Иван Путилин и Клуб червонных валетов (сборник)
Шрифт:
Так погибла знаменитая мельница в Гусевом переулке. Выигранные деньги благородный Путилин вручил вдове, г-же Грушницкой. Он спас ее с дочерью не только от нищеты, но и от позора: из шестидесяти девяти тысяч она внесла тридцать, растраченные ее мужем, как опекуном Юлии Вышеславцевой.
Как благодарила Грушницкая этого удивительного человека!
Пытка Ивана Грозного (IV)
Лютый помещик
Судьба
Я настойчиво советовал моему талантливейшему другу несколько отдохнуть после его непрерывных трудов.
– Друг мой, не будет ли это роскошью? – улыбался Путилин.
– Ты считаешь, Иван Дмитриевич, отдых роскошью?
– Что поделаешь… Я, как тебе известно, не принадлежу самому себе.
– Но ты рискуешь не принадлежать никому, кроме Нирване, если будешь так форсить своим здоровьем. Не лучше ли немного отдохнуть, собраться с силами?
Он внял моим увещаниям, и мы очутились в имении X.
– Веди растительную жизнь. Пей молоко, собирай грибы, а главное – не думай!
Путилин усмехнулся.
– Так-таки ни о чем?
– Ни о чем. Я знаю, дорогой Иван Дмитриевич, твою непоседливость, ты и в мирно шумящих соснах готов видеть следы страшных преступлений.
– А ты, доктор, вполне убежден, что здесь, в этих окрестных поместьях, все благополучно?
– Да ни о каких разбоях не слышно. Вообще, ты можешь, мой знаменитый друг, хоть на короткое время забыть свою знаменитую «кривую»?
– «Знаменитый» и «знаменитую»… Гм… гм, – усмехнулся Путилин. – Ты говоришь это так уверенно…
Кормили нас как на убой. Цыплята, молодые двухнедельные барашки, жирные «полотки», всевозможные соления, варения, настойки.
– Скучно, – сказал мне как-то великий сыщик.
– Почему? Посмотри, как дивно хорошо кругом. В огороде чудесный запах овощей: как пахнет укроп; какая завязь огурцов; как алеют и синеют головки мака. Какая красота разлита во всем, повсюду!
– А кто знает, доктор, может быть, в этой благодатной природе кто-нибудь плачет, тоскует.
Мысль моя о мозговом переутомлении Путилина получила реальную окраску.
«Ну разумеется, он – переутомился. Ему во всем чудятся ужасы преступлений, злодейств».
На пятый или шестой день нашего пребывания в имении Зеленые лужки, принадлежащем X., Путилин обратился ко мне:
– Итак, все спокойно?
– Все.
– И в этом ты твердо уверен?
– Полагаю. Думаю. Убежден.
– Подойди ко мне!
Я с живейшим любопытством подошел к моему великому другу.
– Смотри прямо!
Голос его зазвенел знакомой мне резкостью.
– Куда?
– Все прямо. Видишь ли ты там, вдали, красивую усадьбу, расположенную в лощине?
– Вижу.
– Ты не знаешь, кому она принадлежит?
– Откуда я могу это знать? Я первый раз в этой местности…
Я пристально, сильно заинтересованный, впился взором в эту усадьбу.
Большой белый каменный дом.
Он выдается из парка, густого, тенистого, которым, словно кольцом, охвачен.
– Это недалеко отсюда. Всего с полверсты. Прекрасно. Дом как дом. Усадьба как усадьба. Дальше-то что?
Гениальный сыщик чертил палкой по песку.
– Там, доктор, дьявол живет… – тихо пробормотал он.
– Как дьявол?
– Очень просто. Там живет лютый помещик…
– Почему «лютый», отчего ты называешь его дьяволом?
Я во все глаза глядел на знаменитого сыщика. А утро было на редкость хорошее: в воздухе немолчно звучала песнь птиц, к которой робко, несмело примешивался стук травяных кузнечиков.
– Тюи-тюи… Ку-у-ку! Ку-у-ку!.. Тюи-тюи..
– Ток-ток-ток… Чик-чик-чик. Природа справляла свой великолепный пир. Гимн ее несся к тому бездонному небу, где жаворонки купаются в синеве воздуха и где они так сладостно поют.
Путилин выпрямился.
– Слушай. Сегодня поутру ко мне пришел крестьянин этой проклятой усадьбы. Она принадлежит…
– Кому?
– Не догадываешься?
– Нет.
– Она принадлежит богатейшему дельцу из «потомственных русских дворян», награбившему деньги и решившемуся отдохнуть на «новой земле». Это Ехменьев – барин хоть куда. Он женат… Одна дочь от прежней жены в пруду утопилась.
– Но при чем же здесь ты, Иван Дмитриевич?
– Слухом земля полнится, доктор. Крестьянин – он арендует у барина хуторок один. Как его угораздило узнать, кто я, – не знаю, знаю только, что он мне поведал историю. В лицах, в подлинных диалогах я ее изображу тебе…
– Батюшка, ваше превосходительство, спасите!
– Кого? Что? Почему?
– Лютый помещик живет у нас. Нас всех в кабалу взял. Ты ему и так, и этак работай.
– Кто же он?
– Ехменьев. И-и, зверь, одно слово! Шкуру дерет с человека.
– А чем же?
– А чем попало. Бьет мужика, который ему задолжался, а сам таково гневно кричит: «Будете с… с-ны… понимать теперь, как на волю стремиться?! Мы, божьей милости, отцов ваших на конюшне драли, а вы – о свободе возмечтали?! Бить вас! Всю дурь выбить из ваших хамьих костей».
– Да это еще что… Мы, значит, привыкли, чтобы нас били. А вот как он супружницу свою мучает.
– Ты, доктор, понимаешь, что я насторожился.
– Как же мучает он супругу свою? – спрашиваю его.
Ухмыляется он.
– Вот до чего ревнивый черт – не приведи Господи! Одно слово – зверь лютый! Не только к господам ревнует, к парню каждому. А барыня Евдокия Николаевна – хо-ро-о-шая барыня, не только лицом, а прямо, можно сказать, обхождением всем. Уж она, голубка, никого не обидит, никого без внимания не оставит. А он, постылый, мучениям ее предает.