Иван Федоров
Шрифт:
Литература XV–XVI веков быстро теряет прежний отвлеченный нравственно-назидательный характер и превращается в боевую политическую публицистику, хотя и облекаемую в старые религиозные одежды.
Эта литература, поскольку она служит укреплению самодержавной власти, встречает поддержку московских царей.
Глава третья
Книжные люди
Как ни странно звучит слово «публицист» по отношению к русскому человеку XVI века, однако политическая
Правда, они еще сами по старой традиции как бы стесняются своей роли, извиняются, что вынуждены выступать на том поприще, где до них господствовали лишь сам бог и его святители, и предупреждают читателя, чтоб их не подозревали в гордыне, в стремлении стать писателями. По этой же причине собственные мысли они выдают за древние церковные писания, которые они-де только собрали, напомнили своим современникам. Так, Иосиф Волоцкий писал: «Вы же все, кто прочитает сии писания, аще и груба есть, но по свидетельству божественных писаний, да не мнит никто же никако же, будто тщеславия ради, или славу ловя от людей, написал; несть се, несть, свидетель Христос мой».
Но эти оговорки не меняют дела. Уже не могло не быть этой писательской славы, то есть восприятия современниками индивидуальности каждого автора, восприятия его писаний, и притом уже не как непререкаемого божественного откровения, а как мнения живого человека, с которым можно было согласиться, а можно было и спорить.
Эти писатели представляли различные общественные группы, выражали противоположные интересы, боролись, полемизировали друг с другом. Познакомимся с некоторыми из них, именно с теми, кто сумел наиболее ярко выразить передовые, прогрессивные тенденции своего времени, сумел подняться над интересами отдельных групп до интересов всего государства.
Одним из первых публицистов, резко и ярко обличивших в литературе монастырское землевладение, был Вассиан Косой.
Вассиан принадлежал к знатному роду князей Патрикеевых, был в родстве с царской семьей, принимал близкое участие в придворной борьбе. В ней он потерпел поражение, попал в опалу и насильно был пострижен в монахи Иваном III.
В монастыре Вассиан Косой сделался учеником старца Нила Сорского, также выходца из бояр, человека, весьма начитанного, побывавшего в Греции и по возвращении оттуда поднявшего борьбу против Иосифа Волоцкого, защитника монастырских владений, могущества и господства монастырей, гонителя еретиков.
В противоположность Иосифу Волоцкому, писавшему, что всякий человек должен отдавать церкви и монастырям «десятину не только от имений, но и от чад и от рабов», Нил Сорский настаивал, что монастыри не должны владеть селами, а монахи должны кормиться собственным трудом: «Кто не хочет трудиться, тот пусть и не ест». По своим взглядам Нил и его ученики получили прозвище «нестяжателей».
После смерти Нила Сорского (1508) с страстной защитой его взглядов выступил Вассиан. Стремясь представить возможно более убедительные доводы против монастырского землевладения, он не пожалел красок для изображения всей неприглядности монастырских нравов. Причиной всех монашеских пороков являлось, по его мнению, монастырское землевладение. Достаточно было, по убеждению нестяжателей, отказаться от землевладения, чтобы жизнь в монастырях коренным образом переменилась, стала образцом нравственности, добродетели и т. д. Средство, как видим, достаточно наивное и беспомощное. Но дело не в нем. Важна та картина монастырских пороков и злоупотреблений, которую сумел очень реалистично нарисовать Вассиан Косой.
Благодаря силе и меткости произведения Вассиана оказались первыми чувствительными обличениями, направленными против церкви. Они били дальше, чем того хотели сами нестяжатели. Нравственные сочинения, призывы к праведной жизни встречались и в древней литературе. Но то были отвлеченные поучения, не обличавшие конкретной действительности. Они не требовали острых практических выводов, не задевали авторитета церкви и монахов. В отличие от них произведения Вассиана Косого раскрывали современникам глаза на деятельность монахов и откровенно осуждали ее.
Вассиан изобразил реалистическими штрихами погоню монастырей за богатствами, показал, что монахи, вступив в монастырь, продолжали оставаться помещиками. Больше того, они ловко использовали преимущества своего нового положения для еще больших накоплений, начинали жадно и нагло стяжать земли и богатства под предлогом того, что приобретают для бога.
С негодованием писал Вассиан по этому поводу: «…вступив в монастырь, не перестаем приобретать всячески чужие села и имения, бесстыдно выпрашивая их лестью у вельмож или скупая… беспрестанно объезжаем города и в руки богатым смотрим, разным образом льстя им и раболепно угождая в надежде получить от них село или деревеньку, или серебро, или что-нибудь из домашней скотины…»
Но только перед богатыми раболепствовали монахи, лестью и угождением выклянчивая подарки. Бедных же и слабых монахи просто грабили и разоряли, насильно присваивая их имущество.
«Побуждаемые единственно сребролюбием и ненасытностью, мы живущих в селах наших (то есть монастырских) различным образом оскорбляем, лихву на лихву (то есть ростовщические проценты по ссуде) на них налагаем, милость же нигде к ним не показываем, когда же они не могут отдать лихвы, лишаем их имений немилосердно, коровку их и лошадку отымаем, самих же с женами и детьми далече от пределов своих деревень, аки скверны, изгоняем…»
Мало того, монахи судятся со своими закабаленными крестьянами и «княжеской власти предавши, до истребления конечного доводят…»
Монастыри превратились в ростовщиков, давали ссуды под непосильные проценты, придерживали хлеб до голодного года, чтобы продать его по высокой цене. «Часть хлеба, — пишет Вассиан, — вы продаете и вырученное серебро отдаете в рост, другую часть прячете до голодного времени». («Ова убо, в сребро пременивше, о согласии лихв в заим даете, ова же соблюдаете, да в времена скудости продаются, яко множайшая цены приимете»).
Сутяжничеством, неправедным судом монахи разоряют крестьян, соседей, захватывают чужое имущество. «Оле, вещи скверности! Иноки… своих обетований забывше и всяко благоговеинство отвергше, от своих обителей в старости уже седой восстающе, в мирские судилища обращаются, с убогими человеки пряшеся о заимоданий многолихвенных, или судясь с соседями о пределах своих мест и сел».
А судиться бедняку при тогдашней продажности судей значило заведомо проиграть дело. Недаром распространен был рассказ о взяточнике судье, который говорил: «Я всегда сужу в пользу богатого. Ведь у богатого и так всего много, станет ли он красть у бедного? А бедняк ничего не имеет, он украдет у богатого».