Италия на рубеже веков
Шрифт:
ИДЕОЛОГИЯ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
В начале эры «социалистической монархии» значительная часть образованного итальянского общества независимо от того, были ли эти люди позитивистами пли, например, неогегельянцами, верила в ценности либерализма как политической философии и в парламентскую систему. Но мы говорили уже о том, что постепенно происходил процесс коррозии, подтачивавший основы «системы Джолитти». Мне кажется, не будет преувеличением сказать, что сам Джолитти, со свойственным ему прагматизмом отстаивая примат реалистической политики и искусно балансируя между «левыми» и правыми, отчасти невольно способствовал возникновению в годы его правления феномена неотрансформизма. Он владел высшим искусством маневрирования, осуществлял самые смелые политические и парламентские комбинации, и то, что называли «цинизмом Джолитти», не выдумка и не преувеличение.
«Система Коррьере», в чем-то, быть может,
Главные обвинения против Джолитти заключались в том, что он «циник и прагматик», пренебрегающий «священными ценностями Рисорджименто». Надо сказать, что «великие традиции» как таковые никто не ставил под сомнение. Спор шел о том, кто их лучше истолковывает и осуществляет. Из-за этого однажды в парламенте произошла словесная дуэлъ между Джолитти и Саландрой, потому что Саландра претендовал на то, что именно он является «духовным сыном» Куинтино Селлы, одного из немногих политических деятелей, кого чтил и «человек из Дронеро».
Мы говорили уже, что Альбертини и Моска «были созданы друг для друга». По своему духовному складу оба были аристократами и доктринерами. Может быть, Альбертини был большим моралистом, а морализм часто предполагает некую склонность к утопии. Что до Моски, он утопий не признавал. Риторики не терпели оба. Альбертини и Моска были меридионалистами, так же как и Луиджи Эйнауди, и Соннино, и директор «Джорнале д’Италия» Бергамини. Однако, как известно, меридионалистами были люди совершенно различной политической ориентации. Возьмем для примера Моску и Эйнауди.
Моска был впервые избран в парламент в 1909 г. и резко возражал против проекта избирательной реформы, предложенной Джолитти. Ему этот проект представлялся «утопическим». В мемуарах Джолитти писал, что парламентская речь Моски была единственной, в которой содержались «аргументы, логические с консервативной точки зрения». Моска спорил и «со своим личным другом Гаэтано Сальвемини», который на протяжении нескольких лет боролся за введение в Италии всеобщего избирательного права, в частности защищая интересы крестьянского населения Юга. Моска же утверждал, что нелепо предоставлять право голоса неграмотным людям: крестьяне не смогут избавиться от своего «разнузданного индивидуализма» и не сумеют понять, что такое объективные законы развития и что такое право лишь потому, что они «вдруг станут избирателями». Анализируя положение Юга, Моска говорил, что политикой там занимаются преимущественно представители мелкобуржуазной интеллигенции: «адвокаты, не ведущие дел в суде; врачи, не имеющие клиентов, и в особенности студенты, за неспособность изгнанные из университетов». Именно люди такого типа руководили бы проведением местных и парламентских выборов на Юге и использовали бы их в своих личных интересах. Моска добавил (это признал и Сальвемини): «Этикетки клерикалов, антиклерикалов, и даже самых непримиримых социалистов обычно наклеиваются в маленьких центрах Юга на один и тот же товар. Везде одно и то же желание заполучить небольшой пост или, может быть, стать муниципальным асессором или провинциальным советником». Моска также заявил, что до тех пор, пока общие экономические и социальные условия радикально не изменятся, всеобщие выборы будут лишь средством для профессиональных политиканов делать карьеру {146} .
Что касается Луиджи Эйнауди, который был не менее крупной фигурой, чем Моска (Моску больше интересовали политические проблемы, а Эйнауди — экономические), он до конца жизни сохранял верность своим либеральным убеждениям. Как и Сальвемини, он тяготел к конкретному. И сейчас мне хочется сослаться на одну важную работу Эйнауди, написанную много десятилетий спустя, после того как все стало прошлым: «социалистическая монархия», первая мировая война, фашизм, вторая мировая война, крах фашизма, семилетнее пребывание самого Эйнауди на посту президента Итальянской республики. Вернувшись после всего пережитого к публицистической деятельности, Эйнауди, точно подводя итоги, вновь обратился к проблематике своей молодости. Он написал статью «Элементарный разговор о сходствах и о различиях между либерализмом и социализмом». Статья начинается заявлением, звучащим одновременно программно и саркастически по отношению к оппонентам. Все разговоры о слияниях, соглашениях или разногласиях не имеют смысла, если они не основаны на «отчетливой идее». «Однако нелегко открыть идею или идеи, которые разделяют или объединяют людей, потому что слова, к которым обычно прибегают, недостаточно ясны и понятны и отличаются преимущественно своей бессодержательностью. Эта бессодержательность, возможно, является причиной их успеха, так как возникает законное подозрение, что эти слова выбраны или сознательно, или непреднамеренно именно потому, что их можно применять к любому действию, которое пожелает совершить политик, когда он завоюет власть» {147} .
И Эйнауди, и Моску, и Парето, и многих других в свое время интересовала структура власти и то, как — конкретно — она применяется и какие результаты дает. Это вопросы стратегии и тактики, и не надо забывать, что все эти крупные ученые принадлежали к среде буржуазии и буржуазной интеллигенции, так же как и «человек из Дронеро», и что поэтому объективно их классовые интересы сходились. Однако это не уменьшало ни важности вопроса, ни возможности споров о том, как должен вести себя правящий класс. Именно поэтому так интересны работы Луиджи Эйнауди, написанные после всего пережитого. В статье, которую я выбрала как одну из важнейших, автор никогда не употребляет определений вроде Историческая Правая и т. п. Он говорит о прошлом иными словами. Эйнауди считает неправильным противопоставление понятий «консерватизм и реакционность, с одной стороны, и прогрессизм — с другой», так как этим понятиям невозможно дать однозначное истолкование. «В прошлом в Италии называли консерваторами некоторых государственных деятелей, которые изгнали иностранцев, уничтожили тысячелетние королевства, изменили политические режимы, обновили налоговую систему, применяли должные законы к церковной собственности. А некоторые другие сами себя провозглашали прогрессистами. Это те, кто боролся за установление «прогрессивной» демократии, которая отрицала чередование между различными политическими партиями во имя своего собственного господства, осуществляемого от лица пролетариата, чей приход (к власти. — Ц. К.) означал бы, неизвестно почему, что никакие альтернативы больше не будут нужны, потому что возникнет совершенно новый порядок, а именно вечный социальный мир».
В статье Эйнауди много исторических реминисценций и ссылок на Руссо, Монтеня и т. д. Значение статьи в том, что ее можно считать манифестом итальянского либерализма. «Есть два принципа, — пишет Эйнауди, — противопоставляемые один другому при обсуждении любых политических, социальных, материальных или спиритуалистических проблем. Это идея свободы человеческой личности и идея кооперации или солидарности и взаимозависимости людей, живущих в обществе. Люди, все люди чувствуют значение этих двух принципов, и однажды им кажется важнее первый, в другой раз — второй». Затем — четкое противопоставление: «Либералы и социалисты сходятся в том, что чувствуют уважение к человеческой личности, или — скажем проще — к человеку. Либералы ничего не добавляют к слову «человек», и социалисты обвиняют их в том, что они защищают лишь один тип человека, а именно «буржуазного» человека. Социалисты несколько расплывчато хотят освободить другую разновидность человека, а именно «пролетария», от экономического рабства и обвиняют либералов в том, что те хотят только «формальной» и «юридической» свободы и игнорируют основную свободу, которой будто бы является «экономическая». Если хорошо вдуматься, различие между одними и другими относится не к принципу свободы, но к принципу «равенства», который является чем-то другим и должен обсуждаться сам по себе» {148} . Принцип равенства для Эйнауди, конечно, не имел того универсального значения, что принцип свободы. И это возвращает нас к вопросу о «системе Коррьере» и, следовательно, к «эре Джолитти».
В тот момент, когда избирательная реформа, проведенная Джолитти, в большой мере отвечала либеральному принципу свободы, она предполагала в какой-то степени и осуществление принципа равенства. Конечно, оставались все экономические и социальные различия, по было налицо и желание обеспечить себе более широкое соnsenso населения. 30 апреля 1950 г. в Турине Пальмиро Тольятти выступил с «Речью о Джолитти». Изданная в том же году брошюра стала библиографической редкостью, так как собрание сочинений Тольятти еще не дошло до 1950 г. Тольятти отметил, в частности, что во времена Джолитти парламентский режим был чем-то гораздо более серьезным, нежели в 1950 г. «Джолиттианская политика, особенно начиная с 1900 г., вся построена на желании правительственного сотрудничества с партией рабочего класса и с самыми выдающимися ее представителями» {149} . Добавим, что «моральный вопрос» продолжал играть большую роль. Напоминаю о том, как в 1903 г. Джолитти уговаривали не включать в свой кабинет скомпрометированных людей. Это отнюдь не было пустыми фразами.
В 1914 г. после ухода Джолитти в отставку по всем правилам парламентской игры и по традиции пост премьера должен был бы запять Соннино. Заявление об отставке Джолитти вручил королю 10 марта 1914 г., а 13 марта Сальвемини в статье «Между Джолитти и Соннино» предлагал сформировать правительство Соннино — Биссолати, ибо лишь такой тандем мог, по его мнению, коренным образом изменить положение. В противном случае, писал Сальвемини, «джолиттизм продержится еще лет десять». Однако Соннино, может быть помня о двух неудачных опытах своих «100 дней», решительно отказался, и, как мы знаем, сам Джолитти назвал королю имя Саландры, который и был назначен.