Итальянец
Шрифт:
Эллена заметила, как на лице служанки возросла растерянность, когда та буквально впилась взглядом в монахиню. Оливия побледнела и пыталась что-то сказать, но Беатриса опередила ее.
— Неужели мои глаза обманывают меня?! — воскликнула она. — Но какое сходство! Моя госпожа, как вы похожи на нее! Святая Дева Мария! Как похожи и какие разные…
Оливия, чей взгляд был прикован теперь к Эллене, чувствуя, что теряет силы, еле вымолвила, указывая на девушку:
— Скажи мне, Беатриса, кто она!..
Беатриса ответила не сразу. Она испуганно
— Да, это и вправду синьора Оливия, — наконец сказала она. — Это она. Ради всех святых, скажите, как вы оказались здесь? О, какое счастье, что вы нашли друг друга!
Она как зачарованная продолжала смотреть то на Эллену, то на Оливию. А Эллена стояла, недоумевая, пока не почувствовала, как ее крепко прижали к груди, оросили ее лицо слезами. Но даже тогда она не смогла вымолвить ни слова.
— Что-то случилось? — наконец настороженно спросила она монахиню, отстраняясь. — Вы кого-то нашли? Я тоже совсем недавно нашла своего отца. Скажите, кем я прихожусь вам, каким нежным именем могу назвать вас?
— Нашла отца? — удивилась Оливия.
— Вашего отца? — повторила за ней Беатриса.
Эллена, испугавшись, что поспешила раскрыть тайну Скедони, растерянно умолкла.
— Нет, дитя мое, — промолвила наконец Оливия, и в голосе ее прозвучали нотки глубокой печали. Она снова прижала Эллену к своей груди. — Твой отец умер.
Эллена, почувствовав, что не может ответить тем же на ее ласку, недоверчиво смотрела на Оливию.
— Вы моя мать, не так ли? Когда же придет конец этим открытиям?
— Да, я — твоя мать, — тихо сказала Оливия. — И благословляю тебя.
Она постаралась успокоить взволнованную и обескураженную девушку, хотя сама была не менее потрясена происшедшим. Они обе долго молчали, ибо не могли прийти в себя от неожиданности и обменяться словами радости. Но эта минута была уже где-то совсем близко, и встретить ее мать была более готова, чем дочь. Лишь дав волю слезам, Эллена постепенно успокоилась и ощутила, как отходит ее сжавшееся от испуга сердце и его заполняют теплые волны нежности и любви.
А в это время старая Беатриса, оправившись от удивления, вдруг ощутила тревогу, глядя на радостную встречу дочери и матери. Она пока настороженно наблюдала.
Наконец, успокоившись, Оливия спросила о том, чего так страшилась старая служанка, — она спросила о своей сестре, синьоре Бианки. Эллена испуганно молчала, старая Беатриса, услышав имя своей госпожи, сразу обрела дар речи:
— Увы, госпожа. Ее, бедняжки, нет уже с нами. Скоро, совсем скоро я увижусь с ней. Этот час уже близок.
Однако Оливия, взволнованная встречей с дочерью, не так трагично восприняла весть о смерти сестры. Осушив слезы, она призналась, что догадывалась об этом, потому что, послав письмо на виллу Алтиери в первый же день своего пребывания в монастыре Санта-Мария-дель-Пианто, она до сих пор не получила ответа.
— Неужели госпожа игуменья не сообщила вам об этом?
— Игуменья ничего не знает о нашем родстве, и мне хотелось бы, чтобы это осталось пока тайной. Даже ты, моя дорогая Эллена, будешь по-прежнему лишь моим другом. Это нужно, пока многое, что так важно для моего душевного покоя, не прояснится.
Оливия не могла не спросить у Эллены, что означают ее слова о том, что она нашла отца. В ее вопросе не было радости или надежды, а лишь тревога и недоумение. Эллена объяснила это тем, что Оливия так же, как и она, после стольких лет разлуки не может поверить в вероятность этой встречи. Сама она испытывала сдержанность и смущение оттого, что вынуждена будет нарушить данное Скедони обещание хранить его тайну. Тем не менее она понимала, что этого будет трудно избежать в столь непредвиденных обстоятельствах, в которых они все оказались. Когда Беатриса ушла, Эллена подтвердила свои слова о том, что ее отец жив, но это не убедило Оливию, а лишь вызвало еще большее ее удивление.
Оливия плакала, когда рассказывала Эллене о смерти ее отца, она точно назвала дату его смерти и ее обстоятельства. Но поскольку ее мать не была свидетелем всех этих печальных событий, Эллену это не убедило. Она, в свою очередь, для убедительности привела Оливии несколько фактов из того, что рассказал ей Скедони и что должно было убедить Оливию в том, что он жив. В качестве последнего аргумента она предложила показать ей медальон с его портретом. Это привело Оливию в страшное волнение, она хотела немедленно увидеть этот медальон, и Эллена вышла в другую комнату, чтобы принести его.
Каждая минута ее отсутствия казалась Оливии вечностью. Она взволнованно ходила по комнате, прислушивалась, не идет ли Эллена, но той все не было. Что-то странное, зловеще загадочное было в рассказе Эллены, который она сейчас выслушала, и это сулило беду. Наконец вернулась Эллена и протянула Оливии медальон. Взяв его дрожащей рукой, Оливия взглянула на него и, побелев как мел, упала без чувств.
Эллена более не сомневалась, что Скедони сказал ей правду. Она лишь корила себя за то, что не сумела подготовить мать к этой новости и нервы той не выдержали. Хлопоты Эллены вскоре привели Оливию в чувство, и она снова попросила дать ей взглянуть на медальон.
Эллена, объясняя обморок Оливии радостными эмоциями и страхом, что надежда слишком хрупка, торопливо заверила ее, что граф ди Бруно не только жив, но находится в Неаполе и она сможет вскоре увидеть его, ибо Эллена уже послала ему весточку.
— Он будет не более чем через час. Покинув комнату, я послала за ним немедленно, чтобы он разделил нашу радость.
Сказав это, она жадно искала на лице Оливии радостное удивление и благодарность, но, к ее разочарованию, на нем не было ничего, кроме подлинного ужаса. Из груди Оливии вырвался крик отчаяния: