Иван III
Шрифт:
Вассиан направил письмо к государю после боев на Угре.
«Послание» отразило реальные факты. Духовник напомнил Ивану III о последней беседе «усты к усты», когда тот приезжал в Москву «добраго ради совета и думы». (Эти слова из «Послания» позже были повторены в ростовской летописи.) Вассиан горячо хвалил наследника, одержавшего победу над татарами. «Радуемся и веселимся, — писал он, — слышаше доблести твоя и крепость, и твоего сына Богом данную ему победу (имеются в виду бои на Угре. — Р.С.) и великое мужество и храбрость…» Обращаясь к духовному сыну с сугубо доверительным письмом, Вассиан не побоялся затронуть в нем некоторые нравственные моменты, касавшиеся
Духовник напомнил Ивану III, что при посещении Москвы тот обещал крепко стоять против басурман, «духов же льстивых, шепчущих в ухо твоей державе, еже предати христианство, не слушати». Далее Вассиан пенял своему духовному сыну, что тот не исполнил обещания и послушал «духов». «Прииде же убо в слухи наша, — писал он, — яко прежнии твои развратници не престают шепчуще в ухо твое льстивая словеса и совещают ти не противитися супостатом, но отступити». Владыку более всего возмутило то, что, слушая «духов», монарх вступил в мирные переговоры с Ордой. «Ныне же слышахом», писал духовник, что Ахмат уже «погубляет» христиан, «тебе же пред ним смиряющуся и о мире молящуся и к нему пославшу…». Именно это известие вызвало наибольшую тревогу владыки и побудило его взяться за перо.
Послание Вассиана позволило историкам сделать ряд важных выводов. В дни войны с Ахматом, как полагают, дала о себе знать оппозиция — реакционная влиятельная группа бояр, противившихся решительной борьбе с Ордой. В подтверждение своего тезиса исследователи ссылаются на опалу бояр. Однако в источниках отсутствуют какие бы то ни было данные об опалах в 1480 г.
О каких «духах» писал Вассиан и в каких преступлениях он их обвинял?
Исполняя роль нравственного наставника, Вассиан заботился об исправлении поступков государя, вызывавших осуждение.
В момент решающих боев на Угре монарх уклонился от личного участия в военных действиях и оставался вдалеке от Угры. Примечательно, что в «Послании» Вассиан не жалел слов, чтобы внушить Ивану III мысль о необходимости пролить кровь за веру и отечество, пострадать «и до смерти», ибо такая смерть венчает христианина венцом истинного мученика. Великий князь Дмитрий, писал духовник Ивану III, не убоялся «татарского множества», не отступил, «не рече в сердце своем: жену имею, и дети, и богатство многое; аще и землю мою возмут, то инде вселюся». Приведенные слова дают ключ к пониманию конфликта, возникшего в кругу ближайших советников Ивана III. Каждый раз, когда татары грозили Москве, великокняжеская семья либо оставалась в «осаде», укрепляя ратный дух народа, либо искала убежище на севере, в недоступных для татар местах.
Дмитрий Донской отвергал возможность «вселиться» в иные земли (на север) с женой, детьми и богатствами в случае, если татары захватят Москву. Вассиан предлагал следовать его примеру.
Иван III не внял советам тех, кто противился отъезду великокняжеской семьи из столицы.
Ростовский владычный летописец расшифровал сведения, которые присутствовали в «Послании» Вассиана в виде полунамека.
«Тое же зимы, — записал он, — прииде великая княгини Софья из бегов, бе бо бегала на Белоозеро от татар, а не гонял никто, и по которым странам ходили (через Ростов на Белоозеро. — Р.С.), тем пуще стало татар и от боярских холопов, от кровопивцев крестьянских».
Столь резкий отзыв о поведении жены самодержца ставит вопрос: не был ли ростовский летописец в оппозиции к великокняжеской власти? Недоумение возрастает при обращении к официальным великокняжеским сводам 1490-х гг., автор которых заимствовал из ростовской летописи резкие обличения по адресу Софьи, нисколько не пытаясь смягчить их. Попробуем объяснить этот парадокс.
Восхваляя Ивана Молодого за победу на Угре и черня его мачеху за бегство на Белоозеро, ростовский летописец возвеличивал законного наследника престола Дмитрия.
Софья была матерью удельного князя. Ее интриги потерпели неудачу, результатом чего были кровавые казни 1497 г. Великокняжеский летописец, составивший свод в то время, повторил рассказ ростовского летописца, позоривший «грекиню» и ее слуг-кровопийц.
В официальный свод была включена такая подробность: великая княгиня бежала на Белоозеро «со своими боярынями». Создавалось впечатление, будто ответственность за отъезд Софьи на север несли она сама и ее советчицы-боярыни, и никто больше. На самом деле Иван III. отправляя жену на север, послал с ней некоторых своих ближайших советников.
В глазах патриотов сведения о мирных переговорах Ивана III с Ордой пятнали его репутацию, а потому они уклонились от каких бы то ни было пояснений на этот счет. В конце концов тревоги Вассиана Рыло не оправдались. Русские выиграли время, так что опасность столкновения с татарами окончательно исчезла.
Однако автор Ростовской летописи, продолжавший дело Вассиана, усмотрел в напрасных тревогах владыки сбывшееся пророчество. Когда Угра замерзла, записал он, Иван III отозвал полки с Угры на Кременец, чтобы объединить все силы и «брань сотворить». Тут-то и произошло чудо, вызванное вмешательством, с одной стороны, Богородицы, а с другой — дьявола. Преславное чудо Богородицы состояло в том, что едва русские отступили с Угры, как татары побежали прочь от границы, поддавшись страху перед русскими. Русские же «мнили», будто татары идут им вслед, и отступали все дальше и дальше. Вмешательство дьявола состояло в том, что Иван III послушал «злых человек сребролюбцев богатых и брюхатых и предателей хрестианскых» (это определение прямо заимствовано из «Послания» Вассиана) и побежал от Кременца к Боровску.
Автор московского свода 1490-х гг. повторил ростовскую версию, но постарался устранить из нее противоречия и дополнил некоторыми подробностями. При описании боев на Угре ростовский книжник не упустил случая упомянуть о том, что русские стрелы и пули произвели опустошение в неприятельских рядах, тогда как татарские стрелы «межю наших падаху и никого же оуязвляху». Эта подробность была вычеркнута из великокняжеской летописи. Кроме того, московский летописец впервые назвал по имени «предателя» Мамона, устами которого сам дьявол посоветовал Ивану III бежать от татар.
Официальный летописец заметил несообразность в рассказе ростовского книжника. После отступления с Угры русские предприняли энергичные действия против татарского царевича, вторгшегося в московские пределы к югу от Оки. В результате стремительного марша русских дружин татары поспешно бежали в степи. Эта подробность, сообщенная ростовской летописью, плохо согласовалась с версией о бегстве Ивана III к Боровску.
Московский летописец вычеркнул эпизод со «злыми советниками» и отступлением Ивана III к Боровску, а сведения о предательстве соблазненного дьяволом Мамона отнес к рассказу об отступлении полков с Угры к Кременцу. Обличая Мамона, книжник старательно списал из Ростозской летописи неуместную ссылку на соблазнение дьяволом Адама и Евы: «Сам бо дьявол тогда усты Мамоновы глаголаше, той же древле вшед возми и прельсти Адама и Еву».