Иван Шуйский
Шрифт:
Рейнгольд Гейденштейн, находившийся во вражеском стане, приводит в своих «Записках о Московской войне» любопытные подробности осады. Рассказывая о решающем моменте первого штурма, он пишет: «…в то время, как наши были задержаны при взятии стен, Иван Шуйский разъезжал тут и там на раненом коне; он своими угрозами, просьбами, наконец, даже слезами, и с другой стороны епископ, выставляя мощи и иконы, успели остановить бегство и ужас своих. Враги сперва стали стрелять в наших из пушек и бросать камни, в то время как наши, в свою очередь, метали в них копья… с той и с другой стороны очень многие были ранены…»397 Вот важный эпизод, характеризующий Шуйского с наилучшей стороны. Воевода не боялся сунуться под вражеские пули, оказавшись на передовой. Он личным примером, личной отвагой укрепляет волю подчиненных к победе. Возможно, он и призвал на помощь изнемогшим защитникам крепости псковское духовенство.
Иван Петрович сделал несколько гроссмейстерских «ходов» задолго до начала штурма. Он многое предвидел и ко многому готовился, может быть, к удивлению псковичей,
После того как псковичи очистили от неприятеля руины Покровской башни, порыв атакующих окончательно иссяк. Ночь пала на заваленные трупами развалины стен и башен. Под ее покровом венгерская пехота небольшими кучками стекалась в лагерь, оттаскивая трупы товарищей. В итоге последней жестокой схватки за полуразрушенную башню остатки неприятельских штурмовых отрядов были выбиты за стену, в поле. В качестве трофеев нашим достались вражеские знамена, множество брошенного оружия, полковые трубы и барабаны. Несколько знатных пленников предстали перед русскими воеводами, чтобы в подробностях рассказать о королевской армии.
Победа далась недешево. Гарнизон и примкнувшие к нему горожане понесли тяжкий урон. Одних убитых было 863 человека, а раненых — 1626 человек398. «Повесть о прихождении Стефана Батория на град Псков» в данном случае может рассматриваться как надежный источник: мертвые тела своих бойцов и количество раненых псковичи могли пересчитать по указанию своих воевод. Шуйский отправил гдовскому воеводе грамоту о необходимости пополнить гарнизон399. По сведениям Гейденштейна, именно тогда погиб Михаил Черкашенин, предводитель служилых казаков. Летопись сообщает мрачную подробность: Черкашенин получил репутацию колдуна. «Заговоры были от него ядром многия», — да и о собственной смерти он возвестил товарищам заранее400.
Судя по русским источникам, войско Стефана Батория рассталось со значительно большим количеством бойцов. «Повесть…» возвещает, что ущерб неприятеля одними убитыми составил около пяти тысяч человек. Но тут как раз возникают серьезные сомнения в достоверности этих сведений: в «Повести…» сказано: «А всех градоемцев, убитых под Псковом, как говорили они сами, было более пяти тысяч, а раненых вдвое больше»401. Во-первых, ссылка на какие-то разговоры в неприятельском стане выглядит слишком расплывчато и неопределенно. Во-вторых, подсчитать вражеские потери куда как сложнее, нежели свои. В-третьих, хотя эта фраза и стоит в тексте сразу после исчисления знатных людей королевской армии, сложивших головы во время первого штурма, но звучит несколько странно: в ней говорится не только о тех бойцах, которые погибли на приступе, но и обо всех «градоемцах», убитых под Псковом. Иначе говоря, о неприятельских потерях за всё время «псковского сидения». Видимо, автор «Повести..» не располагал сколько-нибудь точной информацией о потерях Баториевой рати в день первого штурма.
Сам неприятель признавал, что одних поляков погибло около 500 человек, а историк В.В. Новодворский к этому присовокупил следующее умозаключение: «…кроме того, пало много немцев и венгров, очень многие получили раны от каменьев, кольев и топоров»402. Прямая цитата из Пиотровского разъясняет дело: «Не знаю сколько наших легло при этом штурме, потому что говорить об этом не велят. Я полагаю убитых до 500; раненых поменьше секирами, избитых дубинами — очень много. Гавриил Бекеш убит из ручницы; Тлукомский пехотный ротмистр тоже и Конопковский, поручик отряда Ухровецкого, сам Ухровецкий легко ранен из самопала; Кетлер, племянник курляндского герцога тоже ранен; Бутлер поручик из отряда курляндского герцога ужасно избит; Редер, который недавно получил от короля цепь, ранен из ручницы и врачи не надеются, чтобы остался жив, — это из знатнейших. Пехотных десятников, а особенно венгерцев и немцев погибло довольно. Всех этих раненых и убитых из венгерских окопов пришлось проносить мимо короля, стоявшего над рекою, так что всякий мог его видеть. У нас и фельдшеров столько нет, чтобы ходить за ранеными. Что сам видел, то и описываю Вашей Милости. Трагедия эта продолжалась от 19 до 23 часа. Король, отъезжая в лагерь, велел рейтарам пана Гостынского спешиться и идти стеречь окопы, что те сейчас и исполнили. Удивительно, что не только они, но и все всадники Фаренцбека, оставив своих коней, пошли на штурм; в Германии они этого не сделали бы, хотя бы им сам цесарь приказывал. У Фаренцбека должно быть не мало погибло заметных людей. Что приступ сошел неудачно — обвиняют главным образом венгров»403.
Не очень понятно, разделяет ли Пиотровский потери поляков и германской наемной пехоты, возглавленной Фаренцбеком. Похоже, разделяет: об этом говорит форма его записи — сначала дана цифра убитых и раненых, потом перечислены знатные поляки и венгры, погибшие или получившие ранения, потом опять речь заходит о потерях «пехотных десятников» и т. п., а затем звучит предположение, что среди «импортных» наемников полегло
Рейнгольд Гейденштейн сообщает о гибели более 40 представителей польской знати и неменьшего количества знати венгерской. Королевский любимец, прославленный командир венгерских наемников Бекеш и у Пиотровского, и у Гейденштейна, и в русских источниках представлен как особо тяжкая для Стефана Батория потеря. Из высших офицеров его судьбу помимо Тлукомского разделил глава французских наемников Жан Гаронн. Из письма придворного маршалка А. Зборовского, явно занижающего потери (его цифра — 150 убитых, что маловероятно), видно: убит еще один венгерский офицер, Секель Андреас. По свидетельству ксендза Барановского, вскоре после отражения приступа знатный венгр Петр Кенди (или Кендей) умер от ран, полученных при строительстве шанцев незадолго до штурма405. Пиотровский сообщает о смерти пехотного ротмистра Тарновского от ран, полученных при штурме, десять дней спустя406.
Стоит вглядеться в сообщение Пиотровского. Оно таит в себе пласт жестокой правды, не бросающейся в глаза, но исключительно важной для понимания всего «псковского сидения». Осаждающие понесли огромные потери не раненными, а… ушибленными. О чем это говорит?
Королевское воинство несло тяжелые потери, приближаясь к полуразрушенным стенам, за которыми сидели псковские пищальники, лучники и пушкари. Под огнем русских ратников, надо полагать, оно рассталось с многими бойцами. Но когда великолепные отряды, состоящие из профессионалов войны — опытных, дерзких, отлично вооруженных, — добрались до стен и заняли изрядные участки оборонительных сооружений, у псковских воевод не хватило сил выбить их оттуда. Сказалось то самое «качественное преимущество»: русские дворяне и стрельцы ничем не уступали польско-литовской шляхте, венграм и немецким наемникам. Те же профессионалы войны. Но их было все-таки маловато. И они дрогнули. Тогда в бой пошло всё население города.
Конечно, горожанин с топором, оглоблей или дубинкой должен быть оценен как половина или даже треть полноценного, хорошо обученного ратника. И, надо полагать, бой за башни и проломы, захваченные противником, вносил страшный урон в ряды защитников Пскова. Скорее, всего, они расплачивались двумя, а то и тремя своими бойцами за одного поляка или немца. Но за их спинами стояли иереи с иконами и… родные дома. Старики, жены, дети… А воинство Стефана Батория славилось из ряда вон выходящей тягой к зверствам. Например, ворвавшись в пылающие Великие Луки, королевские ратники-венгры «… пришли в ярость… и перебили здесь всех без разбора»407. Другой польский источник рисует ужасающую картину великолукской бойни 5 сентября 1580 г. в подробностях: «Наши учинили позорное и великое убийство, желая отомстить за своих павших товарищей. Они не обращали ни на кого внимания и убивали как старых, так и молодых, женщин и детей. Начальники, не будучи в состоянии удерживать их, отъезжали прочь, а имевшие сострадательное сердце не допускали убивать тех, кого наша кавалерия захватила в плен, в особенности женщин и детей. Все заняты были убийствами и грабежом, так что никто не тушил пожар»408. При взятии крепости Сокол солдаты Батория проявили первобытную дикость, вырезая ее защитников. Стоит привести еще одну красноречивую цитату из сочинения польского — польского! — историка Рейнгольда Гейден- штейна «Записки о московской войне (1578–1582)»: при штурме Сокола немецкие наемники «…желая отомстить за бедствия, претерпеваемые их соплеменниками в продолжение стольких лет от Московской свирепой жестокости, новейший образец которой мы недавно видели при взятии Полоцка409, умертвили всех [защитников Сокола] и в том числе [воеводу] Шейна (еще один милый образец коллективного «благородного негодования». —Д.Б.). Оставшиеся в крепости на коленях стали просить о пощаде, но при вторжении немецких солдат, убивавших без разбора всех, отчаявшись в спасении, опустили подъемную решетку, висевшую над воротами сверху, и перебили до 500 немцев, заперев их в крепости. Между тем, Разражевский и некоторые немцы и поляки скоро разломали ворота, и когда последние были открыты, тогда одна часть защитников была перебита, другая отчаявшись во всем, сгорела, бросившись в пламя. Повсюду происходило великое убийство, так что многие и, между прочими, Вейер, старый полковник, говоря о своем участии во многих сражениях, не задумывались утверждать, что никогда ни в одном месте битвы не видели они, чтобы так густо и тесно друг с другом лежали трупы. Многие из убитых отличались тучностию; немецкие маркитантки, взрезывая такие тела вынимали жир для известных лекарств от ран, и между прочим это сделано было также у Шейна»410. Псковичи знали, какая «королевская милость» ждет их в случае падения города. Следовало любыми средствами остановить зверье, служившее у польского монарха, иначе оно устроило бы во Пскове очередной кошмар. Поэтому горожане решились заплатить столь высокую цену за уничтожение ударных отрядов неприятеля. Тут у них составилось полное взаимопонимание с Иваном Петровичем, отец которого был пленен и убит литовцами!