ИТУ-ТАЙ
Шрифт:
Пес и сам не прочь поохотиться на этих рыжих прохвосток, но по-добная навязчивость его раздражает.
– А если ты поймаешь ее, я дам тебе… – Ника хитро улыбается, делая большие загадочные глаза, – я тебе дам, – она лихорадочно соображает, чем можно соблазнить Кира на подобную авантюру. Пес насторожился, наклонив голову и с нетерпением ожидая продолжения.
"Это у них игра такая, – понял Максим и улыбнулся, – сейчас она предложит бедному Киру овсяное печенье".
– Я тебе да-а-ам… овсяное печенье!!
Пес радостно повизгивает и начинает метаться по заднему сиде-нью. Он уже готов переловить всех белок в окрестном лесу и сложить их к ногам своей маленькой повелительницы.
Карина поворачивается и грозит им пальцем. Кир затихает, а на лице Ники блуждает довольная улыбка…
Мир мог бы стать таким, если бы… Басовито гавкнул Кир. Максим вздрогнул и открыл глаза. Пес за-мер в настороженной позе, широко расставив мощные лапы и выг-нув мускулистую грудь. Там, куда он смотрел, кто-то был. В пятиде-сяти метрах от них, в гуще кустов, гаражей и мусорных баков, на окраине парка. Максим тоже почувствовал чье-то присутствие, осоз-навая, что ощущение опасности появилось у него уже несколько минут назад, но он, отвлеченный внезапными воспоминаниями, его игнорировал. Расфокусировав глаза и остановив течение мыслей, он принялся неторопливо, метр за метром, сканировать тьму, скры-вающую чужака. Мелькание снежинок очень отвлекало внимание, и Максим понял, что уже не сможет обнаружить и идентифициро-вать опасность. Уже не тот уровень энергии, не та реакция. После-дние несколько лет значительно ослабили его, сделали рассеянным и несобранным. Сжав от злости на самого себя зубы, он положил руку на вздыбившуюся спину собаки и успокаивающе погладил ее. Спросил чуть слышно:– Кто там, Кир?
Пес ответил утробным рычанием. Он чувствовал опасность и те-перь лишь ждал команды хозяина, напряженный как стрела, гото-вый к мгновенной атаке.
Максим распустил брезентовую ленту поводка, одновременно при-кидывая расстояние до подъезда и до предполагаемого противника, решая, что же делать дальше – вернуться домой или все-таки бро-ситься вперед, навстречу неизвестности и прояснить для себя источ-ник опасений.
Через минуту все прошло. Что-то неуловимо изменилось, и Кир, облегченно фыркнув, снова закрутил хвостом, цепляя острыми зуба-ми ветку и прыгая вокруг хозяина. Он лишь изредка поглядывал в том направлении, готовый к любым неожиданностям. Максим по-нял, что тот, кто стоял там, в темноте, разглядывая их, ушел. Остава-лось теперь только гадать, кто это мог быть, и что ему было нужно. Человек внутри шептал, что это надуманные атавистические стра-хи, аберрации нервной системы. Тайшин отложил это происшествие в памяти, чтобы потом вернуться к нему, проанализировать свои ощущения, сделать выводы.
Максим внезапно схватился рукой за корягу и с силой потянул на себя вместе с упирающимся псом. Он принимал игру.
* * * 1998 г . Март. Москва, аэровокзал, 20.45. Жетончик, наконец, щелкнув, исчез в накопителе, и Максим сразу услышал далекий голос Карины.– Алло, Карин? Ты меня слышишь?
– Максим? Привет. Ты еще в Москве?
– Да, у нас здесь ЧП. Все занесло снегом. Рейсы переносят и пере-носят. Прилечу в лучшем случае завтра или послезавтра утром. Как у вас дела? Как отец?
Карина вздохнула, и у Максима от нехорошего предчувствия тре-вожно заныло сердце.
– Максим… ну плохи дела… Умер отец…
Он качнулся и прислонился лбом к холодному пластику телефон-ной кабинки. "Вот и все. Отца больше нет. И никогда больше не будет. Никог-да".– Максим, ты в порядке?
– Да, да. Когда похороны?
– Послезавтра утром. Ты успеваешь?
– Я не знаю. Я постараюсь, прилечу. Карин… ты помоги там…
– Ну конечно, о чем ты говоришь.
– Как мама? Бабушка?
– Держатся. Тим помогает, молодец, все организовал…
– Молодец, да… Ну ладно, пока.
– Пока.
Трубка легла на хромированный рычаг, а рука все еще сжимала ее, словно удерживая последний, зыбкий контакт с тем миром, где все было как прежде, но уже без отца.
"Значит, все-таки умер". Максим был готов к этому. Отец уже неделю лежал в бессознатель-ном состоянии, и даже мама, перед тем как Максим улетал, сказала: "Он продержится еще день или два". Он зашел тогда к нему в комнату и замер у входа, наблюдая, как бледный отец лежит в забытье под капельницей и тихо постанывает от болей, которые терзают его слабое иссушенное тело. Максим тогда прикоснулся к нему своей аурой, и отец почувствовал это, открыл один глаз, мутный, исполненный страданием и тоской. Затем он кив-нул чуть заметно, будто прощаясь…– Молодой человек, вам нехорошо? – молоденькая симпатичная девушка-диспетчер междугородней связи взволнованно смотрит на него из своей будки.
– Все нормально, спасибо, – пробормотал Максим и медленно по-шел прочь от страшной кабинки, принесшей ему эту жуткую весть. Он спустился вниз, на первый этаж аэровокзала, где уже располага-лись на ночлег в неудобных креслах пассажиры с несостоявшихся рейсов. Прошел мимо коммерческих ларьков, витрин мини-баров, остановился, раздумывая: напиться или не стоит… Затем, шатаясь, добрел до первого свободного кресла и рухнул в него, закрывая глаза.
"Прав Айрук, тысячу раз прав, говоря, что я гасну. День за днем становлюсь все слабее. Что со мной? Что мне сделать, чтобы выр-ваться из этой пресловутой раздвоенности? Три-четыре года назад я бы обязательно вылечил отца, пусть даже напрасно. Он, как утверж-дает тот же Айрук, просто устал жить, а от этого лекарств не существует. Все равно! Раньше я бы смог, смог! Во что превратился я сей-час? Даже не почувствовал его смерти, а ведь должен был. Отец ведь все-таки, родной человек. А я ничего не почувствовал, ничего. Нич-тожество. Айрук смотрит на меня чуть ли не с презрением. Полина – с жалостью. Араскан – с досадой. Кадамай вообще стал меня избе-гать. Они действительно скоро станут для меня слишком опасными попутчиками, а я для них – обременительной ношей, балластом, ко-торый они вынуждены терпеть. Их уровень энергии я уже выдержи-ваю с трудом. После общения с Айруком у меня идет носом кровь. После общения с Полиной поднимается температура и падает зре-ние. Они, вероятно, видят эти мои метания между двумя мирами, и опасаются, что я вернусь назад, опять стану "как все". Глупости. Они знают, что это невозможно. Обратного пути нет. Того, кто долго был на Той стороне сознания, Общество уже не примет в свои ряды. Оно будет гнать "чужака" как зачумленного, пытаясь либо уничто-жить его, либо вытеснить в отшельничество, подальше от людей. Я чувствую, что сейчас еще можно все вернуть, бросить Карину, Нику, вернуться в Усадьбу… Еще не все потеряно. Но вот только бросить их я не могу! Вот она, коварная сторона "Черной Охоты"! Как там говорится в библии? "Не мир пришел Я принести, но меч. Ибо при-шел разделить человека с отцом его, и Дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее…". Страшно… Но, лучше знать истинное положе-ние вещей, как бы мучительно это не было. "И если ИТУ-ТАЙ пуга-ет тебя, поверь, этот страх ничто по сравнению с тем, что творится в человеческом обществе на самом деле". Больно… А дочка, она-то в чем виновата? Я ведь ее отец. Отец!! Такой же, каким был для меня, мой. И вот теперь он умер, и я никогда больше уже никого не назову так – отец. Но я-то еще жив, я не могу бросить их в этом жутком мире, кишащем хищниками. Я отец! Отец!!".
Максим почувствовал, что неконтролируемая агрессия захлесты-вает его с головой. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Через несколько минут пришел сон. Накатила усталая дрема и тело, издерганное нервными потрясениями последних дней, охотно отда-лось ей, погружаясь в приятную мерцающую глубину.
Пробуждение было подобно сильному толчку. Максим вздрогнул и открыл глаза. Все тот же аэровокзал, толчея вокруг. Но что-то было не так. Какое-то смутное ощущение опасности, которое он словно вынес из своего беспокойного сна. Максим осмотрелся по сторонам и поймал на себе внимательный взгляд, принадлежащий какому-то мрачному хмырю, сидевшему в нескольких метрах от Коврова. Этот взгляд был направлен на дорожную сумку, стоящую рядом, и Максим вдруг опять почувствовал вспышку ярости внутри. Он подумал, что потеря личных вещей может служить символом уходящего ста-рого мира, с которым ему все равно нужно будет проститься. Но этот мир упорно не хотел отпускать метущегося человека, отчаянно цеп-ляясь за него. И вот сейчас, старые, привычные реакции накрыли его цунами раздражения и ярости, ураганом незаконченного внутрен-него конфликта.
"Вот встать сейчас и подсесть к этому ублюдку. Придушить его, а затем, дергая его за нервы на локтевом сгибе, заставить орать от жут-кой боли". Это был вор, у Коврова не оставалось в этом ни тени сомнения. Обыкновенный вокзальный вор, который перехватил пол-ный ненависти взгляд своей потенциальной жертвы и стремительно отвел глаза. Теперь он рассматривал рекламную афишу аэрофлота.
"Глаза и уши легко ввести в заблуждение. Доверься Силе, которая выведет тебя из сонма призраков. Она будет постоянно раскрывать тебе суть вещей, даже если твои глаза будут закрыты…".