Истребитель. Ас из будущего
Шрифт:
Экипаж, громко топая сапогами, вышел.
Тихон взглянул на себя в зеркало. Ну да, физиономия ничуть не лучше, чем у штурмана или других парней. А и пусть, надо же отдохнуть и душой, и телом, погода нелетная! Понятно, рапорт писать придется, так ведь метеорологи давали плохой прогноз погоды по всему району полетов. Наверняка он не один такой.
– Завтракать будем? – предложил Матвей.
– Будем.
– Только под самогон.
– Годится.
Не столько выпить хотелось Тихону, сколько пообщаться с Матвеем. Занятный человек, есть в нем какая-то тайна, да и недосказанность во вчерашнем разговоре осталась.
Матвей накрыл на стол.
– Ты не куришь? – спросил он Тихона.
– Нет, вредная привычка.
– А я
– Тут воздух свежий, чистый – зачем его портить?
– Верно! Ну, по первой…
Они выпили без тоста, и Тихон накинулся на рыбу. В армии такой не дают, хотя море – вот оно, под рукой. И выращивать не надо, только лови. Но мало-мальские годные для этого посудины переоборудованы под военные суда – под те же малые тральщики. А рыбаков в армию призвали. На деревянных баркасах, под веслами и парусом, как в старину, ловят рыбу инвалиды, подростки и те, кто по возрасту уже не подходит. Тяжелый труд, опасный, но артели план по рыбодобыче дают.
Тихон не выдержал:
– Матвей, ты вчера упомянул, что тебя за чужие ошибки в лагеря упекли.
– Так и есть. Любопытно?
– Есть интерес.
– А не стремно с бывшим врагом народа говорить?
– Нет. А под муксуна и вовсе хорошо.
Матвей плеснул в стаканы самогона. Первач, чистый, как слеза, но крепкий. Махнул полстакана разом, не закусил, только желваки заходили.
– Что ж, коли интерес есть, слушай. Только в своих же интересах помалкивай. А то, как и меня, органы заграбастают – за очернительство.
То, что рассказал Матвей, повергло Тихона в шок. Но начал он свой рассказ с вопроса:
– Сколько в военных условиях нужно времени, чтобы научить танкиста или летчика?
– Чтобы танкиста воевать научить, нужно три месяца, а летчика – полгода.
– А топографа – три года. Можно сказать – штучный продукт. Я-то по образованию топограф, а не метеоролог.
– А как… – Тихон обвел глазами избу.
– Припрет – можно и медведя научить на велосипеде ездить, сам в цирке видел. Окончил я военно-топографическое училище еще до войны, в сороковом уже заместителем начальника топографического отряда, старшим лейтенантом был. Сталин и Генштаб перед войной усиленно армии и народу внушали – бить врага будем на его территории и малой кровью. Когда Шапошников начальником Генштаба стал, он на карте линию начертил – от Ленинграда через Смоленск и до Сиваша. И приказал топосъемку и производство карт делать западнее этой линии. Военные топографы так и делали. Запас карт напечатали и на складах хранили. На этих складах карты еще с царских времен лежали, и территории на них были напечатаны не только западнее Смоленска, но и до Урала. Никто и предположить не мог, что фашисты так быстро попрут. Неделя – и они у Минска, а склады – по линии заброшенных оборонительных сооружений. Границы-то в тридцать девятом году, после пакта Молотова – Риббентропа на запад отодвинулись, польскими да прочими землями приросли. Вот укрепрайоны и посчитали ненужными. Вооружение сняли, гарнизоны убрали. Немцы перли как оголтелые, военные топографы склады с картами где смогли – сожгли, где смогли – взорвали. Но и немцам они достались. Представляешь, свежие, уточненные карты в чужие руки попали! А наши войска карт лишились. И были-то они до Смоленска, а на восток от него – белое пятно, нет карт. Топографы большей частью на фронте в первые месяцы войны погибли. А как воевать без карт? Ни цели указать, ни место дислокации, ни направление наступления. Дошло до того, что в дивизии две-три карты оставались – у командира, начальника штаба и начальника разведки. А полками как командовать, батальонами?
Тихон прикрыл глаза и представил себе эту ситуацию. Без карты полет невозможен. И боевой приказ не выполнишь, поскольку цель не найдешь, и на свой аэродром вернуться не сможешь…
– Как всегда, стали искать виноватых, ведомство Лаврентия подсуетилось. Кто за карты отвечает? Топографы! В лагеря или к стенке! Знаешь, чудом уцелел. Потом в штабе спохватились. Топографы либо убиты на фронте, либо расстреляны как враги народа, либо по лагерям сидят. А карты нужны, без них – никак! Кто в Генштабе думал, что немцы дойдут до Москвы, до Волги, до Кавказа? В дурном сне никому не приснилось бы. Вытащили всех из лагерей, привлекли гражданских топографов. Но тут другая беда – где теодолиты и прочие приборы взять? Здорово помогли архивы Географического общества. За основу взяли карты еще царские, которые сохранились. Уточнили на месте, новые названия внесли и только потом уже миллионными тиражами печатать стали. Кое-как, с большими потерями, но выкрутились. Не сочти за бред сумасшедшего, но я думаю, немалую лепту в отступлении первых месяцев и неразбериху внесло отсутствие в нужный момент карт. Откуда командиру, скажем, батареи реперы брать?
Матвей опять плеснул самогона в стакан, выпил. Видимо, не просто ему эти слова дались, выстрадал. И в душе носить столь тяжкий груз уже больше не мог, надо было высказаться.
Тихон же услышанным был взволнован. Он читал, смотрел по телевизору передачи про войну. Солидные дядьки с учеными степенями выдвигали разные версии, почему отступали советские войска в начале войны. Доходило до смешного – якобы Сталин ничего не знал, нападение произошло неожиданно. Враки, переиграл его Гитлер, усыпил бдительность пактами. Наших конструкторов и военных уже перед самой войной в Германию возили, показывали новейшие образцы вооружения, причем не скрывая ничего. Думали – не успеют русские создать к началу войны ничего аналогичного. Создали! Однако же это многими миллионами жизней оплачено было.
Жизнь поворачивалась к Тихону своей неизведанной стороной, а сколько еще тайн хранят архивы спецслужб?
Тихон налил себе полстакана самогона, поднял его:
– Спасибо тебе, Матвей.
– За что?
– Что не сломался, остался человеком. За то, что не озлобился, врагом не стал.
– Как можно? Родина – она как мать, а на мать разве обижаются? Любят такой, какая она есть. Правители приходят и уходят, а Родина остается.
– За тебя!
Тихон выпил, закусил. Повезло ему, судьба свела с интересным человеком. Вообще, после появления в этом времени он встречал настоящих людей, патриотов. Не показных из депутатов или чиновного люда, а скромных, но совершавших настоящие подвиги.
Вот стоит перед ним в непрезентабельном виде, в поношенной морской форме, без нашивок, русский человек, а для страны он сделал много полезного. И Родина хоть бы отметила, медальку какую завалященькую дала бы – она ведь на таких держится.
Но в памяти Тихона еще заноза была – коньяк, к которому лимона для закуски не было. Не пролетарские это привычки.
– Можно еще вопрос, Матвей?
– Валяй! После того, что я тебе рассказал, «вышку» я уже по-любому заработал.
– Ты дворянин?
Спросил и сразу увидел, как в глазах этого мужественного человека появился страх.
– Об этом никто не знает, даже в НКВД. Или ты оттуда?
– Не к столу будь сказано! Помяни черта всуе, он и появится.
– Ладно, дворянин. Род мой еще с Петровских времен идет. Отец успел на последний пароход из Новороссийска, я же в Пе… Ленинграде остался. Документы удалось сменить, прижился при новой власти. Только не любит меня власть, уж не знаю за что. Встречный вопрос, на откровенность: как догадался?
– К коньяку лимона захотелось – или шоколада. Замашки голубых кровей. А не оказалось.
– Надо же! Ты очень наблюдателен, летчик! Учту! Стоп! А если ты сам пролетарий, откуда тебе это знать? Или ты из наших?
– Не сподобилась далекая родня в люди выбиться. Просто… – Тихон замялся, – в обществе приходилось вращаться, верхушек нахватался.
Матвей разлил самогон по стаканам.
– Давай за победу! Искренне хочу, чтобы Гитлеру шею свернули.
Выпили, закусили, и Матвей, пристально глядя на Тихона, спросил: