Иволга
Шрифт:
– Мне нужно поговорить с тобой, Вера. Необходимо, чтобы вы с Дашей уехали. Хватит с нас потерь. Вокруг нашей семьи что-то происходит: появились «чёрные» люди, а мы им, видимо, мешаем. На новом месте не лечи. Не привлекай к себе внимания. Твоя задача – вырастить Дашу! Она будет очень сильной. Ей всего год, а малышка уже светится. Здесь ей не дадут вырасти. Погибнет, как Аня. Я поставила девочке щиты, чтобы скрыть свет. Пока я жива, они закроют Дашу от «тёмных», пусть считают, что девочка лишена дара. После моей смерти щиты продержатся недолго. Дальше будешь защищать её сама. Береги малышку! – Анастасия Глебовна поправила белую косынку на голове, тонкие сухие пальцы старушки подрагивали от волнения.
– Бабушка, почему я ничего не знаю о защите?
– Извини Вера, но я не учила тебя этому. Считала, что это знание не пригодится. Зачем скрывать свет от знающих людей? А теперь, когда ты слаба, поставить Даше щиты всё равно не сможешь, не хватит сил. За год ты должна восстановиться. После моей смерти тебе придется самой защищать Дашу. Я объясню как. Всё иди, собирайся.
Анастасия Глебовна опустила голову, разглядывая рисунок на клеёнке. Она не хотела, чтобы внучка видела, как тяжело ей дается расставание.
Вера схватилась за голову:
– Как я вас, двух старушек, брошу? Кто за вами присмотрит? Куда мы поедем с Дашей? Где будем жить?
Вера оглядела кухню. Всё в ней радовало глаз: покрытый бесцветным лаком пол, жёлтые шкафчики для посуды, большой старинный стол, огромное окно, на широком подоконнике которого стояли горшки с её любимыми цветами.
– Не о том думаешь! – рассердилась бабушка Настя. – Вот адрес. Дом не большой… я купила его два года назад, после того как Миша перестал звонить. Чувствую, что его тоже нет в живых.
– Бабушка, почему ты молчала, – перебила Вера.
– Это ты помолчи и послушай! Я предполагала, что он может пострадать. С каждым годом вокруг нас становилось всё больше «тёмных» людей. Такое впечатление, что они постепенно окружали нашу семью, а теперь начали уничтожать одного за другим. Ты стала невнимательной или, как я подозреваю – «не видящей». Я права?
Вера покаянно опустила голову.
– Давно ты потеряла дар? Почему скрыла от меня? – в голосе старой знахарки чувствовалась боль и обида. В её солидные годы она была по-прежнему бодра, сохранила острый, ясный ум.
– Он неокончательно исчез: изредка я вижу и свет, и тьму вокруг людей. Не говорила потому, что не хотела тебя расстраивать. А ты, бабушка, не преувеличиваешь опасность?
Вера встала и подошла к окну, вгляделась в залитый лунным светом сад. В этом доме она прожила всю жизнь. На высоком тутовом дереве у ворот до сих пор висели качели. Шелковица выросла, детские качели теперь болтались высоко над землей. Аня называла их – небесными качелями. Здесь всё было дорогим и милым сердцу. По дорожкам сада бегала её дочь… Вера закрыла лицо руками, глухой стон вырвался из груди.
Анастасия Глебовна дернулась всем телом, крепко сжала руки в замок.
– Не лги себе, Вера, ты видела, как изменилась Аня. В гробу лежала не молодая девушка, а пожилая женщина. Тот, кто убил нашу девочку, выпил её жизненную силу. В последнее время ты лечила без сердца, сама говоришь, что дар видения совсем ослаб. Вы должны уехать. За нас не бойся, мы с Ольгой справимся. Вряд ли «тёмным» нужны старухи. Приедешь только хоронить нас, одна, без Даши. Не рискуй!
Голос Анастасии Глебовны дрогнул, на глазах заблестели слёзы. Она помолчала. Потом справившись с собой, продолжила:
– На чердаке дома, в сундуке, лежат старинные книги на персидском языке, Мы потомки тех, кто их написал. Язык забыли, знания подрастеряли, и теперь никто не может прочесть эти записи. Дом закроешь, книги заберёшь. Вдруг внуки смогут их перевести. Письма не пиши, только звони. Твой номер будет у верного человека, он и позвонит, если что с нами случится. Никто не должен знать, куда вы уезжаете.
Вера посмотрела на бабушку и подумала: «Откуда она берет силы бороться».
Лично ей хотелось просто лечь и заснуть навечно, чтобы больше ничего не чувствовать. Но ради Даши ей придется жить.
Они переехали за четыреста километров от родного дома в станицу Алексеевскую. Отец девочки не возражал: он учился на последнем курсе института, ему светила армия и ребёнок был «не с руки». Игорь обещал навещать дочь на новом месте и никому не говорить, где они теперь будут жить.
Всё потихоньку налаживалось. Даша росла крепким, весёлым, умным ребенком. Когда ей исполнилось три года, умерла бабушка Настя, не дожив до ста лет всего месяц. Вере позвонила мать, передала просьбу бабушки: не приезжать на похороны. Через год ушла Ольга. Незнакомый мужской голос в трубке телефона сообщил:
– Приезжайте, Вера Фёдоровна, умерла ваша мама.
Вера замерла с трубкой в руке. Она ждала этого, знала, что матери уже восемьдесят, но всё равно сообщение ошеломило. Боль потери разлилась в груди, она ощутила пугающую пустоту в сердце.
«Может, зря я послушалась и уехала? Была ли бабушка права, отправляя меня с ребёнком из Беловодья? Они обе закончили свой земной путь вдали от нас, никто не услышал их последних слов и просьб. Как больно. Стоил ли отъезд того одиночества, на которое они обрекли себя добровольно?» – роились мысли в её голове.
Вера попросила знакомую няню из детского сада трое суток побыть с Дашей. Свой отъезд объяснила срочным обследованием в медицинском глазном центре Краснодара.
***
Покидая родной поселок Беловодье, она печально оглядела старый крепкий дом. Тут прошло детство, здесь познала счастье и горе, здесь осталось её сердце. Окна, наглухо закрытые ставнями, рвали душу. Соседи за небольшую плату согласились присматривать за домом, косить траву в саду и огороде. Вера Фёдоровна не решилась продать семейный дом: лелеяла надежду, что когда-нибудь сможет сюда вернуться. Хотелось кричать в голос: она осталась одна с маленьким ребенком на руках. Даже на расстоянии бабушка Настя поддерживала её дух – без неё она стала слабой.