Италия на рубеже веков
Шрифт:
Любопытно, что он не предлагал назвать партию христианско-демократической: он считал эту формулу устаревшей, поскольку все христианско-демократические группы были так или иначе «конфессиональными». Надо создать «автономную, свободную и смелую партию». Но исторический момент для создания такой партии еще не наступил, он наступит только через 14 лет, после «десяти дней, которые потрясли мир».
Ромоло Мурри понравилась кальтаджиронская речь, по фактически Мурри и Стурцо шли уже разными путями. Разрыв, как мы сказали, произошел в 1906 г., и причины его неизвестны. Они вообще были очень разными людьми по складу и темпераменту, хотя Луиджи Стурцо и признавал, какое влияние в начальном периоде на него оказывал Мурри. После разгрома «Опера деи конгресси» Мурри не смирился. Первоначально он тоже считал возможным создание католической партии (хотя и не такого типа, чем та, о которой думал Стурцо) и намеревался привлечь к этому
Все же Мурри и его сторонники решили создать свой центр и в ноябре 1905 г. основали в Болонье Национально-демократическую лигу, к которой примкнуло много молодежных католических организаций. В уставе лиги подчеркивались верность и преданность католической церкви и вместе с тем стремление к экономическому и нравственному прогрессу Италии. Было четко сказано, что цель лиги — собрать воедино сознательные и зрелые силы молодежи и пролетариата, чтобы совместно бороться за интересы трудящихся и за их политическое воспитание. В июле 1906 г. Пий X формально осудил лигу и запретил священникам входить в нее. Лига и до того не имела массовой базы, а тут превратилась в небольшую группу. В том же году были разгромлены «Культура сочиале» и все организации, так или иначе связанные с Ромоло Мурри.
После роспуска «Опера деи конгресси», когда некоторые деятели упорно искали новые возможности, 4 августа 1904 г. в Милане был создан Итальянский католический избирательный союз, который хотели превратить в некий координационный центр. На местах давно уже существовали ассоциации католиков, созданные для участия в муниципальных выборах (Ватикан запрещал католикам участие только в парламентских выборах, что касается деятельности в провинциальной и коммунальной администрации, то это поощрялось.) После роспуска «Опера деи конгресси» к Филиппо Меде стали со всех концов Италии приходить письма с настойчивыми просьбами созвать в Милане конференцию и избрать на ней руководство этими ассоциациями. Конференция состоялась и ассоциации объединились. Тогда многие считали, что после ликвидации «Опера деи конгресси» должно произойти четкое размежевание между двумя течениями: «политическим, или социально-политическим» и «религиозным, или социально-религиозным». Подразумевалось, что сторонники первого течения, не будучи более связанными конфессиональными рамками «Опера», смогут проявлять более смелую инициативу и получат для этого больше реальных возможностей.
«Молчаливое согласие» Пия X на участие католиков в выборах 1904 г. могло показаться чем-то экстраординарным, вызванным исключительными обстоятельствами и «большим страхом» буржуазии. Однако процесс вовлечения католиков в общенациональную политическую жизнь стал уже необратимым. Один итальянский исследователь пишет: «Результат приближения католиков к урнам потерял первоначальное значение чрезвычайного вмешательства, вызванного необходимостью встретить грудью серьезнейшую и неожиданную опасность. Напротив, это привело к медленному, но постепенно увеличивавшемуся включению их в центры политической власти. Неизбежным следствием этого была перегруппировка сил внутри большинства и, таким образом, известные перемены в господствующей элите. С другой стороны, было много признаков, показывавших, что включение католиков в жизнь государства отныне необратимо, что они полностью интегрируются в либеральном обществе и что их воля к власти — отнюдь не мимолетное явление» {83} .
Некоторые круги восприняли это как «клерикальную угрозу». В частности, был явно озабочен Луиджи Альбертини, и «Коррьере делла сера» резко критиковала новый курс Джолитти, обвиняя его в том, что он все меньше думает о традициях Кавура. Будучи глубоко светским человеком, Альбертини одним из первых понял политический смысл и цинизм «сделки», которую правительство фактически заключило с церковью. Заметим, кстати, что в своих воспоминаниях Джолитти ни полслова не пишет обо всем этом.
Кароччи предлагает свое объяснение: «Джолитти никогда не любил говорить о своих отношениях с католиками. Это объяснялось как тем, что он всегда предпочитал подчеркивать демократические аспекты своей деятельности и умалчивать о консервативных ее аспектах, так и тем, что обоюдное молчание всегда было хорошей политической нормой, когда речь шла об улучшении взаимоотношений между государством и церковью» {84} .
Вообще с психологической точки зрения очень интересно, почему о некоторых чрезвычайно важных, значительных эпизодах Джолитти не вспоминает пли почти не вспоминает. Ни в автобиографии, ни в трех томах архива Джолитти имена дона Стурцо и Ромоло Мурри вообще не упоминаются. Имя Филиппо Меды встретится один раз, в более поздний период, когда Джолитти предложит Меде войти в состав правительства. Впрочем, с Мурри он столкнется — тоже позднее — на заседании парламента. Об этом эпизоде упоминает в своей «Истории…» Кроче, который описал, как в парламенте появился «один из этих модернистов, бывший священник пли еще наполовину священник», и занял место на скамьях Эстремы. «Джолитти, обладавший, как и все люди с ясным умом, чувством смешного и умевший найти подходящую остроту, обратился к окружавшим его депутатам и осведомился, не является ли (этот человек. — Ц. К.) полковым священником Эстремы» {85} .
Исторически взаимоотношения социалистов с католиками развивались в двух направлениях. С одной стороны, депутаты-католики, объединившись с умеренными, выступали в парламенте единым фронтом против Крайней Левой. С другой стороны, как мы знаем, в начале века католики обладали большим влиянием в массовых организациях трудящихся, особенно в деревнях. Проблема была очень серьезной. Напомним, что еще в 90-х годах XIX в. Мурри понимал и открыто заявлял, что интересы Христианских демократов и социалистов во многом совпадают. К сожалению, в начале века итальянские социалисты не сумели еще должным образом отнестись к проблеме взаимоотношений с католиками. Лишь много лет спустя Антонио Грамши указал, какое важное значение имеет эта проблема для развития итальянского рабочего движения. Если говорить несколько обобщенно, то в католическом мире были широко распространены антисоциалистические чувства и взгляды, а социалисты в свою очередь отвечали на них яростным антиклерикализмом. Драматическая история Мурри была воспринята социалистами с полным равнодушием. Лишь позднее он будет избран в парламент (в основном голосами социалистов) и отлучен от церкви. Но об этом рассказ впереди. Пока приходится констатировать, что в начале века социалисты не отдавали себе отчета в потенциальных возможностях массового католического движения и не задумывались о том, насколько сильны противоречия внутри этого движения. Правда, в социалистической печати обсуждались, например, вопросы о светском или религиозном характере первоначального школьного обучения, но очень бегло.
Точно так же социалисты не поняли исключительно важного значения католического модернизма. Что это такое? Это очень сложное, многослойное явление. Существовал так называемый политический модернизм, и Габриэле Де Роза пишет, что персонификацией этого явления был Ромоло Мурри со своим «неповиновением». Когда, как уже упоминалось, христианским демократам осенью 1905 г. помешали развернуть свою деятельность в Болонье, кое-что они, несмотря на запреты, все же осуществили. Мы не перечисляем сейчас все организации (количество их членов было незначительным) и все газеты, которые издавали «непримиримые» католики, но список этот довольно длинный. 28 июля 1906 г. Пий X в энциклике «Пьени л’апимо» очень сурово осудил «любое неповиновение епископату», а Де Роза пишет, что слова «автономия» было достаточно для того, чтобы приводить церковную иерархию в ярость. Все это относится к политическому и социальному модернизму. В условиях «социалистической монархии» Джолитти страна была покрыта сетью палат труда, и очень многие молодые, едва закончившие духовные семинарии священники поддерживали их деятельность, способствовали распространению христианско-демократической печати, нередко занимая сторону крестьян во время трудовых конфликтов. Со всем этим Пий X хотел решительно покончить. Полицейский режим, установленный внутри церкви, позволял Ватикану жестоко расправляться со своими противниками.
Но, кроме политического, существовал и так называемый «высокий» интеллектуальный модернизм, касавшийся духовной сферы. Сюда относились литература, культура, отчасти философия и богословие. Габриэле Де Роза формулирует это так: «Был высокий модернизм, модернизм большой культуры и больших исследований… это литературный и интеллектуальный модернизм, который верит и не верит, непочтительный и иронический по отношению к папе и к курии, терзающийся и скептический» {86} . Любой намек на самостоятельность мысли, особенно в этических и теологических вопросах, относили к «высокому» модернизму. Приведем только один пример. Известный католический писатель Антонио Фогаццаро (1842–1911), сначала стоявший на позициях позитивизма, позднее примкнул к модернистам, и в 1905 г. его роман «Святой» попал в индекс запрещенных книг. Антимодернистские энциклики Пия X стоят в том же ряду, что и печально известный «Силлабус» Пия IX.
В «Тюремных тетрадях» Грамши не раз возвращался к проблеме католического модернизма. Он с горечью писал о том, что лидер светской итальянской культуры Бенедетто Кроче проявил полное равнодушие к разгрому модернистов, и даже — объективно — оказался сотрудником клерикалов в их борьбе против «обновления». Суждения Кроче о модернизме действительно поверхностны и равнодушны. Он с одобрением пишет о том, что итальянское правительство поостереглось поддержать модернистское движение — как потому, что не желало вмешиваться в теологические и философские споры, так и потому, что отлично понимало, что победу одержат не модернисты, а церковная иерархия.