Из Багдада в Стамбул
Шрифт:
– В каком он чине? – спросил я.
– Не задавай таких вопросов! – резанул он довольно жестко. – Он запретил говорить об этом.
Но мне обязательно надо было это узнать! Один из солдат все еще копался во дворе, выискивая, чем поживиться. Когда он выбирался через кучи хлама, я остановил его.
– Ничего не нашел?
– Ничего! – проворчал он.
– Ты заработаешь кое-что у меня, если ответишь на один вопрос.
– Какой?
– В каком чине офицер, который вас привел сюда?
– Мы не должны говорить о нем. Но ведь и он обо мне
– Дам.
– Это миралай, зовут его…
Он назвал имя человека, сыгравшего немаловажную роль в дальнейших событиях. Он не турок по национальности и выбился в высокие чины благодаря своему уму.
Я заплатил ему и посмотрел, что делается в переулке. Миралай стоял перед дверью. Увидев меня, он, как я и ожидал, подошел ко мне и спросил:
– А что, разве все франки такие трусливые? Где ты был, когда другие воевали?
Вот это вопрос! Вот бы влепить ему оплеуху!
– Мы тоже воевали, – сказал я спокойно, – но только с теми, кого ты легкомысленно упустил. Умный человек всегда исправит ошибки недальновидных военных!
– Это кого же я упустил?! – взвился он.
– Всех, кому удалось скрыться. Ты не послушался меня и не выставил заслон на выходе, вот мы и вынуждены были со слугой удерживать их, но разве всех удержишь? А вы пока разбирались там с подростками. Кстати, что будет с арестованными?
– Аллаху ведомо. Где ты будешь завтра?
– Скорее всего, здесь.
– Тебя здесь не будет.
– Это почему же?
– Сам скоро узнаешь. Итак, где мы завтра встретимся?
– У Базиргиана Мафлея, что живет у Ени-Джами.
– Я пошлю за тобой.
Он отвернулся от меня и подал знак. Арестованных вывели и построили. Я вернулся во двор и вскоре понял, почему не смогу завтра жить в этом доме. Этот дружелюбный офицер велел разложить костер в доме грека, и языки пламени уже плясали в комнатах. Это был чисто мусульманский способ разделаться с не слишком приятными воспоминаниями.
Я быстро заскочил в наши апартаменты, чтобы забрать оружие и нехитрый скарб. Все это я сложил во дворе, и вовремя – скоро огонь стал виден уже в переулке. Крики и беготню, которые последовали за этим, невозможно описать. В этом городе панически боятся пожаров, думают только о том, как унести ноги, а о том, чтобы гасить, даже не задумываются. Один такой пожар, бывало, опустошал целый квартал!
Мой старый Барух от ужаса лишился дара речи, а его жена не могла пошевелиться. Мы приложили все усилия, чтобы собрать и завязать их основные вещи, и обещали, что их хорошо примут у Мафлея. К этому времени уже подошли вызванные носильщики, и мы покинули жилище, не прожив в нем и дня, хотя плату внесли на неделю вперед. В любом случае богатый пекарь немного проиграл на своей развалюхе.
В столь поздний час дом Мафлея был заперт, но наш стук быстро разбудил обитателей. Все члены семьи собрались, они расстроились, узнав, что наше предприятие окончилось таким печальным образом. Им,
Барух с женой были приняты со всем вниманием, и хозяева обязались заботиться о них.
Исла сообщил нам, что садовый домик снова в полном нашем распоряжении, и добавил:
– Эфенди, сегодня, пока тебя не было, мы принимали неожиданного, но очень дорогого гостя. Подумай, кто бы это мог быть!
– А я его знаю?
– Видеть ты его не видел, но рассказывал я тебе о нем много. Ты его сейчас увидишь.
Я был немного заинтригован – ведь этот человек явно связан с нашими событиями. Через какое-то время Исла вернулся, ведя пожилого мужчину, мне явно не знакомого. Он был в обычной турецкой одежде и не имел ничего такого, что навело бы меня на догадку. Обожженное солнцем лицо, морщины, белая борода – все это говорило о несладкой жизни.
– Вот этот человек, эфенди, – сказал Исла.
– Не могу догадаться, – вынужден был признать я.
– И все же ты поймешь. – И он обратился к незнакомцу: – Скажи ему что-нибудь на своем языке!
Мужчина поклонился и сказал по-сербски:
– Ваш покорный слуга, глубокоуважаемый господин! Это вежливое приветствие сразу же заставило меня вспомнить. Я схватил старика за руки и воскликнул тоже на сербском:
– Да это вы, отец Оско! Милости просим!
Это был на самом деле Оско, отец Зеницы, и ему очень понравилось, что я приветствовал его на сербском языке. Конечно, о сне не могло быть и речи, мне нужно было столько узнать! С тех пор как исчезла его единственная дочь, он потерял покой. Он не раз уже думал, что напал на след, но каждый раз приходил к печальному выводу, что в очередной раз ошибся. Правда, нужды во время этих поездок по Малой Азии и Армении он не испытывал – средства у него имелись.
На восточный манер он дал клятву никогда не возвращаться домой, к жене, пока не найдет дочь. Бесплодные поиски привели его в Константинополь. Такая одиссея возможна только на Востоке. При размеренной жизни европейцев это путешествие следовало бы назвать безумием. Можно понять радость черногорца, когда он нашел свою дочь замужем за человеком, для которого он ее и готовил, и не только дочь, но и жену застал он в Стамбуле – она приехала сюда за дочерью. Он выяснил все связи и стремился только отомстить, найти дервиша Али Манаха, заставить его сообщить местопребывание своего отца; а я убеждал его предоставить это дело мне.
Только сначала следовало выспаться, и, надо сказать, я заснул мгновенно и, если бы меня не разбудили, проспал бы долго. Мафлей послал ко мне слугу сообщить, что пришел человек, который хочет поговорить со мной. Поскольку на Востоке принято спать одетым, я тут же поднялся и был готов идти на встречу. Некто, спрашивавший меня, сообщил, что мне нужно идти в дом в Сан-Димитри, где я был у ютербогского цирюльника, – он хочет со мной переговорить, причем срочно.
– Что ему надо? – спросил я.