Иванова, на пересдачу!
Шрифт:
Если за дело взялась Иванова Даша — быть беде!
Глава 3
Как понять, что тебе срочно нужен парень?
Тебе начинает сниться Станислав Измайлов. Он стоит обнаженный после душа, и капельки влаги блестят на его смуглом теле. Руки, перевитые мышцами, покоятся на мощной груди.
Ты обводишь языком кубики его пресса, скользишь ниже и касаешься губами сосредоточия его желания. Горячего, жаждущего. Сильного.
Измайлов
В эту секунду ты просыпаешься.
С мыслью: «Твою ж мать!»
Я распахнула глаза и долго пялилась в потолок, откинув одеяло, которое не грело, но жарило разгоряченное тело. Дикое возбуждение не утихало. На соседней кровати дрыхла Шевченко, уткнувшись лицом в подушку.
Сердце заходилось частым биением, и я не могла утихомирить его. Сколько ни повторяла себе, что Станислав Измайлов — мерзавец, ненавистный мною. Сколько ни вспоминала его вечное ехидство и презрение.
Сердце всё равно выстукивало мелодию того, какое наслаждение дарили его губы… и руки…
Надо срочно заняться чем-нибудь полезным.
Даже сомнений быть не могло: чем именно.
Бег спасал меня в самые тяжелые минуты жизни. Иногда казалось, что хуже быть не может. Всё кончено. Тогда я надевала любимые тренировочные кроссовки и бежала. Вокруг общежития и парка. Оббегала квартал. Переводила дыхание у стоячей воды канала, что протекал в пяти километрах от общаги.
И неслась обратно.
Иришка не понимала, как я умудряюсь бегать зимой или в дождь. А я ловила какой-то сумасшедший кайф от того, что уматывала себя в край.
Вот и сейчас я тихонечко достала одежду, врубила в наушниках музыку.
Пора!
К сожалению, мой настрой был нагло испорчен. На «черной» лестнице, по которой я собиралась спуститься, стоял грустный Коперник. В пижаме. Встрепанный. Одинокий.
— Ты чего? — удивилась я.
— Не твоего ума дело, — он включил режим злюки.
— Всё, что ты происходит с тобой, дело моего ума. Рассказывай.
Иван помялся, переступил с ноги на ногу.
— Мысли какие-то идиотские лезут после нашего вчерашнего разговора. Мне кажется, Ира меня никогда не полюбит. Вот пытался закурить, — он показал измочаленную сигарету, — а не смог. Я такое не умею. Понимаешь? Прочитал научную статью, что курение активизирует мозговые процессы. А всё равно никак.
Фига себе. Радикально он решил поменяться. Из поборника здорового образа жизни до курильщика.
— Есть спортивная форма? — смирилась я с тем, что отделаться от Ванюши не удастся.
— Ага.
— Даю тебе пять минут. Будем выгонять дурные мысли самым простым способом — изнурять тело тренировками. Носки теплые надень! И кофту под балахон! На улице холодно.
Короче говоря, вскоре ко мне вышла капуста, укутанная в четыре слоя вещей.
Ну, лучше так, чем заболеть и умереть в самом рассвете сил, так и не познав женской любви.
Бег с Ваней был долгим и нудным, ибо неспортивный Коперник задохнулся уже через две минуты и просто стоял, согнувшись и издавая звуки полумертвого кита. Я носилась трусцой около него, проклиная своё добродушие.
— Давай, слабак!
Щеки мерзли, и изо рта струился пар.
— Я не могу… — прохрипел Ванюша и протер запотевшие очки. — Можно мне пойти домой?
— Хочешь покорить Иру? — Он осторожно кивнул. — Тогда тренируйся! Девушки любят спортсменов, а не курильщиков! Догоняй!
Я побежала к перекрестку, думая о том, как все-таки хорошо глубокой ночью, когда улицы пусты, и лишь одинокие машины проносятся по шоссе, взрезая тишину.
Где-то вдалеке так громко пыхтел Коперник, что грозился перебудить ближайшие дома. Причем он мог уже идти, а не бежать, ибо я сбросила скорость под ноль.
Впрочем, вдвоем было как-то легче. Не так остро давило одиночество.
— А ты чего бегаешь посреди ночи? — Ванюша поравнялся со мной. — Какие думы гложут юное сердце?
Вот он поэт доморощенный. Откуда в технической голове берется подобная ересь?
— Просто люблю бегать, — пожала плечами. — Расслабляет, знаешь ли.
— Чушь собачья. Ты с таким лицом выходила, будто тебя призраки преследуют, — он запыхтел сильнее и отдалился; я намеренно ускорилась. — Ну и ладно. Не хочешь — не говори!
— Не хочу, — проворчала себе под нос.
Думать даже не хочу о том, что может заставить сорваться в ночи с кровати. Думать не хочу о том, кто способен вырывать дыхание из груди. О губах его дьявольских и усмешке вечной.
О том, как он решил, будто я — такая меркантильная дрянь, что отдалась за оценку. Мол, раз взяток не берешь, так меня возьми. Тепленькую.
Как ему в голову такое пришло?..
И что, теперь он всякий раз будет неоднозначно намекать, что моя оценка — позорище? Что он, весь такой замечательный, поддался инстинктам, а потому я хожу с незаслуженной четверкой?
Я не выдержала и разревелась. Горько так, безысходно. От гадливости к самой себе и тому, что в глазах Измайлова я теперь — обыкновенная давалка.
— Ты чего?.. — Коперник потряс меня за плечо.
Даже не заметила, как остановилась и уткнула лицо в ладони.
— Нормально всё.
— Иванова… Дашка… Да прекращай ты. Не плачь. На морозе это небезопасно. Лицо распухнет, потом страшная будешь ходить, — задумался и сам продолжил: — Блин, я не умею женщин успокаивать. В научных статьях об этом редко пишут, разве что с точки зрения психиатрии.