Иуда. Предатель или жертва?
Шрифт:
ПРЕДИСЛОВИЕ
«У каждого великого человека есть ученики, — часто не без усмешки повторял Оскар Уайльд, — причем его биографию всегда пишет Иуда». [1] Согласно этому ироническому замечанию, биографами нередко движет не что иное, как преступное и злобное намерение предать огласке компрометирующие сведения, которые большинство людей предпочли бы сжечь перед своей кончиной, а при жизни, по меньшей мере, спрятать за семью печатями на долгий-долгий срок. Какие грязные тайны самого Иуды еще остались неизвестными? На протяжении почти двадцати веков поэты и художники, романисты и драматурги, богословы и кинорежиссеры чернят его на все лады… «за дело и просто так», как однажды выразилась моя младшая дочь. О том, что этот «христопродавец» — фигура действительно притягательная, свидетельствует одно то, что ему удалось завладеть воображением того же Оскара Уайльда, так часто поминавшего его на словах. Однако до публикации книги «Иуда: предатель или жертва?» ни в одной другой работе не исследовалась эволюция образа двенадцатого апостола в западном художественном сознании на протяжении его долгой и разнообразной посмертной жизни. И причин столь странной малочисленности научных и критических исследований
1
Это ставшее афоризмом изречение мы находим в статье «The Butterfly's Boswell», а затем Уайльд перефразирует его в работе «Истинная задача и значение критики» и в эссе «Критик как художник».
Что может побудить биографа взяться за написание истории жизни персонажа, о котором известно так мало? Большинство таких биографических исследований обычно начинаются или заканчиваются предложениями типа: «Родившийся в городе таком-то в году таком-то, наш герой умер тогда-то от того-то». Они включают семейные генеалогии, интервью с потомками и друзьями, описания домов и любимых мест, цитаты из публичных выступлений, фрагменты личных писем и дневников, случаи из детства, повлиявшие на формирование личности героя, свидетельства переломных моментов или судьбоносных встреч в его молодости и зрелом возрасте. Подобными сведениями биографы Иуды, увы, не располагают. Возможно, именно поэтому, несмотря на богатый арсенал произведений, созданных творческой фантазией поэтов и художников, романистов и драматургов, богословов и кинорежиссеров, так мало появляется аналитических, научных или критических исследований об Иуде даже в наши дни. Жизнь Иуды не поддается воссозданию в виде фактографической биографии. К ней можно лишь приблизиться сквозь призму картин, сочинений и проповедей, отражающих трансформацию и неоднозначную интерпретацию его образа с библейских времен до сегодняшнего дня, хотя афоризм Уайльда и напоминает нам о том, сколь прочно закрепилось за Иудой клеймо предательства.
Есть и другая причина, по которой даже уже раскрытые тайны гнусного прошлого Иуды никогда не удостаивались тщательного анализа. И связана она с иной гранью биографического жанра. Следующий из блестящей остроты Уайльда вывод о том, что любой автор, берущийся за жизнеописание Иуды, становится «предателем предателя», едва ли способен лишить сочинителя решимости взяться за перо. А вот бытующее мнение о том, что биографы способны повлиять на прижизненную или посмертную ^судьбу» своего героя, на отношение к нему публики, пожалуй, заставит его призадуматься. Знатоки этого жанра утверждают, что биографы могут стать как злейшими врагами, так и близкими союзниками личностей, о которых они пишут. [2] Гораздо приятнее и выгоднее писать биографию «благородного» героя, образца для подражания. Это, как и приписываемое биографу родство, сходство со своим персонажем, возможно, и объясняет, почему так мало людей привлекает перспектива проследить длительную эволюцию образа Иуды Искариота в художественном творчестве. Иными словами, расхожее мнение о том, что биографы находят привлекательными персонажей, в которых видят отражение самих себя, может послужить серьезным препятствием для всякого, кто задумается создать жизнеописание двенадцатого апостола. Корыстный доносчик и интриган-изменник — по крайней мере, в традиционном восприятии — Иуда представляется многим тем антигероем, который не должен и не заслуживает быть для кого-то образцом и идеалом. Он настолько отвратителен, что даже служит примером единственного в библейском тексте (насколько мне известно) оправдания искусственного прерывания беременности: было бы лучше, убеждает нас Новый Завет, ему вовсе не рождаться.
2
Как справедливо подметил Парк, в книжных магазинах и библиотеках биографии частенько делят полку с автобиографиями, а книготорговцы нередко включают их в один каталог, словно авторы каким-то образом отождествляются со своими персонажами, прожившими жизнь, описанную на страницах их книг.
И потому не удивительно, что жизнь двенадцатого апостола привлекала внимание лишь узкого круга специалистов — если не считать того потока публикаций, который повлекла за собой недавняя находка древнего «Евангелия от Иуды» — яркого образца древней гностической философии. И все же, по крайней мере по моему ощущению, образы Иуды, навеваемые творческому сознанию каноническими Евангелиями, гораздо более многогранны и вызывают куда как больший резонанс в общественном сознании, нежели Иуда гностиков. На самом деле слова «резонанс» и «многогранный» едва ли выражают мистическую разноликость этого персонажа, притягательного именно тем, что его можно представить не только как лучше бы никогда не рождавшегося демона, исполняющего злую волю Сатаны, но также и как божественного посредника, содействующего воскресению Сына Божьего и спасению человечества. Избегая следовать какой-либо одной из существующих концепций, я постараюсь показать по ходу повествования, что восприятие Иуды, вполне уместного персонажа в Библии, в тот или иной период истории отражает целый ряд спорных психологических и этнических аспектов, вызывавших разногласия у людей во все времена и продолжающих волновать их и сегодня.
Имя Иуды не сходит с языка. Подобно Оскару Уайльду, большинство людей и сегодня поминают его всуе не реже, чем, скажем, имена современных идолов — Элвиса и Мадонны, — ведь этот предатель часто служил олицетворением всего еврейского народа; в то же время он играет второстепенную роль даже в объемистых исследованиях истории антисемитизма. Поскольку многие евреи никогда не раскрывали Нового Завета, Иуда гораздо лучше известен христианам, нежели иудеям. Впрочем, и у христиан не сформировалось однозначного отношения к Иуде, иначе чем объяснить те проявления расизма и нацизма, которые он время от времени провоцирует. Каковы бы ни были причины, но мне не удалось найти ни одной интересной или исчерпывающей книги о долговременной эволюции образа Иуды, пережитой им со времен написания Евангелий до XXI столетия, и потому я решила написать такую книгу сама. И мне не хотелось бы, чтобы читатель думал, будто мне близка тема измены или привлекает характер предателя — нет, мной двигало лишь желание выяснить, насколько отличалось восприятие Иуды в различные исторические эпохи и каким целям отвечали разные, подчас противоположные, интерпретации роли этого персонажа. Простое любопытство — вот что побудило меня попытаться узнать побольше об Иуде, который всегда представлялся мне важной фигурой драмы Страстей Господних, но о котором, помимо этого, мне было слишком мало известно.
Никто, кроме, разве что Мела Брукса, не способен проникнуть в сознание жившего две тысячи лет назад человека, чтобы узнать, как он воспринимал тогда мир. Да и стоит ли это делать, коль скоро этого человека, возможно, и не существовало вовсе? Ответ краток: стоит. Ведь в его существование люди верили на протяжении многих столетий. Данная биография прослеживает восприятие Иуды со времени его появления на страницах Нового Завета до интерпретации его образа в современном кинематографе и художественной литературе. Поскольку я рассказываю о предателе, который всегда приковывал к себе внимание теологов и деятелей культуры, побуждая их предпринимать все новые и новые попытки постичь его характер, моя книга «Иуда: биография» в определенном смысле — метабиография. Это своего рода антология многочисленных псевдобиографий двенадцатого апостола, страдающего многовариантным раздвоением личности — это лишь одно, пусть и постоянное, его несчастье. В последующих главах я пытаюсь раскрыть важную роль образа Иуды в западной истории, особенно европейской и северно-американской, как, впрочем, и южно-американской.
Исследование эволюции этого образа позволяет раскрыть процесс зарождения христианства в недрах иудаизма и его последующее отделение от него, а также то значение, которое имеет общее наследие двух религий для христиан всех концессий и иудеев из разных стран. Будучи не слишком ревностной, но правоверной иудейкой, связанной межличностными отношениями со многими, как грешащими, так и набожными католиками, я всегда восхищалась наследием, которое досталось всем нам, но которое мы так по-разному воспринимаем. И, конечно, как и все американцы, я являюсь представительницей подчас необъяснимо агрессивной христианской культуры, в которой величавый язык и возвышенная музыка, рожденные Новым Заветом, звучат на торговых ярмарках, политических мероприятиях и распродажах фигурок библейских персонажей.
Эта книга писалась мной легко и быстро. Меня словно подстегивала странная, сверхъестественная энергия, подпитываемая осознанием того, что путь мой верен, и сбиться с него практически невозможно. Большинство биографов опасаются, что если они поставят перед собой ложную или необдуманную задачу, их могут раскритиковать за искажение истинного хода событий, или, что еще хуже, осудят за клевету на их героя. В случае с Иудой все обстоит иначе. Даже когда я описываю какие-либо события или детали, допускающие двусмысленное толкование, я лишь просто привожу мнение одного из многочисленных деятелей культуры и мыслителей, которым мы обязаны таким изобилием интерпретаций его образа. Иуда, предстающий нам как в знаковых произведениях, так и во второстепенных и откровенно слабых работах под самыми разнообразными личинами, просто не позволяет нам составить о себе однозначное мнение. Вот почему мне понравилось противоречивое заглавие, предложенное одним из моих коллег: «Иуда: неавторизованная биография». Ведь даже несмотря на то, что Иуде уделяется гораздо меньше внимания в сравнении с персонажами, с которыми он чаще всего взаимодействует, мастера визуальных искусств и словесности в каждой мыслимой геополитической сфере не оставляют попыток воплотить на бумаге или полотне образ двенадцатого апостола.
Благодаря их поэмам и картинам, романам и драмам, трактатам и фильмам я могу предложить читателям то, что они обычно ожидают от биографий: сначала портреты Иуды, как «персональные» (где он изображен и молодым, и старым), так и «групповые», запечатлевшие Иуду либо в кругу его сподвижников и наставников, либо совершающим свои злодеяния, принесшие ему печальную славу. Затем — версии о происхождении Иуды, его предках и родственниках, а также сокровенные подробности его «образа жизни», который Иуда так часто менял благодаря его биографам, и особенности его переменчивого характера, следствиями которых подчас становились его гнусные интриги и порочные деяния. И наконец, — завораживающую историю превращения Иуды из грешника в святого, историю оправдания и спасения. Правда, в этой истории Иуда страдает частыми рецидивами и неоднократно вновь впадает в пороки, из-за чего трудно понять появление его образа в сонме кукол Моисея, Самсона и Иисуса, активно продающихся т.н. Посланцами Веры якобы для того, чтобы «научить вашего ребенка Библии». В своей попытке воссоздать «истоки» своего персонажа я опираюсь на фундаментальные источники. В случае с Иудой — это новозаветные Евангелия. Ясно сознавая, что никто не может поручиться за достоверность их свидетельств, я уподобляюсь многим биографам, которые, не желая грешить против истины, все же лукавят, отказываясь от однозначного толкования событий, расцвечивая их мелкими деталями и совершенствуя формы повествования. [3] А значит, моя книга не является биографией в строгом смысле этого слова по одной простой причине — несмотря на то что двенадцатого апостола неоднократно убивали, он всячески противится тому, чтобы его наконец-то похоронили окончательно, и потому его жизнь и биография и поныне остаются незавершенными. Кроме того, я не ставила себе задачи проанализировать все картины, поэмы, пьесы или романы о предателе; да я и не смогла бы этого сделать, учитывая пространственные и временные ограничения.
3
О художественных особенностях и проблеме вымысла в автобиографическом жанре, предполагающем фактическую достоверность излагаемого материала, рассуждает Нэнси К. Миллер.
Еще один мой коллега, сам увлекающийся биографическими трудами, однажды посоветовал: если ты собираешься писать биографию, выбери кого-нибудь, чья жизнь была недолгой. Поскольку история Иуды растянулась на целых двадцать столетий, его кандидатура могла бы показаться совсем не подходящей, если бы не тот факт, что его роли бесконечно повторяются и потому могут быть типизированы. Это, конечно, не позволяет создать исчерпывающее жизнеописание Иуды, но дает возможность обобщить и выявить закономерности в его эволюции. Также из-за долголетия Иуды эту первую биографию двенадцатого апостола оказалось невозможно написать без помощи целого ряда специалистов, с которыми мне посчастливилось познакомиться. Поскольку я не являюсь профессиональным историком-библеистом, любые ошибки и неточности, допущенные в этой книге, — целиком моя вина. И я бесконечно благодарна многим людям, которые старались оберечь меня от них и которым, как я очень надеюсь, это удалось.