Истребители
Шрифт:
Впереди на желто-сером фоне, от горизонта до горизонта, проходит темная нить. Что такое? Карта дает ответ: вал Чингис-Хана — наглядное свидетельство того, что ни одно государство, как бы оно сильно и могущественно ни было, не может долго существовать, если оно основано на порабощении народов. На востоке, в ста километрах от линии пути, — оккупированная японцами Маньчжурия; нет сомнения, она со временем тоже освободится от своих поработителей…
За валом Чингис-Хана начинается зеленая степь. Вскоре показываются небольшие строения
Эскадрилья идет на посадку. Половина пути пройдена.
На другой день после обеда летим дальше.
Перед вылетом Тимофей Федорович Куцевалов сказал: «Посадка на точке „Ленинград“.
Вон он «Ленинград»…
Необозримая, ровная степь, покрытая цветущим разнотравьем, десятка три истребителей И-16, замаскированных сетями и свежей травой, несколько автомашин. Белеют юрта и две палатки. Посадочное «Т» завершает картину полевого аэродрома «Ленинград».
После посадки первым подошел к командиру эскадрильи Красноюрченко. Я стоял тут же.
— Дождь нужен! — деловито заметил он. — Вон как земля высохла. — И показал на трещины, пробегавшие в разных направлениях. — Трава для скота будет лучше расти! (командир звена думал о народе, на землю которого мы прилетели).
— А где твой планшет? — спросил он вдруг у летчика своего звена Арсенина.
— А разве нужно?
— Конечно! Ты ведь не к теще в гости прибыл, а на фронт! Сейчас нас будут знакомить с обстановкой и могут поставить задачу на вылет… Иди возьми!
Красноюрченко стал перекладывать свои карты. Разглядывая одну из них, техник звена спросил:
— А где же тут Забайкалье?
— Это пятикилометровка. Чтобы Забайкалье легло на такую карту, она должна быть величиной с аэродром. — Красноюрченко тут же достал карту более мелкого масштаба: — Вот где мы находимся… А вот Забайкалье, станция Оловянная…
— Ох, куда залетели!.. Это сколько же километров?
— Почти семьсот.
— И ни одной дороги! — удивился техник. — Только верблюжьи тропы… А как же боеприпасы, горючее будут сюда доставлять?
— Вот по этим самым тропам, на машинах.
— Значит, машины наполовину должны быть загружены горючим для себя, — заправляться здесь негде!
— А ведь, пожалуй, ты прав… — задумчиво проговорил Красноюрченко. — Трудно будет добираться сюда из Союза… Один рейс — полторы тысячи километров в оба конца. Значит, не меньше пяти суток.
— А как у японцев?
Пролетев семьсот километров над безлюдной местностью и не встретив ни одной ни шоссейной, ни железной дороги, мы только здесь, в пустынной степи, впервые по-настоящему задумались о районе возможных боевых действий.
— Смотрите! — озабоченно заговорил Красноюрченко, показывая на маньчжурский город Хайлар и железнодорожную станцию Халун-Аршан. — В распоряжении японцев две железные дороги: одна проходит почти по границе района, где они в мае вторглись в Монголию, а другая — подальше, в 150 километрах… Вот они какое местечко выбрали — тут им выгодно воевать…
— А откуда же здесь воду берут? Неужели возят за сто километров из Халхин-Гола?
— Зачем из Халхин-Гола, — отозвался Василий Васильевич. — Тут до озера Буир-Нур пятьдесят километров. Возможно, поблизости есть и колодец… — И помолчав немного, добавил: — А вы обратили внимание на город Тамцак-Булак?
— Конечно! Полторы мазанки да, наверно, десятка два — три юрт и палаток, — отозвался Солянкин.
— Баин-Тумен, если не считать нашего военного городка и аэродрома монголов, тоже ненамного больше, — заметил Холин, — а это, говорят, третий город по величине во всей Монголии…
— Бедная страна, — раздумывая сказал Василий Васильевич. — Если бы мы не вступились, японцы ее проглотили бы, как удав кролика.
Шум моторов привлек наше внимание. Тревожно оглядели небо и с любопытством стали следить за тем, как три И-16 производят взлет с места стоянки.
— Интересно, куда они полетели?.. — Красноюрченко сличил курс полета самолетов со своей картой. — Ясно куда: на Буир-Нур!
— Может, там уже идут бои?
— Пошли к командиру полка, там все узнаем.
Мы двинулись следом за Василием Васильевичем.
Вскоре эскадрилья перелетела на другой аэродром и вошла в состав 22-го истребительного полка, которым командовал майор Николай Георгиевич Глазыкин. Новую точку, как называли аэродромы в степной части Монголии, с воздуха можно было различить только по выложенному белому посадочному «Т», на который, как на плавучий маяк в открытом море, и вывел эскадрилью майор Герасимов. Спикировав на «Т», он показал нам место посадки и взял курс обратно, на свой аэродром.
Эскадрилью принимал командир полка. Он внимательно проследил посадку каждого самолета и, когда летчики собрались, похвалил:
— Молодцы! Приятно было смотреть, как вы дружно садились. Ну, располагайтесь, побеседуем.
Трава здесь была высокая, в разгаре цветения, и каждый, усаживаясь, с удовольствием вдыхал ее аромат. Солнце позолотило край неба. Все вокруг, словно устав от дневного зноя, затихло.
С опаской поглядывая на горизонт и на свои незаправленные самолеты, мы удивлялись, почему нас так близко перебросили к беспокойной маньчжурской границе. Вдруг покажутся в небе японцы, — мы ведь и взлететь не сможем?
С надеждой уставились все на нового командира полка. Он небольшого роста, энергичный, с моложавым лицом. Строгие, умные глаза внимательно прощупывали каждого. Видимо, командир прекрасно понял наше состояние.
— Не волнуйтесь! — Глазыкин взглянул в сторону Халхин-Гола. — Сегодня они уже в гости не явятся, поздно. А за ночь точка будет всем обеспечена. И горючим, и маслом. Спать будете в юртах, — он показал на еле заметные вдали светлые точки. — Там же для вас приготовлена и кухня. Скоро построят столовую.