Иван Грозный. Бич Божий
Шрифт:
«Когда эта игра была кончена, — пишет Штаден, — все вотчины были возвращены земским, так как они выходили против крымского царя. Великий князь долее не мог без них обходиться. Опричникам должны были быть розданы взамен этого другие поместья»{85}. Курсивом здесь выделено главное: без собственной знати, организованной именно так, как сложилось еще при Василии III, Иван Васильевич не мог обходиться. Ему оставалось только признать это.
Однако всякий эксперимент и всякий поворот на попятный имеют свою цену. Как уже говорилось, когда-то Иван IV получил по наследству нечто вроде гоночного автомобиля с чудовищно сложной системой управления. Так вот, после всех попыток упрощения этой системы, после всех общественных и военных «аварий» этот автомобиль пришел в полуразбитое состояние и нуждался в ремонте. Но пока продолжалась Ливонская война, у Московского государства не было времени на необходимую передышку, накопление новых сил, восстановление разрушенного. Автомобиль с каждым годом ездил все медленнее, а на поворотах из него сыпались гайки. Лишь в царствование Федора Ивановича страна получила долгожданную передышку. Правда, слишком краткую и явно недостаточную для «капремонта».
В военном отношении это означало следующее: нет ни достаточного количества талантливых военачальников, ни достаточного количества простых воинов.
Относительно первого показательна оценка Джильса Флетчера: «Главные начальники, или полководцы… по названию их и степеням следующие: во-первых, большой воевода, то есть старший военачальник, или генерал-лейтенант, подчиненный прямо царю. Обыкновенно он избирается из четырех главных дворянских домов в государстве, впрочем, так, что выбор делается не по степени храбрости или опытности в делах воинских; напротив, считают вполне достойным этой должности того, кто пользуется особенным значением по знатности своего рода и вследствие этого расположением
123
Это высказывание Флетчера не вызывает особого доверия: при том постоянном напряжении военных сил, которое было обязательным для Московского государства, при регулярном возникновении гибельной угрозы с юга назначать высшими военачальниками ослов было бы игрой в русскую рулетку, не иначе. Трудно предположить в московском правительстве того времени столь выдающуюся дурость.
124
Вероятнее всего, имеются в виду князья Борис Камбулатович (Камбулович) Черкасский и Тимофей Романович Трубецкой.
125
По всей видимости, имеется в виду передовой полк или ертоул.
126
Ведь прежде, в 50-х и 60-х годах XVI столетия, на посты «больших» воевод достаточно часто назначались первоклассные полководцы…
Как уже говорилось, в 1577 году Иван IV во втором послании к Андрею Курбскому высказался в том духе, что хороших воевод у него хватает. Между казнями 1573 года и составлением этого послания промежуток невелик. Кое-что известно о потерях в воеводском корпусе, но, в сущности, они были незначительны. Самой серьезной из них стала казнь бывшего опричного воеводы, опытного военачальника Василия Ивановича Умного-Колычева в 1575 году, да кончина еще одного незаурядного воеводы, князя Юрия Ивановича Токмакова в 1576 году [127] . В целом же ущерб, нанесенный армии во время боевых действий и от казней, несравним с утратами 1565—1573 годов. Значит, одно из двух: либо государь делает хорошую мину при плохой игре, либо лучшие полководцы были выбиты в последние годы войны за Ливонию — позже, чем появилось второе царское послание Курбскому.
127
Князь Ю.И. Токмаков умер своей смертью.
Период между 1578 и 1583 годами — самый несчастливый для русской армии, наверное, за все XVI столетие. Подробнее о нем будет рассказано ниже, здесь же хотелось бы остановиться на потерях в списке военачальников.
В 1577 году скончался от ранения Иван Васильевич Шереметев-Меньшой. В 1578 году под Венденом (Кесью) пали князь Василий Андреевич Сицкий, окольничий Василий Федорович Воронцов, дворянин «из Слободы» (т.е. приближенный к царю) Данила Борисович Салтыков, князь Михаил Васильевич Тюфякин. Тогда же попали в плен князь Петр Иванович Татев, князь Петр Иванович Хворостинин, князь Семен Васильевич Тюфякин. В 1579 году Стефан Баторий взял Полоцк. В плену оказались тамошние воеводы: князь Василий Иванович Телятевский (когда-то он возглавлял основные силы опричной армии!), князь Дмитрий Иванович Щербатый, Петр Иванович Волынский [128] да Иван Григорьевич Зюзин [129] . В крепости Сокол убит Борис Васильевич Шеин и попал в плен Федор Васильевич Шереметев. Тогда же погибли князь Михаил Юрьевич Лыков и князь Андрей Дмитриевич Палецкий. В 1580 году, после падения Великих Лук и ряда других укрепленных пунктов, русская армия потеряла пленными князя Федора Ивановича Лыкова, князя Михаила Федоровича Кашина, Юрия Ивановича Аксакова, Василия Петровича Измайлова, Василия Бобрищева-Пушкина. В Заволочье умер от ран Василий Юрьевич Сабуров и был захвачен поляками Иван Степанович Злобин. В результате поражения русского полевого корпуса под Торопцом думный дворянин Деменша Иванович Черемисинов и Григорий Афанасьевич Нащокин попали в плен. В 1581 году перебежал к литовцам стольник Давыд (Нежданович) Вельский. Литовцы взяли Холм, и в плену оказались князь Петр Иванович Борятинский да Меньшой Панин. Под Старой Руссой был пленен князь Василий Муса Петрович Туренин [130] . И это далеко не полный список [131] . Особенно неприятно то, что выбыли из строя И.В. Шереметев-Меньшой, князь М.В. Тюфякин, князь В.П. Туренин, князь М.Ю. Лыков, князь И.С. Лобанов-Ростовский, князь В.И. Телятевский, князь П.И. Татев, князь П.И. Хворостинин и Б.В. Шеин. Все это опытные люди, костяк воеводского корпуса. Утрата их для армии стоила дорого.
128
Относительно Волынского есть смутные известия о том, что он склонял гарнизон к сдаче. После падения города Петр Иванович пресмыкался перед Стефаном Баторием, жалуясь на князя Василия Микулинского (речь, скорее, шла о князе Телятевском, возглавлявшем гарнизон), но король не стал разбирать его жалобу.
129
Известны также другие начальствующие лица полоцкого гарнизона, очевидно, попавшие в плен после взятия города армией Речи Посполитой: воеводы «у наряда» (иными словами, командовали артиллерией) князь Иван Семенович Лобанов-Ростовский, Астафий Михайлович Пушкин, князь Захарий Иванович Сугорский-Белозерский, а также 4 стрелецких головы, дьяк Матвей Иванович Ржевский, городничие Замятия Опалев и Федор Петрович Кафтырев. См.: Володихин Д.М. О В.В. Новодворском и его исследованиях по истории Ливонской войны// Новодворский В.В. О взятии Полоцка войсками Стефана Батория в 1579 году. Полоцк, 1997. С. 4.
130
Старая Русса до того была сожжена литовцами (февраль 1581 года). Неясна судьба ее тогдашних воевод — князя Владимира Ивановича Бахтеярова-Ростовского, Ивана Федоровича Крюка Колычева, князя Федора Ивановича Кривоборского. Вероятнее всего, они также оказались пленниками литовцев.
131
Джером Горсей упоминает также некоего князя Ивана Куракина, казненного за потерю Вендена. См.: Горсей Дж. Записки о России. XVI — начало XVII в. / Пер. и сост. А.А.
Кроме того, трудно установить судьбу воевод, командовавших русскими гарнизонами в целом ряде небольших крепостей, взятых войсками короля Стефана Батория. Значительные потери командирский корпус понес после взятия шведами в 1581 году Нарвы, Ивангорода, Яма и Копорья.
А в целом это колоссальные потери. В 1577 году ни Курбский, ни царь представить себе не могли, что такое возможно. Приходится вернуться к тезису об отсутствии в Московском государстве надежных и талантливых полководцев в постопричное время и все-таки отвергнуть его. Прав-то был, хотя бы отчасти, Иван Васильевич. А «первый русский диссидент» ошибался [132] . Та же служилая аристократия исправно поставляла государю высшее офицерство. Вовсе не «калики» возглавляли русские полки под Венденом [133] . И уж совсем не «калики» отстаивали в 1581 году Псков от нашествия Батория. К началу последнего раунда войны с западными соседями у Московского государства оставалось еще достаточно воевод для ведения боевых действий. Пусть их состав и не был столь же «звездным», с каким Иван Грозный начинал Ливонскую войну, но армия отнюдь не была обезглавлена. У него еще оставался опытнейший Иван Мстиславский, старик, битый палкой по подозрению в измене и на несколько лет отставленный от дел; стойкий Иван Шуйский, который также пребывал в изрядном возрасте; деятельный Иван Шереметев, сложивший голову на государевой службе; гениальный Дмитрий Хворостинин, впоследствии жестоко униженный царем за то, что не дошел до врага из-за «великих снегов». И все они честно работали, закрывая собой Россию. Просто в середине 60-х вооруженные силы Московского государства были способны безболезненно возместить потери в командном составе, хотя бы они и были значительно больше. А к концу 1570-х полководцев-«звезд» под рукой осталось мало, государю приходилось использовать в основном тех, кто считался дюжину лет назад… — как бы получше выразиться? — наверное, вторым и третьим составом. «Дублерами» по футбольной терминологии. Растратив и этих, царь оказался на безрыбье. Одним безотказным Дмитрием Хворостининым всех брешей в обороне великой державы закрыть невозможно. Учитывая даже ветерана Шуйского.
132
И, заметим, Р.Г. Скрынников вместе с ним.
133
Конечно, ни Салтыков, ни Тюфякины, ни другие воеводы, разбитые под Венденом, не относились к самым сливкам русской аристократии. Но Сицкий, Воронцов и Татев по роду своему стояли достаточно высоко, да и остальные были не ровней «молодым волкам» первого призыва опричнины. Видимо, Андрей Михайлович просто не захотел увидеть, что знать вновь стала в середине 1570-х годов важнейшей опорой трона.
В недостатке живой силы позволяет убедиться история последнего десятилетия Ливонской войны и, в частности, сообщения ряда иностранцев, совершенно не связанных друг с другом.
Датский дипломат Якоб Ульфельд в 1578 году проехал половину России. По дороге он вдосталь навидался нищеты, безлюдья, запустения земель и описал все это в красках{87}.
Тот же Антонио Поссевино отмечает: «Московскому князю нужно было размещать гарнизоны в чрезвычайно удаленных друг от друга областях и в многочисленных крепостях, а войну вести почти с помощью только своих солдат в разных местах и в течение многих лет. Защитники крепостей оставляли дома жен бездетными. Если кто-нибудь из них погибал, его место занимал другой, — в результате народ очень поредел. К тому же нужно было еще обучать стрельцов… которые пользуются небольшими ружьями. Этот вид оружия был неизвестен его (Ивана IV. — Д. В.) предкам, пользовавшимся почти только луками и стрелами. В войско набирают каждого десятого. Они становятся либо княжескими телохранителями, либо служат на войне, либо размещены по гарнизонам крепостей. Дома они оставляют жен и детей, и иногда, в случае их гибели, дома мало-помалу лишаются людей. Многих погубила чума, о которой никогда до этого времени не было слышно в Московии из-за очень сильных здешних холодов и обширных пространств. Многочисленные войны, казни многих тысяч людей (даже знатных), постоянные набеги татар, сожжение ими 12 лет тому назад столицы (к этому можно прибавить постоянные победы короля Стефана (Батория. — Д. В.) в течение последних трех лет) довели князя до такого состояния, что его силы можно считать не только ослабленными, но почти подорванными. Известно, что иногда на пути в 300 миль в его владениях не осталось уже ни одного жителя, хотя села и существуют, но они пусты. В самом деле, ровные поля и молодые леса, которые повсюду выросли, являются свидетельством о ранее более многочисленных жителях»{88}.
Во второй половине 1570-х воеводы, не боясь царского гнева, угрожавшего опалой, ссылкой и казнью, отказывались решать боевые задачи, докладывая, что сил явно не хватает. Гарнизоны самовольно покидали крепости. Дети боярские бежали из полков. В 1579 году князь Василий Иванович Ростовский и Михаил Иванович Внуков разыскивают детей боярских, которые со службы «изо Пскова сбежали». Р.Г. Скрынников нашел множество документальных свидетельств разорения русских земель, в частности Новгородчины, особенно пострадавшей от войны, голода и массовых эпидемий. Учитывая лишь строго документированные потери Новгорода Великого с пригородами, опричные казни и разгром 1570 года обошлись в 2700—2800 жизней, а стихийные бедствия и потери от боевых действий стоили намного больше {89} . Б.Н. Флоря пишет о том, что в Деревской и Шелонской пятинах, судя по писцовым книгам, «население составляло 9—10% от того количества, которое проживало здесь в начале XVI столетия» {90} . До наших дней дошел фронтовой архив небольшого корпуса [134] , стоявшего в 1580 году на великолукском направлении и подчиненного князю Василию Дмитриевичу Хилкову. Бумаги красноречиво свидетельствуют о распространении «нетства», т.е. невыезда детей боярских на место службы. Вот характерные места из грамот Разрядного приказа, адресованных командиру корпуса В.Д. Хилкову: «Писали к нам в Невля воеводы Меньшой Колычев с товарыщи, что от них с Невля дети боярские нижегородцы и невляне розбежались (курсив мой. — Д. В.), а на Невле с ними людей мало. И как к вам ся наша грамота придет, и вы б тотчас послали на Невль детей боярских из коломнич, да из ярославцов пятьдесят человек, выбрав лутчих…» (20 августа 1580 г.); или: «Писали есте к нам и неты детей боярских ярославцов имяна, которые к вам на службу не приехали, к нам прислали, и мы тех нетчиков по поместьям сыскали пять человек и, бив их кнутом на Москве, послали к вам (курсив мой. — Д. В.) з зборщиком с Смиряем с Симановым, и список есмя тех детей боярских к вам послали с Смиряем ж. И как Смиряй тех нетчиков… к вам приведет, и вы б, по списку пересмотря, тем детем боярским ярославцем велели быти на нашей службе с собою… А вперед бы есте того берегли накрепко, чтоб дети боярские от вас с нашей службы не разъезжались (курсив мой. — Д. В.)» (21 августа 1580г.) {91} . Корпус, испытывавший очевидные сложности с комплектованием, был разгромлен под Торопцом в сентябре 1580 года. По свидетельству поляков, участников той кампании, полки Хилкова не проявили достаточной стойкости в бою. Немудрено: их с таким трудом собирали, доводили до фронта… там явно не хватало бойцов.
134
В несчастливом для русских полков сражении под Торопцом корпус был разбит, и бумаги достались полякам. Таким образом, сохранились они в одном из польских архивов.
Таким образом, московская сила была перемолота ливонскими жерновами. Великие армии без следа сгинули, и Московское государство едва-едва в состоянии было наскрести малые полки для пассивной обороны. Между тем казанские земли пылали очередным восстанием, южная «украйна» по-прежнему небезопасна была от крымцев. В начале 1580-х слово «война» и слово «смерть» стали для России синонимами.
Остается рассказать о том, какова была езда государя Ивана Васильевича на «гоночном автомобиле», который он сам же и разломал. В таких-то условиях!
Ливонская война стала одновременно делом чести и идеей фикс Ивана Васильевича. В 1570-х царь пытался добиться перелома личным участием в боевых действиях. Это вновь показывает, что, несмотря на изменчивый, неровный нрав и впечатлительный характер, государь не был тем фатальным трусом, каким его порой изображают. Вообще, идея была плодотворной: когда сам царь возглавлял войска, отправляясь в поход, московской армии сопутствовала удача; воеводы проявляли чудеса храбрости и рвения — то ли от страха перед крутым нравом царя, то ли исполнившись уверенности в успехе кампании, если уж сам государь взялся за дело. Да и тактиком Иван Васильевич проявил себя недюжинным. В 1572 году он возглавил зимний поход на Ливонию, в результате которого была взята Пайда (Вайссенштайн). При штурме крепости 1 января 1573 года «на пролом» были расписаны виднейшие опричники «первого призыва», среди них Михаил Андреевич Безнин, Роман Васильевич Алферьев, Василий Григорьевич Грязной… Тогда же погиб главный «фаворит» государя Малюта Лукьянович Скуратов-Вельский. Царь, видимо, хотел приучить старых своих любимцев к новому положению: мол, будете служить как все, а если надо, жизнь ставить на кон тоже придется на общих основаниях. Удачным продолжением взятия Пайды стал поход объединенной армии Магнуса Ливонского и русского корпуса Н.Р. Юрьева на Каркус. Эта крепость также пала. А вслед за ней — мыза Ропа.