Италия на рубеже веков
Шрифт:
БОРЬБА ТЕЧЕНИЙ
ВНУТРИ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ
В начале XX в. Турати думал, что отныне борьба классов в Италии будет происходить не так, как это было во время «кровавого десятилетия» конца XIX в., а в спокойных условиях и цивилизованных формах. Однако «эра Джолитти» оказалась отнюдь не идиллической, а Джолитти, этот «человек завтрашнего дня», сформировав свое правительство, произнес, как мы знаем, речь, похожую на некоторое отступление от его прежних программных выступлений. Правда, как искусный тактик, заключая прения, Джолитти сделал некоторые авансы социалистам, но этот маневр мог обмануть только очень наивных людей. Турати, при всем своем незаурядном уме, нередко проявлял наивность, но у «синьоры Анны» [13] был трезвый и насмешливый ум, и разбираться в людях она умела. Так и в этом случае она написала своему «Филиппино», чтобы он не заблуждался насчет любезностей Джолитти. Конечно,
Коалиция Артуро Лабриола — Ферри набирала силу. В апреле 1903 г. в результате референдума, проведенного в партийных организациях, стало очевидным, что многие секции не одобряли реформистскую линию, которую проводил в газете «Аванти!» ее директор Леонида Биссолати (1857–1920), один из виднейших деятелей партии и самый близкий друг Турати. В результате референдума Биссолати покинул свой пост и директором газеты стал Ферри, который привел с собой в редакцию целую группу революционных синдикалистов. В феврале 1904 г. на ломбардском региональном съезде резолюция Турати не собрала большинства голосов, и он забил тревогу, так как был убежден, что победа «непримиримых», «революционеров» могла бы стать катастрофой для партии. Но и на общенациональном съезде в Болонье в апреле 1904 г. соотношение сил оказалось неблагоприятным для Турати. Все это было не случайным: правительство во время трудовых конфликтов вело себя так, что линия реформистов на сотрудничество с ним не могла не вызывать серьезных возражений.
На съезде в Болонье несколько раз казалось, что раскол партии неизбежен. Прокаччи пишет об абсолютной интеллектуальной честности и прямоте Турати, но замечает, что тот не отдавал себе отчета в размере влияния, которым уже пользовалась коалиция Артуро Лабриола — Ферри. Когда, пишет Прокаччи, две крайние группы заняли совершенно непримиримые позиции и раскол казался неизбежным, слово взял Ферри, специально устроивший так, чтобы выступить последним. Ферри понял, что делегаты съезда ни в коем случае не хотят раскола, но понял также, что «после двух лет надежд и разочарований» большинство сомневается в правильности реформистской линии и «испытывает сильное искушение изменить курс и испробовать линию, отличную от той, что взяла верх в Имоле». Поэтому он предложил проект достаточно двусмысленной резолюции, которая, однако, могла понравиться делегатам. Смысл ее был в том, что поддерживать правительство социалисты не должны ни в коем случае. Но партия ведет многообразную работу, от требования реформ до разрушения системы, построенной на эксплуатации и паразитизме, и поэтому должна непременно сохранять единство.
На этом съезде к руководству партией пришли «левые»: Энрико Ферри и Артуро Лабриола. А Турати и его единомышленники, на протяжении 12 лет считавшиеся самыми авторитетными деятелями итальянского социализма, превратились лишь в одну из фракций. Именно эту фракцию Прокаччи считает единственно серьезной и обладающей чувством ответственности. Впрочем, он не отказывает в последовательности и Артуро Лабрполе. Но с отвращением пишет о Ферри, который «передергивал карты и проделывал свои трюки согласно всем правилам политической интриги в итальянском стиле». Съезд, следовательно, закончился победой «самого опытного и беззастенчивого мастера по манипулированию большинством». Артуро Лабриола вынужден был ограничиться полупобедой.
Вообще же в силу объективных обстоятельств и «реформисты», и «революционеры» вынуждены были пойти на компромисс и сохранить иллюзию единства. Это отражало драматическое положение бойцов рабочего класса в стране, в которой, в силу исторически сложившихся условий, в силу расслоения и структурных особенностей пролетариата, «осуществить реформы было бы так же трудно, как осуществить революцию. Реформисты не добились бы первых, а революционеры не увидели бы последней» {75} .
К началу XX в. Социалистическая партия была единственной в Италии организованной политической партией современного типа. В ее программе-минимум давалось теоретическое обоснование всех преобразований, за которые пролетариату предстояло бороться. Преобразования были трех видов: политические, экономические и административно-налоговые. В преамбуле говорилось, что программа-максимум Социалистической партии — это цель, а программа-минимум является средство?! для достижения этой цели, «в чем и заключается ее качественное отличие от всех буржуазных реформистских программ, где реформы служат самоцелью и лишь уничтожают отдельные вопиющие проявления социальной несправедливости, не касаясь корней зла, кроющегося в самой экономической и политической организации человеческого общества» {76} . Этот текст можно было, в силу некоторой его расплывчатости, истолковать различно. Так оно и произошло.
Сентябрь 1904 г. ознаменовался новыми классовыми битвами. Выступления трудящихся приняли широкий размах. 3 сентября в Буджерру (Сардиния) полиция и войска стреляли в бастовавших горняков, были убитые. На митинге, организованном И сентября миланской Палатой труда, выступали «революционеры», реформисты и республиканцы. Было решено через восемь дней объявить всеобщую забастовку, по прошло всего три дня, и в Кастеллуццо (Сицилия) полицейские открыли стрельбу по толпе крестьян, протестовавших против разгона собрания, созванного секретарем местного кооператива, социалистом. Опять были убитые. Миланская Палата труда опубликовала манифест «Долой правительство убийц!» и объявила всеобщую забастовку, которая 16 и 17 сентября охватила всю страну. Стихийный гнев и возмущение масс были исключительно сильными, забастовка способствовала росту классового самосознания трудящихся, но конкретных политических результатов она не дала, так как с самого начала не было четких лозунгов и требований, не было единого руководства.
Реформисты, хотя и с некоторыми оговорками, поддержали всеобщую забастовку. Турати предполагал, что она заставит Джолитти отступить от двусмысленной политики и решительно встать на путь обещанных реформ. Однако все произошло иначе. Сразу после окончания забастовки Артуро Лабриола заявил, что теперь рабочие воочию убедились в том, что «пять минут прямого действия стоят по меньшей мере столько же, сколько пять лет парламентской болтовни». К сожалению, это всего лишь гипербола. Забастовка практически окончилась неудачей. Джолитти со своей стороны объявил ее «преступной и безумной», распустил парламент и назначил новые выборы. На них он выступил с откровенно правой программой, хотя как ловкий политик и нашел двусмысленную формулу: «Ни реакция, ни революция». Буржуазия была отчаянно перепугана размахом и интенсивностью народных выступлений. Ее идеологи требовали объединить все силы для того, чтобы преградить дорогу социализму.
Мы упоминали о том, что в 1901 г. была создана Федертерра. Через пять лет была создана Всеобщая конфедерация труда (ВКТ), объединившая промышленных рабочих. Обе крупнейшие профсоюзные организации Италии шли за реформистами. Создалось парадоксальное положение. Парламентская группа, состоявшая из социалистов, пользовавшихся большим личным авторитетом во всей стране (а не только в своей партии), начиная с Турати, занимала вполне самостоятельную позицию и нередко действовала вне зависимости от желаний руководства. На протяжении двух лет, до IX съезда партии, состоявшегося в Риме в октябре 1906 г., борьба течений продолжалась. Правда, после всеобщей забастовки в сентябре 1904 г. влияние и авторитет «революционных синдикалистов» оказались сильно подорванными. Кроме того, беспринципность Энрико Ферри становилась все более очевидной. В 1906 г. на съезде в Риме Артуро Лабриола и другие южане крайне резко выступили против Ферри. Лабриола говорил об «идолах толпы», о том, что то, что Ферри сегодня называет белым, он завтра так же уверенно назовет черным, лишь бы сохранить популярность в массах. Ферри произнес речь, в которой призывал «к реформам против реформизма и к синдикатам против синдикализма». Поскольку альянс с Артуро Лабриолой был разорван, Ферри примкнул к направлению «интегралистов» [14] , образованному центристским большинством съезда во главе с туринским социалистом Оддино Моргари.
Гаэтано Арфе пишет, что Моргари был благородным человеком, искренне преданным социализму, но что он «изобрел нечто вроде идеологической генеалогии, согласно которой все социалисты оказывались братьями» {77} . На съезде разыгрались бурные прения. По главному вопросу «О политическом курсе партии» выступили три докладчика, представляющие три течения. Председательствовавший Андреа Коста только и делал, что призывал ораторов и зал к порядку. Моргари осудил как реформистов, так и синдикалистов, перечислил все их уклоны, а потом заявил, что интегралисты относятся с уважением к тем и к другим. От имени своей группы он предложил резолюцию. суть которой сводилась к тому, что Социалистическая партия лишена всякого догматизма и вольна избирать любую тактику. Однако депутаты-социалисты могут голосовать за поддержку правительства лишь в том случае, если партия выскажется за это, проведя специальный референдум.
От имени реформистов выступил один из крупных деятелей партии, Джузеппе Эмануэле Модильяни. Он сказал, что приготовился было выслушать громовые речи против течения, к которому принадлежит, но вместо этого ему «пришлось сделать сильнейшее умственное усилие для того, чтобы понять, в чем состоит различие между интегралистами и реформистами». В то же время, Модильяни считал, что и вопрос о синдикалистском течении в партии очень важен. Он сделал экскурс в историю, а потом заявил, что синдикализм является антитезой социализму: «Социализм есть естественное, а поэтому постепенное и сложное движение, а синдикализм хочет действовать ускоренными методами, которые являются для социалистического движения чем-то искусственным» {78} . Артуро Лабриола произнес исключительно резкую речь, обвинив реформистов в недостаточной активности во время одной из забастовок лишь потому, что у власти был Джолитти, «ваш человек, человек, который вас понял, который давал вам эти реформы, к коим вы призываете каждый день, не потрудившись хотя бы раз объяснить нам, в чем они должны состоять» {79} . Прерываемый то аплодисментами, то враждебными репликами оратор заявил, что и реформисты, и интегралисты совершенно утратили классовое чутье, что все они не социалисты, а антисоциалисты…