполниться после отступления царя.
Когда Ксеркс понял, что битва проиграна, то устрашился, как бы эллины (по совету ионян или по собственному почину) не отплыли к Геллеспонту, чтобы разрушить мосты. Тогда ему грозила опасность быть отрезанным в Европе и погибнуть. Поэтому царь решил отступить. Желая, однако, скрыть свое намерение от эллинов и от собственного войска, Ксеркс велел строить плотину [между берегом и Саламином]. [1020] Прежде всего, он приказал связать финикийские грузовые суда, которые должны были служить понтонным мостом и стеной, и затем стал готовиться к новой морской битве. Все, видевшие эти сборы, думали, конечно, что царь совершенно серьезно решил оставаться и готовится продолжать войну. Только Мардоний не дал себя обмануть этим, так как ему были прекрасно известны замыслы царя.
Несмотря на поражение на море, Ксеркс сначала не оставил плана высадки на о. Саламине. По-видимому, начавшиеся внутренние волнения в Персии (восстание Масиста) заставили царя прекратить поход и отказаться от захвата Саламина.
Тем временем Ксеркс отправил в Персию гонца с вестью о поражении. Нет на свете ничего быстрее этих гонцов: так умно у персов устроена почтовая служба! Рассказывают, что на протяжении всего пути у них расставлены лошади и люди, так что на каждый день пути приходится особая лошадь и человек. Ни снег, ни ливень, ни зной, ни даже ночная пора не могут помешать каждому всаднику проскакать во весь опор назначенный отрезок пути. Первый гонец передает известие второму, а тот третьему. И так весть переходит из рук в руки, пока не достигнет цели, подобно факелам на празднике у эллинов в честь Гефеста. Эту конную почту персы называют «ангарейон». [1021]
»ggareqon (от перс. «хангар») означает «царский курьер».
Первое известие о взятии Афин Ксерксом, доставленное в Сусы, так обрадовало оставшихся дома персов, что они осыпали миртовыми ветвями все улицы города, воскуряли фимиам, приносили жертвы и задавали пиры. А вторая весть [о поражении] настолько потрясла персов, что все они раздирали свои одежды и с криками и бесконечными воплями обвиняли Мардония. Так вели себя персы, сокрушаясь, впрочем, не столько о гибели флота, сколько тревожась за самого Ксеркса.
И эти огорчения и тревоги продолжали тяготить персов все время, пока сам Ксеркс по возвращении не успокоил их. Мардоний же видел, как глубоко Ксеркс опечален поражением, и подозревал, что царь замыслил отступление из Афин. Сообразив, что ему, который убедил царя идти в поход на Элладу, придется нести ответственность, Мардоний решил, что лучше еще раз попытать счастья в битве, покорить Элладу или с честью пасть в борьбе за великое дело. Впрочем, он больше надеялся на покорение Эллады. Итак, обдумав все это, Мардоний обратился к царю с такими словами:
«Владыка! Не печалься и не принимай близко к сердцу эту беду! Ведь решительный бой предстоит нам не на море с кораблями, а на суше с пехотой и конницей. Никто из этих людей, считающих себя победителями, не осмелится сойти с кораблей и выступить против тебя, а также никто из живущих здесь на материке. И те, кто восстал против нас, понесли достойную кару. Если тебе угодно, мы тотчас же нападем на Пелопоннес. Желаешь ли ты подождать — это также зависит от тебя. Только не падай духом! Ведь эллинам нет никакого спасения: их постигнет кара за нынешние и прежние деяния, и они станут твоими рабами. Лучше всего тебе поступить так. А если ты решил сам уйти с войском, то на этот случай у меня есть другой совет. Не делай, царь, персов посмешищем для эллинов. Ведь персы еще вовсе не потерпели поражения, и ты не можешь сказать, что мы где-либо оказались трусами. А если финикияне, египтяне, киприоты и киликийцы проявили трусость, то в этом поражении персы вовсе неповинны. А так как ты не можешь ни в чем упрекнуть персов, то послушайся меня. Если ты действительно не желаешь здесь оставаться, то возвращайся на родину с большей частью войска, а мне оставь 300 000 отборных воинов, чтобы я мог сделать Элладу твоей рабыней».
Услышав эти слова, Ксеркс весьма обрадовался, думая, что уже избежал гибели. Мардонию же сказал, что сначала будет держать совет, а затем сообщит, какое решение принял. Затем Ксеркс стал совещаться со своими персидскими советниками и решил призвать на совет также и Артемисию, так как и раньше она, казалось, понимала, что следовало делать. Когда Артемисия явилась, Ксеркс велел всем остальным — персидским советникам и копьеносцам — удалиться и сказал ей вот что:
«Мардоний советует мне остаться здесь и напасть на Пелопоннес. Он говорит, что персы и сухопутное войско вовсе неповинны в поражении и мечтают на деле доказать свою невиновность. Поэтому он предлагает либо мне самому сделать это, либо он с 300 000 отборного войска покорит мне Элладу, в то время как мне с остальным войском советует возвратиться на родину. Ты дала мне перед битвой прекрасный совет, именно отговаривала меня вступить в бой. Так посоветуй же мне и теперь, что следует делать, чтобы добиться успеха».
Так он спрашивал, Артемисия отвечала вот что:
«Царь! Трудно советнику найти наилучший [совет], но в настоящем положении тебе следует, думаю я, вернуться домой. Мардоний же, если желает и вызвался на это дело, пусть остается с войском по его желанию. Если Мардоний действительно покорит ту землю, которую обещает покорить, и выполнит свой замысел, то это, владыка, будет и твоим подвигом, потому что совершили его твои слуги. Если же дело пойдет иначе, чем думает Мардоний, то беда твоему дому вовсе невелика, так как сам ты и твоя держава в Азии останутся в целости. И пока ты и твой дом невредимы, эллины будут постоянно бороться за свою свободу. Случись с Мардонием какая-нибудь беда, — это неважно, и даже если эллины одолеют его, то и это не будет победой, так как они одолеют только твоего слугу. А ты, предав пламени Афины (ради чего ты и пошел в поход), возвращайся домой».
Ксеркс обрадовался этому совету, ведь царица советовала как раз то, о чем он и сам думал. Если бы теперь даже все мужчины и женщины советовали ему остаться, он, как мне думается, не остался бы: такой страх напал на царя. Итак, похвалив Артемисию, Ксеркс отослал своих сыновей с ней в Эфес. [1022] Ведь несколько его внебрачных сыновей было с ним в походе.
Вместе с этими сыновьями царь отправил и их воспитателя Гермотима родом из Педас, самого главного из царских евнухов. Педасийцы же живут севернее Галикарнасса. У этих педасийцев, по рассказам, случается иногда нечто диковинное: всякий раз как жителям города или их соседям угрожает в скором времени какая-нибудь беда, то у тамошней жрицы Афины вырастает длинная борода. И это случалось у них уже дважды.
Ксеркс приказал Артемисии перевести его сыновей через море в Эфес. Вероятно, оттуда они должны были по царскому пути следовать в Сусы и принять там меры к подавлению начавшегося восстания. Сам Ксеркс оставался с сухопутным войском, отдав приказ флоту охранять коммуникации войска на Геллеспонте и на фракийском побережье.