Иван Федоров
Шрифт:
Вассиан подчеркивал в своих произведениях резкий контраст между роскошной, паразитической жизнью монахов и бедствиями закрепощенных монастырских крестьян. Недовольство и озлобление крестьянства прорывается в произведениях Вассиана, человека более наблюдательного и вдумчивого, чем многие его современники.
Вассиан Косой, как и его учитель Нил Сорский, отразил недовольство боярства монастырским стяжательством, тем, что монастыри, поставленные в более благоприятное положение, успешно соперничали с боярством, прибирали к рукам боярские земли, сманивали к себе боярских крестьян.
Борьба нестяжателей против монастырского землевладения
Нестяжатели вовсе не были идеологами боярства, как думают некоторые исследователи. В своих произведениях они осуждали гонения на еретиков, требовали критического отношения к церковным писаниям и т. д. Все эти передовые черты, которые мы находим и у Нила Сорского, и у Вассиана Косого, не имели ничего общего с мракобесием бояр.
Сын Ивана III Василий приблизил к себе Вассиана Косого, подчеркивая этим свое сочувствие взглядам нестяжателей. В качестве родственника царя, Вассиан скоро сделался «великим временным человеком», и его боялись больше, чем самого Василия. Уже Иван III пытался отнимать земли у монастырей. Церковь, однако, оказала резкое сопротивление, и не только Ивану III, но даже его грозному внуку, Ивану IV, пришлось здесь отступить.
Царю Василию также пришлось отказаться от покровительства Вассиану, выдать его попам. Попы ответили на обличения Вассиана крутой расправой.
В 1531 году попы собрали для суда над Вассианом собор, который состоял, конечно, из приверженцев известного уже нам Иосифа Волоцкого. Вассиану предъявили самое страшное по тем временам обвинение — в ереси. Один из пунктов обвинения, между прочим, гласил, что чтимых церковью чудотворцев, владевших селами и крестьянами, Вассиан называл смутотворцами. Неизвестно, соответствовало ли это обвинение действительности, говорил ли Вассиан именно так, но независимо от этого весьма показательно, что уже в официальном документе появляется такая резкая антицерковная игра слов: не чудотворец, а смутотворец.
Очевидно, все явственнее чувствовалось, что непрерывное усиление крепостного гнета вызывает озлобление крестьян, волнения, смуту, что виновниками этой смуты являются сами феодалы, что они оказываются подлинными смутотворцами. В резких обличениях Вассиана можно видеть отражение крестьянского недовольства. Если бы они питались только боярскими настроениями или даже более острой потребностью служилого дворянства в земле, они не говорили бы таким полным голосом о страданиях притесняемого крестьянства.
Попы присудили представшего перед собором Вассиана к заточению в монастырской тюрьме. Заключенный в подземелье, закованный в цепи, Вассиан не вынес тяжести заключения и вскоре умер, начав собой длинный список передовых русских писателей, на протяжении еще почти четырех веков подвергавшихся жестоким преследованиям за свою борьбу против церкви и угнетения.
Так вместе с задатками русской политической литературы начинается и расправа господствующего эксплуататорского класса над лучшими русскими писателями. Этой печальной
Еще более значительный круг вопросов охватил другой выдающийся писатель эпохи, подготовившей книгопечатание в России, современник Вассиана Косого Филофей.
Его биография, очень сжатая, дошла до нас с рукописью его послания к псковитянам, «просившим слова на утешение». Переписчик Филофеева послания предпослал ему биографическую справку:
«Сего преподобного старца моляху псковские нецыи христолюбцы, дабы к государю писанием молил о них, понеже той старец неисходен бе из монастыря и добродетельного его ради жития и премудрости словес знаем бе великому князю и, вельможам. Он же в сем послании, аще и отречеся молити государя о их скорбех, смиряя себе, яко не имею дерзновения, но последи много показа дерзновение к государю и моления о людях також и боляром и наместником псковским и обличи их о многой неправде и насиловании, не убояся смерти. Великий же князь и вельможи его, ведущие (то есть зная) его дерзость и беспопечение о сем веке, не смели ничтож ему зла сотворити».
В этих лаконичных словах метко схвачены главнейшие черты биографии писателя. Прежде всего мы узнаем, что Филофей пользовался известностью именно как писатель: «Ради… премудрости словес знаем бе…» Что речь идет о «словесах» в смысле литературных произведений, явствует из того, что именно благодаря этой славе его просят обратиться к государю с «писанием», то есть со словом или посланием. И действительно, послания — излюбленная Филофеем форма литературных произведений, форма, столь распространенная в его время, что составлялись даже, как мы видели, специальные сборники образцов посланий.
Далее из биографии узнаем, что послания Филофея отличались «дерзновением и обличением многой неправды и насилования» со стороны бояр и царских наместников, заступничеством за «людей», за народную массу. Характерно, что биограф даже не пытается противопоставить царя жестоким и несправедливым боярам и вельможам или изобразить дело так, будто боярские неправды творились без ведома царя. Наоборот, биограф откровенно признает, что царь (Василий III) гневался не на обличаемых, а на обличителя. В небольшой биографической заметке достаточно ясно проглядывает убеждение ее автора в том, что царь мог быть только на стороне вельмож, притеснителей. В этом отношении автор ставит царя (великого князя) в один ряд с вельможами: и великий князь и вельможи его не прочь расправиться с Филофеем за дерзкие послания. Если они этого не сделали, то, по мнению биографа, лишь потому, что не решились, «не смели ничтож ему зла сотворити» ввиду его популярности.
Краткая биография Филофея, сочиненная, может быть, самим переписчиком филофеевых посланий, служит примером того, насколько распространенным явлением становится литературное творчество в это время. И автор биографии может рассматриваться как писатель, представитель литературы XV–XVI веков, имеющий свои собственные, строго определенные взгляды и убеждения. В его явно недоброжелательном отношении к московскому князю и вельможам чувствуется не только недовольство псковича, каким он, может быть, являлся, но и недовольство человека, враждебного боярству, принадлежащего, возможно, к другой классовой прослойке, к тем «черным людям», о которых упоминала летопись.