Иван Грозный. Конец крымской орды
Шрифт:
– У церкви. Там площадь как раз для трех десятков воинов.
– Сделаю. Значит, в полдень?
– Да. А до того… – Договорить Бордак не успел.
С околицы донесся крик:
– Дружина идет со стороны Москвы.
– Что это? – спросил Бордак.
– Да ты и сам слыхал. Дружина какая-то?
– И что это может быть за войско?
– Сейчас узнаем.
Заслышав крики мужиков, из домов вышли опричники. Все пешие, но с оружием.
К подворью княжича подошли десятники Лука Огнев, Фома Рубач, Яков Грудин. Перед этим они велели
От околицы пронесся звонкий голос:
– А ну, расступись! Не видите, кто едет?
Бордак с Парфеновым и десятником вышли с подворья, с ними десятники и полтора десятка опричников.
– Ба! – воскликнул княжич. – Да ведь это сам думный боярин Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский по прозванию Малюта.
– Он, – сказал Бордак. – Но почему при нем всего десять воинов?
– Сейчас узнаем.
Скуратов остановил свою охрану, Скуратов один подъехал к Парфенову и Бордаку, соскочил с коня.
– Вот уж кого мы тут не ждали, так это тебя, Григорий Лукьянович, – с улыбкой проговорил Парфенов.
– Мы много чего не ждали, а оно пришло. Приветствую вас, воеводы.
– И тебе доброго здравия, боярин. Почему с малой охраной?
– А где большую взять? Опричные сотни полегли в боях да в пожаре. Дворец на Неглинной сгорел, там сгинуло много людей. Кто остался, все при деле. Да и я к вам не в гости.
Бордак взглянул на Малюту и поинтересовался:
– А как ты нашел-то нас, Григорий Лукьянович? Ведь мы сюда всего на день заглянули? Собрались уже дальше идти за крымчаками да бить их.
– Я знал, что не минуете вы вотчину княжича. Кого-нибудь из басурман достали?
– Достали. – Михайло поведал Малюте о событиях у деревни Колодка.
Скуратов кивнул.
– Это хорошо. Но теперь вам придется другое задание исполнить.
– Говори какое, сделаем.
Скуратов взглянул на Парфенова.
– Может, в терем свой позовешь, Василь Игнатьевич? При людях не стоит о серьезных делах говорить. И накажи прислуге дать воды студеной напиться, жажда мучит.
Парфенов окликнул служку, тот принес кувшин с водой.
Скуратов пил жадно, большими глотками, обжигаясь холодной родниковой водой.
Парфенов, Бордак и Скуратов прошли в дом княжича.
В просторной светлице о двух окнах, завешанных цветными занавесками, все трое перекрестились на образа в красном углу, сели за резной стол, на лавки, покрытые кусками ковра.
– Может, откушаешь, Григорий Лукьянович? – спросил Парфенов.
– Вы уже завтракали?
– Нет, рановато.
– Вот и мне рановато.
– Тогда что за дело заставило тебя искать дружину?
Скуратов расстегнул рубаху и проговорил:
– Вы ведь и сами понимаете, что Девлет-Гирею в этом походе сказочно повезло. Не налети ураган на Вознесение Господне, и не сгорела бы Москва. Но что уж об этом. Господь послал нам испытание, и мы должны достойно пройти чрез него. Хан после сожжения Москвы объявил о возвращении своей орды в Крым. Татары грабят все,
Бордак и Парфенов переглянулись.
– Какое злодейство, Григорий Лукьянович? Что может быть хуже?.. – спросил Бордак.
Скуратов поморщился.
– Не перебивай, боярин, сам собьюсь. В общем, пошла орда на рязанские земли. Вдогон устремились не только такие дружины, как ваша, но и полк боярина Воротынского. Его людям удалось на переправе чрез Москву-реку разбить татарский отряд, взять в полон мурзу и продажного сына боярского Баяна Моларя. Изменник тут же запросил милость.
Бордак воскликнул:
– Какая ему может быть милость? Только плаха и палач с топором.
– Это так, но Моларь заявил, что может поведать такое, чего мы никак не ждем. Воротынский лично допросил изменника и выяснил, что Девлет приказал своим преданным мурзам Ахмаду и Хаджи, которые состоят в родстве с ним, погубить или пленить государя нашего Ивана Васильевича.
– Но как? – воскликнул Бордак.
– Объясняю. Хан узнал, что государь находится в Ростове и на днях собирается в Александровскую слободу, а затем на Москву. Он повелел мурзам уйти в лес, что между Ростовом и слободой, там, где разоренное село Треблино, оттуда из леса напасть на царский поезд, когда он будет проходить мимо. Изменник не знает точно, что за силы у мурз. Могут быть и сотня, и две, и пять. Он слышал и о засадном отряде крымчаков. Где тот должен укрыться, кто его мурза и какова численность, неизвестно. Но я думаю, сотня или две.
– Какая же паскуда этот Девлет-Гирей! Надо же такое задумать! – воскликнул Парфенов. – А скажи, Григорий Лукьянович, откуда изменник узнал о злодейских намерениях, которые крымчаки должны были держать в строжайшей тайне? Не мог ли этот сын боярский набивать себе цену? Вдруг на самом деле никаких засад и нет?
Скуратов кивнул.
– Может быть и так. Я о цене. А откуда изменник прознал про тайны, он объяснил просто, мол, случайно слышал разговор мурз Ахмада и Хаджи.
– Такое случайно не услышишь, – сказал Бордак.
– Я тоже так думаю, но и отвергнуть показания изменника не могу.
– Так надо все проверить.
– Вот и я о том же. Государь завтра после обеденной молитвы выезжает из Ростова. В охране у него полусотня опричников. Воины крепкие, опытные, но их мало. Почему так? Это знает только государь. Я сегодня еще затемно получил сообщение о выходе царя. Пути до Александровской слободы около ста двадцати верст, до Треблино и того меньше, где-то сто. Значит, на третий день царский поезд будет у села. Если там его ждет засада, то полусотня не сможет отбиться. Что бы ни говорил наш изменник, а если Девлет, пес смердящий, послал на такое злодейство рать, то немалую, уж никак не менее сотен пяти. Пусть одна из них в засаде, но остальные четыре у дороги, по которой пойдет царь. Хотя и по-другому может статься. Это я о числе крымчаков.