Иван Иванович Фенимор
Шрифт:
– Живем! Как это вы сказали? Боку навигэ, апрэ мурю!
А дальше события стали развертываться с необыкновенной быстротой. В комнате, куда они явились, нагруженные по дороге бутылками, хрипел граммофон, табачный дым стоял голубым облаком. Смуглая особа в красном
Другая дама, блондинка, полулежала на диване, высоко заложив нога на ногу в ослепительных чулках. Над ее головой на полке сиротливо жались друг к дружке пяток замусоленных книжонок, и стояли копеечные репродукции с нотр-дамовских химер.
– Фенимор! Фенимор! – закричали присутствующие в радостном волнении.
– Душечка Фенимор!
Граммофонная пластинка продолжала вращаться с тошнотворной быстротой. С ее бугров чей-то голос не унимался:
В бананово-лимонном Сингапуре…Когда захлопали пробки, и шампанское пеной полилось в чайные чашки, за неимением более подходящей посуды, все пришли в восторг.
– Да здравствует Фенимор!
Фенимор крутился, как волчок, целовал дамам ручки, в десятый раз представлял своего «старого друга», заставлял его танцевать с Юлечкой танго. Алексей Фомич совсем размяк. Все перемешалось – граммофонная музыка, смачный смех пышной Евгении Карловны, лисьи зубки Юлечки, шампанское в чашках. Липкий, сладковатый туман застилал сознание. Но, улучив минуту просвета, он все-таки спросил шепотом:
– Кто же они такие?
– Артистки, – отвечал Фенимор.
– Иван Иванович, а как же с носками? Пропал рабочий день.
– А ну вас, – махнул Фенимор рукой, – надоели с вашими носками. Носки, носки. Завтра успеем… времени много. Юлечка, поставьте опять «В бананово-лимонном Сингапуре».
И он тыкал позолоченным горлышком тяжелой бутылки в чашку.
Потом все сидели в такси и ехали в какой-то кабачок. Шел дождь. За автомобильным окном пролетал ночной Париж, то мертвенно-крикливые огни кинематографов, отраженные на черном мокром асфальте, то нежные женские платья в освещенных витринах, то лицо усатого полицейского в синей пелерине на перекрестке. В темноте сверкали лисьи зубки Юлечки.
Алексей Фомич подумал, что, может быть, так и надо – напихать события, как яблоки в корзину, ни о чем не думать, ни на что не надеяться. Может быть, это и есть жизнь. А если каждый день в один и тот же час вставать, в один и тот же час выходить на улицу…
– Что притих, – обратился к нему Фенимор, – все о носках думаешь?
– О каких носках? – удивилась Юлечка.
– Помилуйте, это он так. Причем здесь носки? – отбивался Алексей Фомич.
К его удовольствию, вопрос о носках был исчерпан.