Итальянская записная книжка

Артур Крамер лежал в темноте, невыспавшийся. Семь или восемь минут оставалось до звонка будильника, до шести утра, когда он должен был поднять себя и последний раз снова отправиться в эту поездку, во время которой он мог убить человека или погибнуть сам.

Смутное воспоминание о каких-то отрывистых, мучительных сновидениях мелькало в голове.

Будильник потикивал рядом с ухом на крышке громоздкого, ещё трофейного «телефункена», служившего одновременно и тумбочкой у низкой тахты. И все не звонил.

В закрытых глазах, как всегда внезапно, возникла ослепительная фосфоресцирующая вспышка. Медленно истаяла, угасла.

Артур рывком встал. Он успел одеться, подойти к окну, раздёрнуть занавеси, и только теперь за спиной деликатно зачирикал будильник. Майский рассвет был пасмурен. Тёмный асфальт улицы лоснился от тихого дождика. «Может, пока буду пить чай, он пройдёт, — подумал Артур. — Поеду не торопясь, ещё больше увеличу дистанцию.»

Вернулся к будильнику. Заглушил. Ставя часы обратно на радио, вспомнил он новость вчерашнего вечера: в итоговой сводке последних известий, где-то в её конце, дикторша безучастно сообщила о том, что на Брянском металлургическом заводе отчаявшийся от невыплаты зарплаты рабочий, отец двоих детей, бросился в ковш расплавленного металла. В секунду сгорел, растворился…

Артур взглянул на стену, где висела икона Спасителя мира. И уже не до чая было Артуру Крамеру. Он заставил себя почистить зубы, умыться. Потом взял с заваленного черновиками письменного стола приготовленные с вечера три стодолларовые купюры, подумал о том, что для приличия нужно бы положить их в конверт.

Чистого конверта не оказалось. Тогда он достал из секретера толстую пачку писем, вытащил длинный иностранный конверт, взял с письменного стола лупу, вгляделся. Письмо было из Англии, из Оксфорда. Артур вынул письмо, крестообразно зачеркнул авторучкой на конверте свой московский адрес, всунул внутрь доллары.

Спрятав конверт в боковой карман синей выгоревшей курточки, и привычно нащупав наличие в нём водительского удостоверения и техпаспорта, он прихватил стоящий у входной двери пакет с мусором и вышел. Седая крыса с длинным чешуйчатым хвостом метнулась с площадки перед лифтом вверх по устланным мусором ступеням лестницы.

Придерживаясь рукой за перила, Артур медленно спустился в полумрак подъезда к почтовым ящикам. Все их дырочки светились иллюминаторами от одних и тех же непрошенных изданий. Артур отпер свой ящик, вытащил рекламную газету «Экстра–М» и, выйдя во двор вышвырнул её вместе с пакетом мусора в высокий переполненный бак, почему- то стоящий сегодня на проезжей части у выезда на улицу.

До своего «запорожца», зажатого в длинном ряду спящих вдоль мокрого палисадника машин, он дошёл, уже чувствуя разгорающуюся боль в левой ноге. Потыкал ключом в замочек автомобильной дверцы. Наконец попал, отпер. Достал с заднего сиденья «дворники» и, так же наощупь, закрепил их снаружи у лобового стекла.

Рухнув на сиденье, он захлопнул за собой дверцу, опустил боковое стекло и стал вставлять ключ в замок зажигания. Замочная скважина не нащупывалась. А когда, наконец, нашлась, ключ в неё не вставлялся, не лез. Артур поднёс его к самым глазам и только теперь понял, что держит его неправильно — бородкой вверх.

Наконец мотор зарокотал, заработали «дворники», сметая со стекла слезы дождя.

Артур ждал пока прогреется двигатель. В его сознании вырисовывался весь путь… Он проделывал его каждый день, кроме суббот и воскресений, и надо же было так случиться, что месяц было сухо, а сегодня ночью прошёл дождь.

«С Богом!» шепнул он себе и осторожно, сантиметр за сантиметром начал выруливать из плотного ряда автомашин. Чудом не задел ни стоящего впереди «жигулёнка», ни притаившегося сзади чёрного «форда».

Ворона косо спланировала на возвышающийся посреди дворового проезда мусорный бак. Его можно было объехать, притираясь вплотную к тротуару, но Артур вышел из машины.

Ворона со зловещим карканьем снялась с края бака и опустилась неподалёку в мокрую траву палисадника. Сдвигая в сторону тяжёлый бак, Артур чувствовал, как она следит, нетерпеливо ждёт, чтобы он поскорей убрался.

Было без двадцати семь, когда «запорожец» выполз со двора и повернул направо по улице. Лёгкая морось обнаруживала себя редкими водяными оспинами на лобовом стекле.

Ни встречных, ни, сколько он мог различить в зеркальце, нагоняющих машин не было видно. Артур увеличивал скорость — перешёл со второй передачи на третью, с третьей на четвёртую — и его охватило уже забывающееся ощущение прежних возможностей, теперь казавшихся счастьем.

Ему даже захотелось включить приёмничек, закреплённый под приборной доской. Нет, теперь он не мог себе этого позволить. Музыка отвлекает.

«Отмучаюсь в последний раз, — подумал он. — Вернусь, и этого уже не будет — с вечера готовить себя к самому худшему, заводить будильник… На обратном пути на все оставшиеся деньги накуплю ветчины, сыра, фруктов, зелени, разорюсь на бутылку «Столичной». Может быть, Павел заедет».

В этот момент близко, катастрофически близко Артур заметил надвигающийся зад стоящего у тротуара синего «камаза». Рванул руль влево, сбросил газ. И, не успев возблагодарить Бога за то, что рядом не оказалось другой машины, увидел старуху.

Старуха выдвигалась из-за «камаза», намереваясь пересечь улицу. Длинная, худая, прикрывшая голову от слабеющего дождя прозрачным пластиковым пакетом.

Затормозил. Успел нажать на гудок. Не слышит. Не видит.

Величественно, как в дурном сне движется поперёк улицы. А машину по мокрому асфальту несёт прямо на нее… И уже ничего нельзя сделать.

«Запорожец» замер, почти ткнувшись ей в бедро. Старуха, все так же придерживая на голове пакет, заслоняющий ей обзор, с маразматической важностью продолжала пересекать улицу. Артур медленно покатил дальше. Впереди виднелся перекрёсток с двумя светофорами по углам. Только теперь затряслись, заходили ходуном руки. Проехав мимо поставленных на мигалку светофоров, он подчалил к скверу, вышел из машины. Оказывается, над клёнами и осинами, над влажными кустами вставало солнце. Бабочка–капустница совершала облёт цветков, торчащих среди травы.