Истреби в себе змею
Шрифт:
И всё это будет, если… если не прервать полёт лайнера с ярко-алым пятном на борту.
Мэй сжала виски ладонями.
Что делать? Позвать дежурного воспитателя? Это просто - вон он, недремлющий глаз видеокамеры. А что она ему скажет? Звоните военным - нужно сбить пассажирский самолёт, летящий над Атлантикой? Что за самолёт, где он, и с какой стати его сбивать? Ты бредишь, девочка, тебе надо успокоиться. Сейчас мы дадим тебе успокоительное, и ты безмятежно уснёшь, а когда проснёшься, от твоих ночных кошмаров не останется и следа. А если даже ей и поверят, то пока будут выяснять и уточнять, будет уже поздно. Самолёт приближается, времени осталось мало - приказ крошечным убийцам скоро
Но как? Она не может приказать этому воздушному дракону рухнуть в воду, он ей не подчиняется! Слишком далеко и слишком сложно - у Мэй не хватит сил и умения. И люди на борту самолёта - чем они виноваты? Но если дракона не остановить…
И Мэй мысленно закричала, закричала беззвучно, борясь с болью, беспощадно рвущей её острыми когтями.
– Стой, крылатый убийца! Стой! Я не дам тебе уничтожить этот мир! Есть ещё шанс изменить всё к лучшему, я это знаю, и поэтому стой, дракон! Падай, падай в ждущие тебя волны, и пусть океан навеки упокоит то, что ты несёшь с собой! А люди…
– Эти люди виновны, Мэй,– зазвучало вдруг в сознании девочки, - виновны в том, что оказались в ненужное время в ненужном месте. И ещё они виновны в том, что они дети созданного ими мира - мира, пожирающего своих детей. Есть высшая справедливость - вселенская справедливость, - и ты когда-нибудь это поймёшь.
Ошеломлённая Мэй оборвала свой яростный мыслекрик, одновременно ощущая, как боль отступает, словно тьма под натиском света, а неведомый голос - кто это говорит с ней?
– закончил.
– Да будет так. Этот мир - новый мир, твой мир - получит ещё один шанс…
…Командир "боинга", совершавшего самый обычный трансатлантический рейс, был спокоен - всё идёт по графику. Подтверждение от диспетчерской службы уже получено, и можно начинать снижение. Ещё каких-то полчаса - и шасси привычно коснутся бетонной полосы аэродрома. Сколько уже таких посадок было на его лётном веку… Час обычной рутины, смена экипажей - и можно будет расслабиться и отдохнуть. А поскольку до следующего вылета времени достаточно, то понятие "отдохнуть" можно и разнообразить - в разумных пределах, конечно. Например, эта новенькая стюардесса - она смотрит на него, командира, явно заинтересованно и очень многообещающе… А почему бы и нет, в конце концов?
И тут за панорамным остеклением кабины воздух задрожал и сгустился. А потом прямо перед глазами лётчика проявились неясные очертания прозрачной фигуры - сквозь неё были видны облака, неторопливо ползущие навстречу самолёту. Фигура походила на человеческую, хотя как человек может оказаться снаружи кабины авиалайнера, несущегося на высоте девять тысяч метров со скоростью пятьсот миль в час? И тем не менее…
Командир крепко зажмурился и через секунду снова открыл глаза - загадочная фигура никуда не исчезла. Наоборот, она сделалась более чёткой: воздух, из которого была соткана эта странная фигура, стал чуть темнее, чем окружавшая самолёт прозрачная пустота. А затем пилот "боинга" увидел лицо - строгое мужское лицо с тонкими чертами, напомнившее ему лики святых. И в глазах этого "святого" была укоризна.
"Долетался, - мелькнуло в сознании командира.
– Здравствуйте, ангелы божьи…".
По виску поползла капелька холодного пота. Пилот чуть повернул голову, не в силах оторвать взгляд от "ангела", - всё спокойно, всё нормально, его товарищи ничего не видят. И внезапно почувствовал - не услышал, а именно почувствовал, - что привычный мерный
Огромный самолёт вздрогнул, качнулся и ухнул вниз беспомощной грудой металла, стекла, синтетики и охваченной ужасом человеческой плоти.
– Земля!
– заорал в микрофон командир самолёта.
– У нас тут какая-то чертовщина! Или мы все сошли с ума, или…
Он кричал что-то ещё, уже не замечая, что лёгкий шорох эфирных помех тоже пропал, и что он кричит в ватную немую пустоту. Этот его истошный крик прервал холодный и спокойный голос, зазвучавший, казалось, в каждой трепещущей перед близким небытиём клеточке тела лётчика.
– Вы должны умереть, чтобы жили другие - миллионы других.
Самолёт падал. Люди в его кабине суетились, напрасно нажимая мёртвые кнопки и щёлкая бесполезными тумблерами. Люди в пассажирском салоне насторожились - что это такое за стремительное снижение?
– однако ещё ничего не поняли. Но самыми счастливыми оказались те, кто мирно спал, - проснувшись уже над самой поверхностью ночного океана, они просто не успели ничего понять…
А далеко внизу, в сером здании Приюта, на окраине большого городе, до которого так и не долетел крылатый зверь, девочка-подросток по имени Мэй тихо - чтобы не привлекать внимания чутких электронных ушей - рыдала, уткнувшись лицом в подушку. Она плакала от радости и от горечи: она спасла, но она убила. Боль незаметно ушла талой водой, и Мэй, всё ещё тихонько всхлипывая, заснула.
Мэй росла в благополучной семье. Единственный запланированный ребёнок, зачатый и рождённый скорее из соображений престижа и "потому, что так принято", чем из искреннего желания дать жизнь новому человеку, она не могла пожаловаться на недостаток заботы и внимания. Родители заранее расчертили её будущее - школа, престижный университет и достойное место в предельно совершенном обществе XXI века. Мэй не возражала, хотя она очень рано почувствовала в себе нечто, отличавшее её - и сильно - от сверстников. На это нечто обратили внимание и её родители, но нашли скрытые способности своей дочери всего лишь забавным курьёзом. Потом они сообразили, что таким ребёнком можно гордиться, и просили Мэй - требований она не терпела, и поступала в таких случаях наоборот, - показывать свои "фокусы" гостям, вызывая у них восторженные ахи и охи.
Девочке не очень нравилась роль экзотического редкого зверька, которым гордятся его хозяева, и она сознательно утаивала от родителей большую часть того, на что была способна. В частности, они так и не узнали, что Мэй научилась читать мысли - пусть даже это её умение, особенно на первых порах, было очень далеко от совершенства. Родителям вполне хватало и того, что их уникальная дочь может заживлять ранки, передвигать предметы, и восстанавливать сломанные стебли цветов - таким ребёнком можно хвастаться.
Идиллия кончилась, когда погиб отец - Мэй только-только исполнилось одиннадцать лет. Её отец, преуспевающий менеджер солидной компании, разбился на своей новенькой автомашине - обычная смерть для обитателя гигантского мегаполиса, кишащего машинами, как муравейник муравьями. Привыкшая к достатку мать Мэй растерялась - привычная жизнь пошла кувырком, и денег стало не хватать. Трезво взвесив свои шансы в непрерывной борьбе за "достойную жизнь", как её понимали жители города, и перебрав все доступные ей методы этой борьбы, женщина - она была ещё достаточно эффектной особой, притягивающей мужские взгляды, - выбрала самый простой и древний: найти себе нового мужчину.