Иван Безуглов
Шрифт:
– Моя тайна принадлежит не только мне, - сказал Иван, наклоняясь к Тане и целуя ее в волосы своими мягкими и в то же время мужественными губами.
– Когда-нибудь я расскажу тебе о ней. Только не торопи меня, пожалуйста.
Он собрал со стола посуду отнес на кухню и, несмотря на протестующие жесты Тани, вымыл и насухо вытер.
– Когда ты приедешь сюда в следующий раз, - говорил он торопливо, будто эти слова были совсем не теми, что он хотел сказать, - все здесь будет по-другому. Здесь уже были архитекторы, рабочие оснастили ванную и подвал, но дел еще непочатый край. Сменить балки, сменить перекрытия, оконные рамы, ставни. Разбить хороший сад на участке. Работа должна начаться со дня на день, и к лету здесь уже можно будет комфортабельно жить. Я хочу поселить здесь
– А ты пригласишь меня?
– спросила Таня.
– Конечно, - кивнул Иван.
– Мы еще устроим здесь шумное новоселье, такое же, как, помнишь, в моем особняке. Только там было пол-Москвы, а сюда я позову только самых близких товарищей. А теперь поехали. Послушай, Таня, - голос его вдруг стал напряженным, - кто же мог выдать нас? Откуда политруки узнали, что контракт будет подписан именно сегодня? О нем знал только я сам, ты, Тютчев и Баратынский.
– Ты забыл о Лермонтове, - сказала Таня.
– Разве не он писал основной текст контракта, который тебе вчера пришлось так долго исправлять?
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Подмосковные дороги - сущее наказание для современного модника, дорожащего своими белоснежными реебоковскими кросовками. Ладные, щедро сдобренные живой зеленью дома дачных поселков, наставленные аккуратными рядами в тридцатые и ранние пятидесятые годы, пришлись не на обустроенную землю, снабженную должными коммуникациями и покрытую теплеющим к вечеру асфальтом, но на бывшие угодья бывших деревень, жители которых то ли были выселены, то ли исхитрились сами переехать в столицу от сельской бескормицы, то ли до сих пор прозябают в своих избах на отшибе, с ненавистью поглядывая на городских пижонов - детей и внуков тех, кто с помощью каких-то большевистских хитростей отобрал у них дедовские наделы. Новые дачи были построены, но о дорогах толком не позаботился никто, и в лучшем случае они посыпаны гравием, под которым всякую весну, не говоря уж об осени, девственно хлюпает первородная глинистая земля. Автобусы, даже те разбитые и скрежещущие, какие только и есть в бестолковой русской провинции, до дачного поселка не ходили, и когда Иван с Таней добрели, наконец, до лежавшей километрах в восьми станции электрички, ноги у них были в грязи чуть ли не по колено, а позолоченная стрелка безугловского "Ролекса" приближалась к восьми. На продутой ветром платформе уже скапливался народ - недостаточные клерки, служащие в Москве, но обитающие в избах без телефона и канализации, непонятные тихие старушки в серых платках из козьего пуха. Были и бодрые нищие, собирающиеся на промысел в подземные переходы столицы, присутствовала и парочка цыганок, живописно облаченных, согласно своей незамысловатой профессии, в анилиновые цветастые платки и широкие черные юбки, в складках которых, казалось, мог бы поместиться весь Черноморский флот. У единственного на всю платформу телефона-автомата была с корнем вырвана трубка, и позвонить в город Ивану не удалось.
До электрички оставалось еще минут двадцать, и Безуглов, расхаживая по платформе, заметно нервничал. Миновал мгновенный порыв, который заставил его таким доверчивым взглядом посмотреть в глаза Тане. Иван снова превратился в работящего, сосредоточенного брокера, озабоченного не столько собственной судьбой, сколько своим местом в деловом мире, читай - судьбой сегодняшних переговоров. Несомненно, неведомые конкуренты хотели не просто сорвать сделку, но вытеснить из нее Ивана, заняв его место сами, и потому следовало торопиться.
Чтобы купить билеты на электричку, ему пришлось за бесценок продать цыганке, увешанной бусами, браслетами и монистами, пару фирменных зажигалок с надписью "Брокерская фирма Ивана Безуглова", которые он на всякий случай всегда носил во внутреннем кармане кожаной куртки. Его долларов похитители не взяли - но газовый пистолет все-таки исчез, как и баллончик Тани. Разбитная цыганка,
– Были у тебя, красавец, только что большие неприятности, но миновали. А суждена тебе, красавчик, дальняя дорога с червонной дамой, - верещала цыганка, - встреча с пиковой дамой в чужой стороне, суждены тебе по возвращении из чужой стороны большие хлопоты в казенном доме. Что, голубчик, не веришь?
Но Иван уже вежливо отошел от гадалки. Он почитал все эти фокусы с картами за чистое суеверие, и не отказался от предложения только из любопытства.
– Что же тебе наговорила эта колдунья?
– спросила Таня, когда он подошел к ней с билетами.
– Я видела, как она раскладывала карты.
– Обычную чушь, - Иван махнул рукой.
– Мне знаком этот незначащий набор слов, на который ловятся доверчивые простаки. Правда, она предсказала мне, что я потеряю свое богатство, а потом с помощью какой-то червонной дамы верну его. Какая ерунда, Танечка. Мы ведь живем не в сказке, а в нормальном мире.
– А я иногда верю цыганкам, - засмеялась Таня.
– Может быть, нам нанять такую предсказательницу в офис, чтобы заранее извещала нас о колебаниях курса доллара?
– пошутил Иван.
– Помнишь, как он за месяц упал в два раза, а потом опять поднялся? Кое-кто из моих коллег нажил на этом порядочный капитал, а кое-кто и разорился. Ничего конкретного эта братия предсказать все равно не может. Ты знаешь, - задумчиво продолжал он, словно возвращаясь к неотвязно преследовавшей его мысли, - сегодня я во второй раз в жизни столкнулся с предательством.
– А я - в первый, - печально откликнулась она.
– Надеюсь, ты не подозреваешь меня?
– Как тебе не стыдно, - искренне возмутился Иван.
– Кого же тогда?
– Откуда я знаю, Таня! Мне так мучительно подозревать своих друзей. Может быть, кто-то прослушивает наш телефон? Никто из моих товарищей, я уверен, не мог предать интересы фирмы ради конкурентов. Ведь мы начинали вместе еще пять лет назад, когда коммунистическая власть только начинала распадаться, и никто не мог быть уверен в завтрашнем дне. Мои трое друзей вслед за мной бросили все - работу, карьеру, положение в тогдашнем обществе. Баратынский даже был членом партии, он единственный среди нас считал, что ее можно оздоровить изнутри. Но его исключили, как только он стал заниматься бизнесом. Друзья и родные считали нас авантюристами. Скептики твердили нам, что большевики никогда не расстанутся с властью, и рано или поздно мы все кончим в застенках КГБ. А Лермонтов был самым энергичным из нас, он легко загорался новыми идеями, и умел зажечь остальных. Мы выжили, мы прошли сквозь такие испытания, которые тебе и не снились, Танечка. Конечно, владелец фирмы - я сам, а они всего лишь мои служащие, но в свое время мы сами так решили. На корабле нельзя без капитана.
– Неужели это кто-то из них? Я тоже не могу поверить.
– Мне даже думать об этом больно, - вздохнул Иван.
– Однако я давно заметил, что у Лермонтова накапливается недовольство своим местом в фирме. Он был отличным юристом в те годы, когда нужно было выискивать лазейки в законах. А теперь, когда законы, пусть несовершенные и меняющиеся чуть ли не каждый день, стали значительно мягче, я все чаще ловлю его на ошибках. Несмотря на его молодость, Таня, он все-таки человек вчерашнего дня.
– Почему же ты не уволишь его?
– Ты думаешь, у меня нет сердца, Таня?. В конце концов, я стольким обязан Мише, а если в его контрактах и есть ошибки, то вряд ли они злонамерены. Хотя... Если бы вчера Тютчев не увидел неверной формулировки в одной из статей, то сделка бы практически погибла. То есть, все шло бы своим чередом, но мы оказались бы в убытке из за курсовой разницы в стоимости фрахта. И на этом неплохо бы нагрели руки наши партнеры в Канаде. Но нет, я даже думать об этом не хочу. Мое правило - не подозревать человека в преступлении, покуда не увидишь убедительных доказательств. Так что подождем с выводами, госпожа Алушкова.