ИТУ-ТАЙ
Шрифт:
– Перестаньте меня пугать! Я вообще не понимаю, кто вы такие? Зачем я вам нужен? Зачем? Вот вы – из госбезопасности, это видно, у вас это, простите, написано на лице. А вы, вы вот, кто вы такой? Я ведь видел вас где-то, только не могу вспомнить где…
Сидящий в тени мужчина чуть наклонился вперед, и Лебедев сра-зу увидел его лицо.
– Странный вы человек, Константин Николаевич. Хорошо, мы не можем больше задерживаться у вас, и, чтобы ни мне, ни вам самому не было потом мучительно больно из-за вашей глупой подозрительности, я вам напомню, кто я такой и при каких обстоятельствах мы виделись с вами. Нас познакомил Рябиненко два года назад, припоминаете?
Лебедев задумался на мгновение, а потом медленно встал и изум-ленно прошептал:
– Вы? Вы?! Не может быть… Как же я… Вы? Вы – Абраксас?! Боже… Я вас не узнал. Боже мой, значит, это действительно вы? Тогда все понятно…
Мужчина переглянулся с "гэбистом", который, улыбнувшись, встал и, подойдя к профессору, легонько похлопал его по руке:
– Ну, вот и славненько, собирайтесь, Константин Николаевич, у нас действительно очень мало времени. Возьмите только самые не-обходимые вещи. За архив не беспокойтесь, мы примем меры.
Лебедев, не сводя глаз с человека со странным именем Абраксас, закивал и, попятившись, выбежал из комнаты, метаясь по квартире, соображая, что же взять с собой. Через несколько минут, он с неболь-шим, наспех собранным чемоданчиком появился в комнате. Абрак-сас по-прежнему сидел на диванчике, а второй визитер сосредото-ченно отбирал из кипы бумаг, извлеченных из сейфа и неизвестно как обнаруженного им тайника, какие-то документы.
Профессор опустился на другой конец дивана и робко пробормо-тал:– Не думал, что увижу вас снова. Вы тогда исчезли, а Борис расска-зал, кто вы такой. Я сначала не поверил, знаете, думаю, какой-то шаманский орден, какие-то древние знания, здесь, в центре безум-ной страны, в наше безумное время. Но Борис рассказал мне…
– Собрались, Константин Николаевич? Ну, вот и замечательно, – "Гэбист" сложил небольшую стопку бумаг в миниатюрный тубус, который оказался у него во внутреннем кармане пиджака, и подо-шел к дивану:
– Можно уходить.
Абраксас молча встал и, взяв потрясенного профессора за локоть, повел его к выходу. Через минуту они вышли в безмолвие пустынно-го подъезда. Наверху и внизу, в пролетах между этажами стояли молодые люди с характерными лицами чекистов. Лебедев непроиз-вольно вздрогнул, увидев их, – в воображении еще стояла нарисо-ванная им картина собственного ареста. Но Абраксас спокойно за-шагал вниз по лестнице, а "гэбист", улыбаясь, шел рядом с профес-сором, периодически подбадривая его кивками головы.
Черный автомобиль, как один из элементов планируемого сцена-рия, стоял около подъезда с заведенным мотором. Лебедев сел в салон автомобиля вслед за Абраксасом и, когда остальные сопровождаю-щие присоединились к ним, двор за окном медленно тронулся с места, и машина выехала на темный и пустой в это время суток проспект.
Профессор вытянул шею, пытаясь увидеть на прощание окна сво-ей квартиры, но "гэбист", который сидел рядом, вдруг заговорил с ним, не то, спрашивая о чем-то, не то, что-то рассказывая. Лебедев рассеянно слушал, а сам все смотрел на угрюмый дом, стараясь в темноте определить расположение своих окон. Вдруг одно из темных окон осветилось изнутри странным колеблющимся светом, и про-фессор понял, что это огонь, что это горит его квартира. Он посмот-рел сначала на Абраксаса, затем на "гэбиста", словно ожидая от них поддержки. Дико и неприятно было осознавать, что родная кварти-ра покинута им навсегда, и еще более неприятным было осознание того, что она горит сейчас – жадные языки огня пожирают мебель, ковры, шторы, книги в шкафах…
– Что же это происходит? – пробормотал Лебедев, нервно сжимая ладони в кулаки. "Гэбист" понимающе кивнул ему и успокаивающе тихо пробормотал, то ли утешая, то ли просто размышляя вслух:
– Все кончается когда-нибудь, все. Мы все сожгли свои зачумлен-ные гнезда, и ничего тут уже не поделаешь…
Автомобиль стремительно несся по уснувшей Москве, петляя по улочкам и дворам, словно пугая следы, растворяясь во мраке ночи.
1. (Главы-ретроспекции, 1998 г .) За окном падает крупный январский снег. Максим отложил в сто-рону шариковую ручку и прикрыл руками уставшие глаза, разгля-дывая калейдоскоп узоров, возникающих в беспокойной черноте внутреннего пространства. Карину он почувствовал сразу. Она не-слышно, как ей казалось, ступала босыми ногами по ковровому по-крытию, стараясь появиться на кухне неожиданно. Максим улыб-нулся, не убирая от лица рук. Было забавно ощущать уверенность жены в том, что ее тихие шаги и стена, разделяющая комнату и кух-ню, могут сделать ее появление неожиданным. "Глаза и уши часто обманывают нас. Их очень легко ввести в заб-луждение. Но невозможно обмануть сердце. Учись доверять ему и тогда ты сможешь уверенно ориентироваться в этом запутанном мире, сотканном из иллюзий…". Карина заглянула в кухню и по улыбке мужа поняла, что он ее заметил.– Чем занимаешься?
Максим посмотрел на нее и кивнул на стопку бумаги, испещрен-ной мелким неразборчивым почерком:
– Книгу пишу.
Карина фыркнула и села на стул, разглядывая Коврова с иронич-ной улыбкой:
– Книгу?
Максим пожал плечами и, вздохнув, кивнул:– Книгу.
– И можно узнать, про что книга?
– Можно. Сказки.
– Сказки?
– Да. Современные сказки. Про нас с тобой. Про волшебников и гномов, про людей и нелюдей. Жена недоверчиво посмотрела на него.
– Ты серьезно? Максим улыбнулся.
– Разве я могу быть серьезным? Карина кивнула.
– Это точно. Серьезности от тебя не дождешься. Так что ты пишешь?
– "Воин-Охотник". Продолжение "Концепций Мироформизма".
– Чего, чего, чего? – Карина удивленно изогнула брови.
– Мироформизма.
– Это что такое? Фантастика?
– Прикладная мифология. Эзотерика неошаманизма. Это теория, основанная на сверхсовременных технологиях и знаниях, которым несколько тысяч лет. Это учение о Взаимосвязи, о зеркальном свой-стве окружающего нас мира. В его основу положен постулат о том, что, формируя и преобразовывая себя, мы формируем и преобразо-вываем мир вокруг нас.
Жена недоверчиво и изумленно посмотрела на него, словно пыта-ясь понять: говорит он всерьез или, как всегда, шутит. Теперь Мак-сим не улыбался. Он смотрел на Карину молча, будто подталкивая ее своими темными мерцающими глазами к совершенно иной реак-ции, менее циничной и более доверительной. Но в очередной раз ее внимание сорвалось, ускользнуло, закрылось в глухой защите, как всегда реагируя на подобные попытки агрессивно:
– И кто же тебе эти знания открыл?
Максим расфокусировал глаза и заговорил ровно и спокойно, не обращая внимания на иронию в голосе жены:
– Один очень мудрый человек.
– А-а, это тот алтайский шаман, про которого ты мне рассказывал, да?
– М-м, да. Тот самый шаман.
– И что?
– Что – что?
– Ну и что это за знания?
– Я тебе рассказывал об этом много раз.
– Ничего подобного, неправда.
– Правда. Много раз. Но каждый раз ты не обращала на мои слова ровным счетом никакого внимания.
– Ну, расскажи еще раз.
– Что рассказать-то?
– Ну, про эти знания.
Максим смотрел на нее и чувствовал, что эта красивая женщина не понимает его. Да и как можно попять то, чего и попять-то вовсе нельзя. Можно только почувствовать. И этот разговор ни к чему не приведет, разве что к очередной ссоре. Он ощущал эту глухую стену непонима-ния, отгораживающую их друг от друга. Так было всегда, стоило ему начать рассказывать хоть что-то о себе, о ней, о многом… Ирония, сар-казм, претензии, ссора. "Черная Охота". Полина предупреждала его, что будет именно так. Общество пытается влиять на "чужаков" преж-де всего через ближайшее окружение. Но он не поверил, все рассчиты-вал на свои силы, на свои возможности. Не получилось. Уже тогда, в их первую ночь, когда он незаметно капнул в кофе Карины пару тем-ных капель Корчуна, а она почувствовала это и обвинила Коврова в попытке отравить ее. Пришлось тогда выпить этот кофе самому. Ведь уже тогда все было ясно. Карина отказывалась от него, не поверила ему. Это был не просто досадный эпизод, это был Знак, который пре-дупреждал тайшина: "Осторожно. Принимай решения, тщательно взвесив свои возможности". Максим вспомнил, как сидел тогда на кухне поздно ночью и под испытывающим взглядом Карины мелки-ми глотками, не торопясь, пил обжигающий черный кофе, одна чашка которого могла тогда изменить навсегда всю их жизнь.