Иудино племя
Шрифт:
– Тридцать девять – сорок, говоришь? – переспросила Света. – У нас только я одна Золушка с тридцать пятым размером, у остальных дам как раз такие размерчики. А у мужиков наоборот ножки дворянские, так что ничем тебе след этот не поможет. Разве что вспомнить, на ком были кроссовки? Но ведь рифленая подошва может быть и у сандалий, и у шлепанцев. Не будешь же ты у всех обувь проверять.
– Если понадобится, буду проверять.
Света встала, подошла к Никите, обняла, прижалась щекой.
– Кит, я за тебя боюсь, - вздохнула она.
– Это почему еще?
– Ты слишком залез в это. Ездил с Димкой на кладбище и
– Ничего со мной не случится, - твердо заявил Никита и поцеловал Свету в лоб. – Только молись за меня.
* * *
Выманить Зименкова на рандеву оказалось проще пареной репы. Быть может, предложение узнать кое-что об убийстве Вероники его и насторожило бы, но когда человек узнает, что убить должны были на самом деле его самого, тут уж он не может не заинтересоваться.
Московский парк победы – место глухое и страшноватое. Даже днем. Про поздний вечер и говорить нечего. Особенно задворки, выходящие на проспект Гагарина и Кузнецовскую. Фонари в парке если и горят, то чисто номинально. В двух шагах от улицы начинается непроглядная тьма. Убили и ограбили – с кем не бывает.
Наверно, так и надо было делать. Чтобы наверняка. Но убить человека своими руками – для этого надо перешагнуть определенную грань. Вообще, чтобы убить человека – надо перешагнуть грань. Но одно дело, когда это происходит как бы на расстоянии, и совсем другое – когда глаза в глаза.
Димка появился неожиданно – и с неожиданной стороны. Похоже он шел пешком со стороны Благодатной. Подошел к краю тротуара, повертел головой и неуклюже шагнул с поребрика на пустынную улицу. Совершенно пустынную – ни машин, ни людей.
Все получилось довольно неожиданно. Рука словно сама собой повернула ключ, нога вдавила газ до упора. Машина рявкнула, подпрыгнула на месте и понеслась вперед – прямо на него, застывшего от неожиданности на месте.
Короткий крик, глухой удар, что-то мелькнуло сзади – и скрылось. Кузнецовская – довольно длинная улица, но только не на скорости сто двадцать. Так, а теперь сбавить обороты, чинно и степенно свернуть на Московский проспект. Кто-то видел машину? Ну и что? Пока еще приедет милиция да объявят «всем постам» - а до Броневой десять минут езды. Не будут же менты прочесывать все частные гаражи города.
Только вот беда – Зименков остался жив. Досадно. Впрочем, говорят, не жилец. Другая беда похлеще будет. А именно, Никита Корсавин. От него с самого начала исходила скрытая опасность. Но кто мог подумать, что он скорифенится с гномом Зименковым!
Нет, определенно, жизнь, она как подлая баба-динамистка. Подразнится, подразнится, даже, вроде, юбку задерет и тут же сделает морду ящиком. Казалось бы, все зайцы одним выстрелом убиты. Так нет – чем дальше в лес, тем толще партизаны. Прямо как в компьютерной игре: прихлопнешь одного монстра – тут же из-под земли вылезают еще двое. И что теперь делать? Да известно что. На болоте стоять нельзя – засосет.
* * *
Анна сидела на кухне и дрожащими руками капала в рюмку с водой корвалол. Галина натянула платок до бровей и, хлопнув дверью, ушла в церковь на вечернюю службу.
Ни дня без скандала. Анна с ужасом поняла, что ненавидит дочь. До истеричной дрожи, до едва сдерживаемого визга. Ненавидит и боится. И как только из крошечной пухленькой девочки с перевязочками на ручках и ямочками на щеках смогло вылупиться это злобное чудище? Разве думал дядя Федя, что может выйти такое? Он всегда был так счастлив, когда крестили его детей, племянников, внуков.
Она прикрыла глаза и попыталась вызвать из небытия лицо теткиного мужа. Чем-то он напоминал ей молодого Юрия Яковлева в фильме «Идиот». Такой же открытый и беззащитный взгляд, мягкий голос. А какая красота выходила из-под его пальцев! Золото солнечно сверкало, серебро мерцало таинственно, камни светились и пели. Он вкладывал в них свою душу – яркую и теплую.
Анна усмехнулась. Он мог бы быть сказочно богат, но деньги мало его интересовали. Совершенно случайно Анна узнала, что дядя Федя потихоньку от жены делал золоченые оклады для икон, украшенные драгоценными камнями, и жертвовал церквям.
Он любил Галю. Наверно, больше всех своих внуков и внучек. Радовался, что хотя бы одна из всех верит в Бога, всегда брал ее с собой в церковь. Когда его парализовало, Галке было… Да, пятнадцать. Тогда она еще не стала такой, как сейчас. Правда, всегда была упрямой и прямолинейной. Никогда не скрывала свою веру, носила крестик, отказалась в пионеры вступать. Они с Мишей хоть и были далеки от церкви, все же радовались, что дочь умеет отстаивать свои убеждения. И что теперь? Злоба, нетерпимость, фанатизм. Словно с дядей Федей умерла вся любовь, доброта и терпение. И напрасно соседка убеждала, как сказочно ей повезло, мол, не пьет дочка, не колется, по мужикам не таскается. Анна втихаря думала, что лучше уж бы таскалась. Глядишь, и внучку принесла бы в подоле, все лучше, чем весь белый свет ненавидеть.
Вот теперь, казалось бы, все обернулось к лучшему. Да, она, Анна, сглупила, когда вылезла со своей идеей признать тетку недееспособной. Но та умерла. И они с Галиной, вместо того, чтобы остаться в результате этой непродуманной аферы на бобах, должны получить по завещанию приличную сумму. Они сразу договорились, что покупают Галке однокомнатную квартиру, оплачивая ее стоимость пополам, каждая из своей доли наследства. И что? Выясняется, что ее несчастную идею о теткином сумасшествии с большим успехом начала развивать Зоя, недовольная тем, что львиная доля наследства досталась одной только Женечке. Та самая Зоя, которую она совсем недавно убеждала. А Зоя, в свою очередь, убедила Валеру и даже Кирилла. Они наняли адвоката и теперь готовят иск. А если у них все получится и завещание признают недействительным, значит, они с Галиной не получат ни гроша.
Галка, разумеется, во всем обвинила ее. Твоя, мама, была идея, ты и расхлебывай. А мне, будь добра, обеспечь жилплощадь.
«И куда же мне деваться?
– поинтересовалась Анна, - в монастырь уйти?». «Куда?! В монастырь? – презрительно оттопырила губу Галина. – Да кому ты там нужна? Кто тебя туда примет?». – «Ну тогда, может, сама пойдешь, святая ты наша? Будешь наши грехи отмаливать».
Что тут началось! Доченька вылила на нее такой ушат всевозможных обвинений, что Анна просто опешила. «А как насчет «не судите, да несудимы будете»?» - с трудом вклинилась она в Галкины вопли. «Я, мама, сужу не тебя, а твои грехи!» - высокомерно ответила та.
– «И это на мои грехи ты визжишь и слюнями брызгаешь?» Галина не нашлась что ответить, схватила сумку и убежала.