Итальянские каникулы. Чао лето!

Хоменок Александра

– А то я не очень, – выдыхает Митька.

Ну хоть так, я уж было подумала, что ему вообще трын трава это все.

– Первым делом выучи их имена, тогда не придется их хозяевами называть.

В бусик забираются еще две девочки. Они садятся сразу напротив двери, и я не успеваю рассмотреть их. Ирина ныряет к водителю. Он кричит так, что салон звенит его голосом, я понимаю только местоимения и глаголы. Мы трогаемся, колокольчик на панели брякает.

Боюсь смотреть в окно, страшно узнать что-то, что уже было. Через два светофора

город, встретивший нас, становится отражением в заднем стекле. Мы поворачиваем и поворачиваем. Справа – земляная стена, укутанная сеткой, слева – обрыв, за ним – зелено-коричневые поля. Мне хочется ухватиться за Митьку и признаться ему, что я всего этого жутко боюсь, что это была хорошая попытка увидеть Италию по-другому, но

ничего не вышло,

ничего не прошло,

ничто не забылось,

я снова тут,

МНЕ СТРАШНО.

Все бы отдала, лишь бы нарушить эту комбинацию. И надо бы предупредить Митьку обо всем, не бросать его, наивного, вот так, с размаху. Но он все повторяет «Зырь!», «Каково!», «Оливки!»

Тоже смотрю на поля и понимаю, что не нужно ему это. У него будет своя история.

– Главное, про «убыбку» не забывай, – говорю я митькиному полупрофилю.

– Мне это проще всего, – клоульничает он в ответ.

Через десять минут бусик тормозит прямо у таблички с названием города. Вся превращаюсь в ледяную скульптуру. Сейчас нас будут «передавать».

– Раццуолло, – читаю вслух, чтобы услышать свой голос, но слышу себя словно из-под сидения.

Ирина выходит, открывает дверь и называет две фамилии. Моей нет, митькиной тоже. Девочки выходят. Вижу их головы через стекло, обе темноволосые и какие-то… разные. У одной конский хвост, другая – с кудрявой карешкой. Ирина ведет их за бусик. Не оборачиваюсь, не хочу знать, кто там у них. Мне недолго осталось, но пока можно хоть сколько поожидать лучшего.

Смотрю вперед, там мост. В Раццуолло, значит, река есть. А там и до моря недалеко, думаю я свои отвлекающие мысли.

– Пенья, – снова читаю вслух название с таблички перед мостом.

Голос уже ближе, где-то под подмышкой.

Речка течет вдоль дороги от самого знака и уходит резко влево там, где высаживается Митька. Когда Ирина назвала его фамилию, я совсем растерялась: как-то неуклюже повернулась и задела его рукой, потом зацепилась за стоящую в проходе сумку и упала коленом на что-то твердое, в довершение – ругнулась, хотя я вообще не такая.

– Пока, – промямлил Митька.

Я смотрела, как он тащит свой баул по проходу, и молила-просила себе хорошую семью или чтобы где-нибудь разверзлось и все застыло бы вот так, когда я могу еще дотянуться до митькиной спины. Но все ползло ровно не туда, затягивалось и закольцовывалось, как и должно было. Митьку забрали, я осталась последней. Даже речка и та утекала от меня куда-то в противоположную сторону. Следующая остановка – моя новая итальянская семья.

День нового дома

Дом приемной семьи был последним на улице ДаВинчи. Белые фасады, два этажа, лестница и два окна – дом состоял из таких блоков,

похожих на дома чернобыльских переселенцев, в одном из которых несколько лет жила баба Маша. Я посмотрела на окна второго этажа – на меня тоже посмотрели. Это была Руби.

– Ciao! – выкрикнула она и скрылась.

– Это твоя хозяйка, – уточнила Ирина, – скоро увидимся, пока.

Когда я зашла внутрь, дом замер. Я наоборот – ожила.

– Уау, – разом выдохнула я десять часов дороги прямо в белые стены.

– Е? – переспросила Руби.

– Бьютифул, белла, красьива, – перевела я свое «здравствуйте» на все известные мне языки.

– Ааа, – поняла Руби, – кесинемольтопьювольчеинонмире 4 , – пояснила она и показала на стену над камином с пригвожденными к ней тарелками.

– Си-си, – не поняла я, но решила согласиться.

Дом услышал мой голос и тоже согласился – принять меня на этот месяц. Мне резко расхотелось становиться своей, даже гостьей. Я захотела обратно, сразу, моментально. Дом молчал. А я бормотала уговаривала себя, что

4

Непереводимый набор слов, которые героиня не понимает.

нам придется смириться друг с другом,

и не нужно мне телека на полстены,

и этого кресла с накидкой в розочки,

если только этот журнальчик там, на низком столике слева.

На обложке девушка в голой грудью. Ей хорошо, это видно по запрокинутой голове и баночке с кремом в руке. Обязательно узнаю, как он пахнет, и стану такой же, голой и довольной. Я протянула к журналу руку, но только в мыслях.

Руби отодвинула стул и показала на бежевую седушку с виноградным орнаментом. Сама присела на тот, что напротив.

– Но, – чуть громче, чем требовалось, ответила я и потерла спину.

Она, пожав плечами, встала.

И тогда тарелки на стенах чуть заметно покачнулись. Вперед-назад. Они знали это слово, такое короткое и непобедимое. Они бы хотели ответить так же, но как и я были приговорены к этим стенам до лучших времен, в которые даже я верила.

Я подошла к застекленной дверце шкафа с фигурками на полках. Слезы уже неслись по своим руслам, готовые размазать картинки за стеклом. Я пялилась на них невидящими глазами. Там были пейзажи и фотографии в рамках с опять розами и семья фарфоровых псов с бровками-аля-дисней, стеклянные подсвечники и вязанные крючком салфетки (я тоже так умею, если что). На полках жило чужое прошлое, мне сюда никогда не попасть.

Руби стояла за моей спиной, я стояла спиной к ней и не знала, какое из моих лиц сейчас повернется к ней. Я потеряла с ними связь и видела только тьму внутри.

Снаружи, тем временем, светило июльское солнце. Льняные шторки на окнах что-то шептали, но я не понимала их язык, но чувствовала дуновение этих слов. Они хотели как лучше, хотели хорошего для меня. Я попятилась.

– Vieni qua 5 , – потянула меня за руку Руби.

И я поддалась, но не поворачивала головы и так и шла за ней, словно мышцу на шее свело. Такая болевая поза.

5

Иди сюда.