Июльская горячка = Неуловимый [СИ]
Шрифт:
— Тогда мы чуть попозже съездим в управление, — сказал Андрей, оглядываясь в поисках Пашки, который приехал на своей машине, — и покажем вам нашу картотеку. Может, вы кого и узнаете.
На поиски Зудова Колодников убил полчаса и лишь в самом последнем боксе громадного автопарка обнаружил его беседующим с щуплым мужичком пропитой наружности. Увидев начальство, Паша начал прощаться со своим собеседником.
— Это кто? — спросил его Андрей.
— Лекарь, старший.
— Брат Лешки? — удивился Колодников. — Какой он старый. Младший-то года три уж как крякнул?
Колодников был
— Да больше! — пояснил Павел. — Лет пять уже. Дозу перебрал. А этот живучий оказался, с иглы слез. А насчет того, что старый, так ты посиди, сколько он, мы на тебя посмотрим, — засмеялся Пашка. — Он сейчас притих, здесь уже два года работает вулканизаторщиком, стучит мне потихоньку.
— Ну и что, есть какая-нибудь наколка? — заинтересовался Колодников.
Но Павел его огорчил:
— Нет. Лекарь давно не при делах. Отошел от всего, уже не в авторитете.
Андрей кивнул.
— Тогда свози этого свидетеля, Сиротин а, в отдел, пусть посмотрит нашу картотеку. Если ничего не найдет, тогда в горотдел, их картотеку пошустрите.
"Опознает, кого или нет?" — думал Колодников, глядя вслед этой забавной парочке — рослому Зудов и на две головы ниже его главному инженеру.
Глава 3
Над этим вопросом задумались в это же время еще четыре человека, находившиеся на другом конце города. После выпитой водки основной мандраж у них прошел, только дымили все непрерывно, прикуривая одну сигарету от другой.
— Не хрен было подставляться, — сказал самый старший, худой мужчина с седыми висками. По сравнению с остальными членами банды он казался почти стариком, хотя ему только стукнуло тридцать семь. Видимо, когда-то он был очень хорош собой, и, хотя жизнь потрепала его изрядно, и щеки изрезали морщины, а волосы поредели, порода все еще просматривалась в его как бы стертом облике. Темные, красивые глаза, чувственный рот, в самой поджарой, широкоплечей фигуре, незаурядный запас энергии. На таких, как он, женщины после тридцати реагируют мгновенно.
Обильные наколки на руках, голос с хрипотцой, манеры Геры, по паспорту Александра Герасимова, — все говорило о богатом опыте по части отсидок в местах не столь отдаленных. Между тем он с высоты своего опыта продолжал разбор полетов:
— …А теперь вы засветились как на рентгене, а такой фарт, как сегодня, он ведь до времени. Да, Серый, завтра, а лучше сегодня же ботву свою сбрей, приметная больно.
— Чего? — не понял Сергей. — Какую ботву?
— Шевелюру свою долбаную, вот какую! Засветился ты с ней по-крупному. На хрен тебе было маску снимать?
Сергей промолчал, он не стал объяснять, что в пылу борьбы она перевернулась и он, ничего не видя, просто-напросто запаниковал. Но прическа Сергея действительно была слишком приметна. Сзади, ниже затылка, она сходила на нет, спереди длинные, мелированные волосы падали парню на глаза, и он постоянно закидывал их назад.
— Нет, надо делить деньги и сваливать отсюда, и как можно скорее, — нервно сказал Витька, раскормленный парень, ровесник обоих налетчиков. В свои восемнадцать лет он уже весил сто десять килограммов. Кличка у него была простая и соответствующая истине — Толстый. Он на это не обижался, привык. Именно он в момент ограбления сидел за рулем зеленой «девятки», и именно в его храбрости сомневался Серый.
— Вот так мы все и погорим, — усмехнулся Гера. — Один свалит, а других подставит. Мамочка твоя ведь сразу побежит к ментам: "Ой, сынку любимый пропал! Целую ноченьку не ночует!" А те пробьют тебя по машине — зеленая «девятка», и все, кимблямс нашей компании! Ментам ведь после этого вычислить твоих друзей будет раз плюнуть. — Гера убрал усмешку, глаза обдали Витьку свинцовым холодом. Если что отчудишь, Толстый — найду и яйца лично откручу. Медленно и с душой. Все понял?
— Понял, — поежился Толстый. — Че ты так сразу? Я просто, предложил.
— А с тобой по-другому нельзя. Когда стволы отдавал, не засветился? — сменил тему Гера.
— Да нет, мы же по-быстрому, минута в минуту. Я подъехал ровно без пяти, он дверь приоткрыл, я сумку отдал, и все. На улице не было никого: ни машин, ни людей.
— Хорошо, — сбавил тон Гера. — Теперь о деле. То, что вы не сгорели, это чудо Божьей Матери, ей свечку поставить не забудьте. Валить надо было сразу, обоих! Я же вам говорил, дуракам! Валить!
— Так баба в секунду сомлела, зачем ее-то мочить? — попробовал возразить Серый и потрогал большой синяк под глазом — напоминание об убитом охраннике.
— Ее счастье, что сомлела, а в следующий раз — сразу, без базара. Свидетели нам не нужны.
— В какой "следующий раз"? — удивился Толстый. — Ты это про что, Гера? Мы только на это дело подписывались, про что другое и разговора не было.
На лицах подельников тоже появилось чувство недоумения. Гера усмехнулся и обвел подручных пристальным взглядом.
— Что, щенки, скисли? Первый скачок — и в кусты? А вот хренушки вам! Будем считать, что сегодня была разминка. С вычетом бабок, простреленных этим придурком, — он кивнул в сторону съежившегося Серого, — у нас выходит по сто кусков на рыло, а это не куш, это так, пару раз в «буру» сыграть. На эти деньги даже тачку приличную не купишь. Вот послезавтра на «Металлист» привезут зарплату, три с половиной лимона, прикиньте хрен к носу. Это уже и на юг можно смотаться, куда вы там все рветесь — на Канары, что ли? И тачку купить. Ну, как, орлы, рванем судьбу за жабры?
— А это все точно? — тихо спросил Серый, опять трогая опухший глаз. — Не сгорим?
Гера снисходительно усмехнулся:
— Наколка цветная, можешь не сомневаться. А все остальное зависит только от нас. В этот раз я с вами сам пойду, чтобы не сомневались. В случае чего я все подчищу.
Молодежь переглянулась между собой: последняя фраза Геры для них значила много.
— Ладно, можно попробовать, не так уж это все и сложно оказалось, — сказал Толстый. — Раз удалось, почему еще не повезет? — Он потянулся к бутылке, налил всем водки. Помимо трусости, он был еще одержим и страстью к деньгам.