Ивановская горка. Роман о московском холме
Шрифт:
Первым деянием его было как бы крещение и просвещение Руси наизворот: собравши купно книги старой и новой печати, бог Данила поклал их в куль да и забросил в Волгу, потопив таким образом всю писаную словесность под водою.
Затем он поселился близ Костромы, переназвав её «город Кострома — верховная сторона» и ещё «Горний Иерусалим». Это и на деле было предприятие обширнее суеверий прежних и будущих, по сравнению с которым, скажем, даже секта наполеоновцев, признававшая вторым воплощением Спасителя пришедшего к нам с мечом императора французов, выглядит ребяческою забавой. Тут маловаты росточком и заплутавшие среди трёх перстов, как в трёх Римах, раскольники, — ибо покушение
В Костроме Данила Филиппович дал и свои собственные 12 заповедей, первая из коих гласила: «Аз есмь бог. Несть иного бога, кроме меня», а вторая — «Нет другого учения. Не ищите его». — И уже начальная из них была ложью, ибо смысл проповедовавшегося Саваофом Данилою с присными в том как раз и состоял, что «изобретённым», самосвятским богом может сделаться всякий желающий, стоит лишь сменить свою старую душу на пришлую. Ложь также сделалась и главным оружием сохранения секты.
Ещё за пятнадцать лет до явления на горе Городине «отца» народился ему и «сын божий», хлыстовский христосик Иван Суслов, от столетней богоматери Арины Нестеровны — но родился опять-таки не по плоти, а иносказательно, от нашедшего извне духа. Посетив «Господа Данилу» и «получив от него божество», он завёл себе двенадцать апостолов, богородицу помоложе и сделался «кормщиком» первой общины — «золотого корабля», за которым должны были следовать уже прочие «полки полками». Отменивши напрочь стеснявшее вольную волюшку крестное знамение, они тотчас же двинулись разносить новообретённый толк в люди. Этот-то человек и явился в селе Работках.
5
Путь странствий привёл его затем в первопрестольный город Москву. Здесь он согласно хлыстовским повериям был в 1672 году схвачен — по навету, конечно же, Никона (тот был уже в ссылке, по тут, как и далее, желаемое выдается за подлинное). Указом царя Алексея его распяли прямо на кремлёвской стене справа от Спасских ворот, где впоследствии поставлена была часовня Спасителя «Великого Совета Ангел». В четверг Суслов испустил дух, в пятницу похоронен на Лобном месте, а в ночь после субботы воскрес, явившись ученикам в подмосковном селе Пахре.
Вскоре он был схвачен в другой раз, ибо хлыстам однократного восстания из мёртвых казалось уже недостаточно, и та же история повторилась в точности снова. Наконец, когда Суслова приговорили уже к третьему по счёту распятию, исполнение казни было остановлено из-за видения царице Наталье Кирилловне, никак не могшей разрешиться от бремени: у неё произошло якобы откровение, что ребёнок родится счастливо, только ежели дадут свободу Христу Ивану. Его отпустили — и именно так появился на свет будущий император Пётр Великий.
С той поры Иван Суслов построил себе за Сухаревою башней на земле княгини Черкасской — что ныне сад за Институтом скорой помощи Склифосовского — дом, названный, конечно же, Новым Иерусалимом. Туда прибрёл и папа его Данила-Саваоф, а 1 января 1700 года вознёсся прямиком на небеса; после чего вроде бы и стали справлять новолетие в первое число этого месяца.
В доме исправнейшим образом учреждены были радения на «кругу», завертелась хлыстовская общинная пляска, во время которой они приходят в изумлённое состояние, вещая на разные ведомые и неведомые голоса.
Одним из главных их правил — в отличие от прочих, обычно стремящихся резко обособиться ересей, — было показное личное благочестие: хлыстам прямо-таки вменяется в обязанность неопустителыю и гораздо исправней обыкновенных прихожан исполнять все обряды господствующей церкви, чтобы отвести от себя подозрения властей предержащих, а главное и основное — легче вести проповедь в самом стане противника, пользуясь его же кровом и средствами.
Потому-то Иван Суслов не раз наведывался и в настоящий монастырь Воскресения в Новом Иерусалиме под Москвою, где успел соблазнить наиболее ревностных молодых монахов, а также познакомился с помещиком соседствеииого села Козьмодемьянского князем Ефимом Мещерским, родственником и сподвижником заточенной в Суздале бывшей царицы Евдокии. Когда же в 1715 году была раскрыта заведённая в вотчине новоиерусалимского монастыря близ Углича хлыстовская община, обвинённые в богохульстве её участники были неожиданно выпущены на свободу по приказанью ростовского епископа Досифея — того самого, что тоже «ходил в духе», пересказывая Евдокии разные чудеса и предрекая —возвращение престола, а впоследствии был за эти свои видения казнён Петром вместе со Степаном Глебовым.
На Москве Иван-божий сын также обратил всяческое прилежание к тому, чтобы пробраться внутрь монастырских стен, и главную свою общину завёл здесь в женском Ивановском. Когда же он улетел душою выспрь вслед за Данилою в собственном доме за Сухаревкой, то в отличие от папаши оставил на память поклонникам бренные мощи, ненадолго положенные по соседству на погосте Николы в Драчах, по вскоре торжественно перенесенные в Ивановскую обитель, где над ними водрузили памятник с надписью, гласившей о погребении тут святого угодника.
После Ивана Суслова его христово, а точней, антихристово (ибо «анти» означает не только «против», но также и «вместо») достоинство подхватил родной сын Данилы Филипповича нижегородский стрелец Прокоп Лупкин, жена коего постриглась с именем Анны опять-таки в Ивановском и стала там вместе с сестрой проповедовать на правах «мvроносицы». Сын их Спиридон Прокофьич поступил в Симонов монастырь, сделался его экономом и долгое время ведал всею обителью в отсутствие архимандрита. Ивановским же золотым кораблём правила богородица Москвы и всей России Настасья Карпова дочь, а в 1732 году здесь подле сусловских упокоились ненадолго и останки самого Лупкина.
6
В год смерти второго лжехриста раскаявшийся разбойник Семён Караулов — своего рода предтеча Ваньки Каина по переметному ремеслу, проживая в Замоскворечье в приходе Николы Заяицкого, он со своими подручными разъезжал по городам для сыска бывших сообщников, — вошёл ко главнокомандующему Москвы графу Салтыкову с доносом, что ему ведомы четверо домов, где собираются старцы и старицы вкупе с мирскими людьми для чинения всеразличных непотребств в новоизобретённой богомерзкой ереси.
По указанию карауловского наводчика Ивана Андреева, скинувшегося ретивым согласником хороняк, 6 января 1733 года в доме под Новодевичьим было захвачено разом сорок человек, пришедших на тайное сборище. За этой, первичной облавой, последовали ещё новые ловли, и в итоге одних только осуждённых по первому большому хлыстовскому делу оказалось триста три души, в том числе некто «шведской нации» Игнатий Андреев.
Главою согласия состояла вышеречённая Настасья Карпова, инокиня Ивановской обители и хлыстовская богоматерь. Радения корабля происходили прямо в её келье, поверх которой под кровлею обнаружили к тому же множество кроватей, где «они окаянные весьма дивным развратом в неискусный ум пришли, законный брак отвергая, а беззаконнаго смешения не отстая».