Иван Путилин и Клуб червонных валетов (сборник)
Шрифт:
Ловчий на минуту скрылся.
И вдруг, очень скоро, в загульной комнате появилась совершенно раздетая Варвара.
Ужас, страх кривит лицо красивой молодухи.
– А ну-ка ее пыткой Ивана Грозного! – исступленно заревел Ехменьев. И даже в ладоши забил.
Бросился к Варваре ловчий Сергунька.
– Ай-ай! Что ты делаешь?! Ох, не могу, ох, оставь!
Безумно страшный крик прокатился по жаркой комнате.
А что же делал ловчий Сергунька?
Да ничего страшного:
– Так-так! Возьми ее под бока! Еще, еще!
И послушный велению своего барина, раб продолжал свою «заплечную» работу.
Сначала ему было неприятно, тяжело: ведь он любил эту молодую женщину. За что он ее мучает? Но мало-помалу зверь, проклятый, постыдный зверь, живущий в душе каждого палача, хотя бы и подневольного, стал просыпаться в этом детище тьмы, вековечной российской власти тьмы.
Теперь он уже с остервенением истязал «особой» пыткой свою милую…
– Стой! Стой! Не вывернешься!
– Хорошенько ее, хорошенько!
Лицо Ехменьева выражало непередаваемое наслаждение.
– Ай! Ай! Господи! – дико вскрикивала несчастная пытаемая, стараясь вырваться из рук палача. – Сергей… ой, пусти!
Но Сергей ее не отпускал.
Он щекотал ее подмышки, бока. Один сплошной, непрекращающийся крик повис в комнате. Лицо молодой женщины посинело. Глаза почти вылезли из орбит, на губах проступила пена.
Теперь уже весь огромный ехменьевский дом наполнен криками:
– Спасите! Спасите!
Дрожит челядь. Бледнеет. Как ни привычна она к таким крикам, все же жуткость ее берет.
Кончилась «проба».
Полумертвым пластом, с еле заметными признаками жизни лежит Варвара.
– Молодец, Сергунька, хорошо сработал! – доволен зверь Ехменьев.
Пьяной, покачивающейся походкой отправился он к жене.
Дверь спальни заперта.
– Открой! – гневно крикнул он.
– Ни за что! – послышался ответ Евдокии Николаевны.
– Открой, говорю! Хуже будет! Эй, не дразни меня!
– Хуже того, что есть, не может быть, изверг, палач.
Ехменьев начал ломиться в дверь, стараясь сорвать ее с петель. Но крепка дубовая дверь, не поддается.
– Ты, может быть, с любовником своим там милуешься? А? Которого целовала.
– Может быть…
– Убью!..
И опять бешеные удары в дверь.
– Знаю я тебя, тихоню. Богу молишься? За всех – великая заступница? А, чтоб тебя!
Выпитое в огромном количестве вино дало о себе знать: Ехменьев пошатнулся и грянулся тут же у дверей. Верный ловчий потащил его за ноги, как тушу.
А Евдокия Николаевна действительно молилась. Стоя на коленях перед образами, озаряемыми кротким сиянием лампад, вся в слезах, она шептала жаркие слова
– Господи! Ты видишь мучения людей, поругаемых этим зверем… Ты всемогущ. Яви же свою великую милость, укроти его, спаси неповинных от лютости его… Страшно мне руки накладывать на себя, ибо грех это большой. Но если ты, Господи, не желаешь этого, прибери лучше меня!
И долго-долго молится горемычная жена лютого помещика. Скоро ли явится благодарный сон? Скоро ли он успокоит страдалицу?
Приятель «доносчика»
В то время, как происходило все это в барском доме, в крохотном «хуторке» крестьянина-доносчика робко мигал огонек.
За столом рядом с «доносчиком» Бесчастным сидел высокий старик-крестьянин. Большая седая борода, загорелое лицо.
– Да неужто это вы взаправду, ваше превосходительство? – в глубоком удивлении восклицал Бесчастный.
– Как видишь, любезный Егор Тимофеич.
– Как же это так? Ведь личина-то другая?
Для темного хуторянина чудесное превращение Путилина казалось необъяснимой загадкой.
– В своем виде, как сам ты понимаешь, опасно было сюда прийти. Увидеть могут, ему донесут, и все дело пропало. Вот и одел личину, вырядился.
– Ловко! – тоном искреннего восхищения вырвалось у Бесчастнова.
– Отчего же вы не жалуетесь на дикости и безобразия Ехменьева?
– Кому, ваше прев…
– Зови меня, Егор Тимофеич, просто Иваном Дмитриевичем, – хлопнул Путилин симпатичного хуторянина по плечу. – Длинно больно «превосходительство» выговаривать.
– Помилуйте-с, как можно-с…
– Прошу тебя. Слышишь? Так почему, говорю, не жаловались? Ты вот спрашиваешь: кому? Да начальству ближайшему.
– Эх, барин хороший.
Махнул рукой Бесчастный, досадливо, насмешливо.
– Начальству… Да что толку из этого выйдет, коли само начальство наше дружит с ним? Вместе в карты режутся, вместе попойки устраивают. Коли жалиться, одно только выйдет: и барин шкуру спустит, да и господа в кокардах в морду залезут.
– Не знаешь ты, Егор Тимофеич, за что он на жену свою так взъелся?
– Слышал… Бают, будто приревновал ее к брату управляющего. А только грех это. Не такая Евдокия Николаевна. Ангел, одно слово, святая барыня.
Путилин посмотрел на часы и встал.
– Что же, пойдем, Егор Тимофеич.
– Куда, барин хороший?
– Да туда, к барскому дому. Ты дорогу лучше знаешь. Проведи меня.
– А для чего-то?
– Хочу, голубчик, поближе все рассмотреть.
Они вышли.
Ночь была на редкость темная. Словно черным саваном окутала она ехменьевское имение. Идти пришлось недолго.