Итагаки информирует зорге

Корольков Юрий Михайлович

Фридрих Зорге и его товарищи, ставшие полноправными американцами, никогда не порывали связей с Германией. Одной из таких связей была переписка Зорге с Марксом и Энгельсом. Она продолжалась десятки лет, и Фридрих Зорге, хранивший всю жизнь дорогие для него письма, опубликовал их незадолго до своей смерти. Рихард читал их в немецком и в русском издании с предисловием Ленина, но еще до этого многое рассказывала ему мать. Давным-давно она показала Рихарду письмо деда, в котором он вспоминает о последних годах переписки с Марксом.

И еще одно письмо вспомнилось Рихарду... В семье деда не все было благополучно, его тревожила судьба сына. Адольф рос типичным молодым американским бизнесменом, который не желал иметь ничего общего с идеями отца, его братьев, с идеями людей, участвовавших в революции, в борьбе Севера с Югом. В семье произошел конфликт. В самом конце столетия дед написал о своих огорчениях Энгельсу, писал, что Адольф работает инженером и намерен уехать в Европу.

Рихард невольно усмехнулся, подумав об этом эпизоде. Как меняются роли! Дед огорчался, тяжело переживал, что сына развратила американская жизнь, что он стал бизнесменом, таким далеким от революции. Но Рихард помнит другое – огорчения своего отца, который стремился сделать из Рихарда предпринимателя-коммерсанта. А он, как дед, стал революционером, и мать была на его стороне...

Погруженный в эти мысли, Рихард медленно шагал по городу, отыскивая нужную ему улицу. Он нашел ее, нашел и тот дом, в котором жил Маркс, – высокий, с колоннами, с каменными мансардами и сводчатыми проемами окон. Здесь и сейчас был пансион.

Рихард прошел мимо подъезда вверх по улице, вернулся назад. Вдруг подумал: «А зачем это? Нужен ли этот поиск, который я предпринял? Наивный романтик?» И Рихард сам же ответил: «Да, романтик!.. Хранитель прошлого и настоящего! Хранитель революционных традиций!»

Рихард гордился своими дедами, их дружбой с людьми, которые определили и его, Рихарда, мировоззрение. Взгляды младшего Зорге сформировались не сразу. В борьбе отца с дедом за Рихарда Зорге мог одержать верх коммерсант, делец, представитель фирм Маннесмана, Круппа в России, кого-то еще. Этому воспрепятствовало многое, главное – жизнь, война, революция, заочное знакомство Рихарда с дедом и его братьями через полвека...

Рихард тепло подумал о матери – он обязательно навестит ее в Гамбурге. Иначе когда же еще они свидятся.

Он посмотрел на часы: времени было достаточно, но все же пора на вокзал...

А через месяц – 6 сентября 1933 года – Рихард Зорге приплыл в Иокогаму. Чуть прихрамывая, он сошел по трапу на берег, в многоголосый шум порта.

Так вот она – Япония...

«РАМЗАЙ» ВЫХОДИТ НА ПЕРЕДНИЙ КРАЙ

Первые месяцы после приезда в Токио Рихард Зорге жил в «Санн-отеле», гостинице средней руки, которая не могла, конечно, тягаться с «Империалом», но имела, однако, репутацию вполне солидного заведения. Белый отель, с несколько тесноватыми, на японский манер, номерами, стоял в стороне от шумной Гинзы и в то же время не так уж далеко от нее, чтобы живущие в отеле могли чувствовать оторванность от городского центра.

В «Санн-отоле» останавливались деловые люди, ненадолго прибывшие в Японию, туристы, военные – люди самых различных профессий среднего достатка. Именно такая гостиница больше всего устраивала журналиста, впервые приехавшего в Японию и не завоевавшего еще признания читателей.

На первом этаже, рядом с лоби – просторным гостиным залом, разместился портье с неизменными своими атрибутами – полками для ключей, пронумерованными, как рулетка, громоздкими книгами для записи приезжающих, коллекций телефонов на полированной, похожей на ресторанную, стойке. Рядом суетились услужливые бои в жестких картузиках с позументом; бои мгновенно угадывали и выполняли любое желание клиентов. Был здесь еще один завсегдатай – человек неопределенной наружности и возраста. По утрам, когда Зорге спускался вниз и подходил к стойке, чтобы оставить ключи, этот человек либо мирно беседовал с портье, либо сосредоточенно перелистывал книгу приезжих. Он вежливо кланялся Зорге и потом, нисколько не таясь, неотступно следовал за ним, куда бы тот ни поехал. Он часами ждал Рихарда у ворот германского посольства, в дверях ресторана или ночного клуба, куда заходил Зорге, потом сопровождал его до гостиницы и исчезал только глубокой ночью, чтобы рано утром снова быть на посту.

Это был «йну», в переводе «собака», полицейский осведомитель, приставленный к иностранцу или подозрительному японцу. Всегда молчаливый и вежливый, он тенью ходил следом, ни во что не вмешивался, ни о чем не спрашивал. Он только запоминал, что делает, где бывает его подопечный. Непостижимо, как этот человек, отстав где-то в городской сутолоке, через полчаса снова брел следом за Рихардом, который только что вышел из такси в другом конце многомиллионного города-муравейника.

Иногда этого плохо одетого человека сменял другой – молодой и развязный, иногда за журналистом следовала женщина с ребенком за спиной. Появлялись какие-то другие люди, с безразличным видом крутившиеся рядом. У себя в номере Зорге обнаруживал следы торопливого обыска: кто-то рылся в его чемодане, забыв положить вещи на те же места. Под телефонным диском Рихард обнаружил крохотный микрофон для подслушивания разговора...

Это была система тотального сыска, надзора за всеми подозрительными людьми. А подозрительными считались все, кто приезжал в Японию.

Однажды зимой, когда стояла холодная, промозглая погода и ветер швырял на землю мокрый снег пополам с дождем, Рихард пожалел своего безответного спутника. Веселая компания журналистов направлялась к Кетелю в «Рейнгольд» – немецкий кабачок на Гинзе. Зорге уже познакомился со многими корреспондентами, с работниками посольства, с членами германской колонии, которая в те годы насчитывала больше двух тысяч людей. Новичка-журналиста охотно посвящали в токийскую жизнь, водили вечерами в чайные домики и японские кабачки. Но нередко предпочтение отдавалось немецким заведениям, где можно было поесть сосиски с капустой, запивая баварским пивом, чокаться глиняными кружками под крики «Хох!» и непринужденно болтать о чем только вздумается.

Уже смеркалось, когда они свернули в маленькую улочку, густо увешанную круглыми цветными фонариками, множеством светящихся вывесок, вспыхивающих иероглифов. Казалось, что стены улицы фосфоресцируют в густой пелене падающего снега. Зорге приотстал от компании и пошел рядом с осведомителем.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Хирано.

– Послушай, Хирано, тебе ведь очень холодно. – Зорге обвел взглядом его стоптанные башмаки, жиденькое пальтецо и непокрытую голову. – Давай сделаем так: от Кетеля я не уйду раньше десяти часов. Я обещаю тебе это. Ступай пока погрейся, выпей саке или займись своими делами... Держи! – Рихард сунул в руку осведомителя несколько мелких монет.

Хирано нерешительно потоптался перед выпуклой дверью, сделанной в форме большой винной бочки, перешел улицу и нырнул в кабачок, перед которым, как лампада, висело смешное чучело рыбы с черным цилиндром на голове. На притолоке был прикреплен еще пучок травы, сплетенный в тугую косу, и спелый оранжевый мандарин, чтобы отгонять злых духов, – таков новогодний обычай. Хирано прикоснулся к талисману – пусть он оградит его от неприятностей. Полицейский осведомитель не был уверен, что его не обманет этот европеец с раскосыми бровями... Но так не хочется торчать под холодным дождем...