Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа
Шрифт:
— То, что вы не поверили в историю нашего случайного знакомства с экипажем Ничипорука в ленинградском ресторане, делает вам честь! — покровительственно сказал Вася. — Всегда приятно иметь дело с профессионалом. Ну, конечно же, Феликс Сергеевич, никто просто так не поднимет в воздух огромный военный самолет, чтобы перевезти яхту каких-то зачуханных эмигрантов! И тут вас не обманула ваша интуиция!.. А уж тем более цеплять эту яхту к тяжелому боевому вертолету! Не говоря уже о снабжении этой яхты за счет вашего военного округа…
Вася
— Все эти буквы, цифры, конечно, недоработка местных органов, но… Еще до Босфора их не будет. И конечно же есть задание! И тут вас чутье не подвело! Мало того, Феликс… Виноват, отчество забыл.
— Сергеевич, — быстро подсказал человек в штатском.
— Так вот я и говорю: мало того, уважаемый Феликс Сергеевич, задание — архисерьезное!.. Дойти живыми до Израиля, легализоваться, продать эту яхту, купить большой дом, завести солидное дело и как можно плотнее внедриться в чужую нам пока обстановку! А там… Ясно вам, Феликс Сергеевич?
— Так точно, Василий Петрович, но…
— Сами понимаете, Феликс Сергеевич, всего сказать не могу.
— Я понимаю, но все же странно… Надо же было как-то…
— Ничего странного, — оборвал его Арон. — Значит, не надо было. — Он развалился на диванчике, закинул ногу за ногу и, пристально глядя на совсем растерявшегося Феликса Сергеевича, угрожающе проговорил:
— И не вздумайте трогать Ничипорука, Казанцева и Блюфштейна! Это НАШИ ЛЮДИ!
— Слушаюсь, Арон Моисеевич…
— И еще, Феликс Сергеевич. Если хоть одна живая душа, включая и ваше непосредственное начальство, узнает истинное положение вещей… — сказал Вася.
— Ох, не завидую я тебе, парень! — добавил Арон.
— Что вы! Что вы!.. Как можно… — Феликс Сергеевич был совсем раздавлен. — Мне ли не знать!..
— И кончайте волынить с Блюфштейном! — уже совсем строго сказал Василий. — Наш человек специально со скандалом уходит из армии, подает заявление на выезд, а вы его тормозите!.. Тем самым срываете легальную переброску нашего человека за границу! Вы что у себя там, с ума посходили?! Тем более, у него тетка в Америке! Когда еще представится такой случай!..
На компасе — сто девяносто три градуса.
Паруса наполнены свежим ветром, и «Опричник» мчится по водяной глади, оставляя за кормой черноморские мили…
Дело близилось к вечеру, и солнце теперь высвечивало правый борт яхты, окрашивая паруса нежно-оранжевым светом.
А пока усталый Василий стоит у штурвала, с трудом удерживая яхту в нужном направлении.
В камбузе орудует Арон. Вскрывает консервные банки, кипятит чайник на газовой плите. Готовит ужин.
— Как тебе это в голову пришло?! — кричит он из камбуза и хохочет, как сумасшедший.
— Как только он спросил — не было ли у вас задания! — крикнул ему Василий.
— Ну, портянщик!.. Ты, Васька, для меня непрочитанная книга! Что ни день — новая страница!
— Не прибедняйся, ты тоже — не подарок! — крикнул Василий и передразнил Арона: — «И не вздумайте трогать Ничипорука, Казанцева и Блюфштейна! Это НАШИ люди!..»
— А что мне оставалось?.. Ты ему лапшу на уши вешаешь, а я что, пальцем деланный?..
— Арон, мы давно выяснили, чем тебя делали. Ты лучше в английском потренируйся, а то мне не очень понравилось твое произношение.
Ночью на руле стоял Арон. Вглядывался в черноту южной ночи, посматривал на компас.
Дверь в каюту была открыта. Там за столом, под небольшой лампочкой сидел Василий и заполнял большую бухгалтерскую книгу. Рядом были разложены карта, линейка, транспортир…
— Васька! Кончай аккумуляторы расходовать! — сказал ему Арон. — Случись что — потом двигатель не заведем. Чего ты там корябаешь?
— Веду вахтенный журнал. Марксен велел… — Василий посмотрел на фотографию Марксена Ивановича, висевшую на переборке каюты. — В Израиле, Арончик, долгими зимними вечерами мы будем читать его друг другу вслух…
— В Израиле нет зимы, — на полном серьезе возразил Арон. — Ложись спать. Тебе через полтора часа на вахту…
— Интересно, где мы сейчас? — уткнулся в карту Василий.
— А хрен его знает, — легкомысленно ответил Арон.
— Марксен говорил — суточный переход яхты — сто миль. Если от Одессы до Босфора триста двадцать шесть миль, а мы уже топаем вторые сутки… Значит…
— Этот мудила — Феликс Сергеевич — нас еще полдня продержал. Учти.
— Учел… — Василий приложил линейку к карте, посчитал шевеля губами: — Где-то недалеко от Румынии… Километров сто, примерно, от Констанцы.
— Иди ты! — удивился Арон. — Значит, мы уже за границей?!
— Конечно.
Арон закрутил головой, вглядываясь в черноту ночи:
— О, бля!.. И как назло ни хрена не видно!.. Васька! Давай, махнем в Румынию! К утру будем…
Василий улегся на диванчик, натянул на себя одеяло и сказал:
— Сохрани нас, Господь, от заходов в какую-нибудь страну бывшего Соцлагеря и Экономической Взаимопомощи! Как только они узнают, откуда мы, они тут же нам яйца отрежут. Это в лучшем случае, а в худшем…
— Но мы-то тут при чем?! — закричал Арон.
— Ароша, мы с тобой почти по пятьдесят лет прожили в Стране Советов. Хотим мы этого или нет, но в какой-то степени мы за все в ответе, — и за Венгрию, и за Чехословакию, и за Афганистан, и вообще за все, — уже сонно проговорил Василий и потушил свет в каюте.
Глубоко под водой шла подводная лодка.
Ни один луч света не проникал в мрачные черноморские глубины, и силуэт лодки лишь угадывался в кромешной тьме подводного царства.