Из бездны
Шрифт:
– Ну несите-несите, поглядим…
Стоило пожилой женщине вернуться на кухню с набухшей от влаги папкой, как Зайцев вжался в кресло и, продолжая пялиться в потолок, заверещал с надрывом:
– Намощ! Намощ!
Под несчастным растеклась лужа.
– Ох, не опять, так снова! – с досадой всплеснула руками Анна Евгеньевна и пошла за тряпкой.
Павел Семенович скорее схватил папку и отвернулся от больного к окну, чтобы не спровоцировать еще один приступ. Открыл. Заголовок гласил: «Пооытя». Искалеченное болезненным сознанием пациента слово сразу бросилось в глаза. Что это значит? «По наитию?» «Простите?» «Помогите?» Машинально психиатр принялся читать:
«В
Вдруг дом будто тряхануло. Боковое зрение Павла Семеновича отметило в вечерней мгле, отделенной от кухни тонким тюлем, шевеление чего-то громадного, неповоротливого. Вспыхнули, ослепляя, два циклопических глаза, сверкнула молния. Лампочка в кухне погасла, и остался лишь болезненно-белый свет из глаз страшилища. Психиатр почувствовал себя точно на хирургическом столе под бестеневой лампой. Внутренности сжались в ожидании хищного прикосновения скальпеля. Воспаленное воображение различило что-то похожее на клыки…
– Твою мать, Вадим! Куда ты дергаешься?
– Да просто ручник не сработал…
– Херник у тебя не сработал! Из-за тебя весь дом обесточили!
Ругань рабочих с улицы отрезвила Павла Семеновича, вырвала из внезапно накатившего кошмара. Головой монстра со светящимися глазами оказалась обыкновенная люлька для высотных работ, растущая из горбатого ЗИЛа; горящими очами – прожекторы по ее краю, а за клыки он принял всего лишь прутья самой люльки. Никакой грозы, конечно же, тоже не было – искрил провод на столбе, поврежденный нерадивыми электриками. Совершенно машинально психиатр вновь опустил взгляд на текст, и света от «глаз чудовища» вполне хватило, чтобы Павел Семенович прочел следующую строчку и испытал странное щемящее чувство, будто твердая и хорошо знакомая ему реальность ползет по швам, аки рубаха нештопаная:
«И жил в том городе один жадный лекарь, что решил обобрать бедную вдову…»
Папа
Надька и Гендос расписались еще на киче, чтобы разрешили долгосрочные свиданки. Приезжала Надька всегда одна, без пацана, но оно и понятно: чего дите на зону тащить? Да и не рассказывала она про него особо, на вопросы отвечала уклончиво, мол, ребенок как ребенок, а Гендос лишний раз интереса не демонстрировал – с его статьей только чужими дитями интересоваться. Муж, по доброй русской традиции, объелся груш, а большего Гендосу знать и не надо.
Загремел Гендос по-глупому. В родном Волжском он лущил лохов, как семечки, и никто ему был не указ. Тут – мобила, там – лопатник, казалось бы – живи в кайф, бухай с корешами да води мамзелей по кабакам. На мамзели он и прокололся. Встретил одну – ноги от ушей, глазища – во, рот рабочий. Был с ней какой-то шпендрик с куриной шеей, так Гендос ему быстро все объяснил – на пальцах, ну и на кулаках немного. Мамзель поначалу морозилась и ломалась, но Гендос и не такие бастионы брал. Только, значит, он ее оприходовал, как вдруг – звонок в дверь. А на пороге – тот самый шпендрик с участковым. Стоит, ватку к носу прижимает и лыбится злорадно. Гендос, конечно, за права свои в курсе, говорит, мол, гражданин начальник, все по добровольному. А шпендрик этот с гаденькой улыбочкой, Гендосом подправленной, идет к ее сумочке
Надька была эталонной «разведенкой с прицепом». На лицо ничего такая, смазливая, не потаскана, а в постели – ну чисто ураган «Катрина», да и грудь – есть за что ухватиться. За фигурой следила, бельишко всякое интересное покупала. От одних ее сообщений у Гендоса в штанах дымилось так, что предложение он сделал не думая, лишь бы поскорее на свиданку пустили. А там уж, изведав Надькины полости и прелести, Гендос всерьез решил переехать в однушку к новоиспеченной жене – в маленький шахтерский ПГТ под Ростовом, Нижнешахтинск. Тем более что дома, кроме проржавевшей за шесть лет «девятки», его никто не ждал. «Прицеп» в виде пятилетнего Валерки не напрягал. Много ли хлопот от мелкого? Лежа на нарах, Гендос фантазировал, что станет пацану батей, как в фильме «Вор» с Машковым, научит быть настоящим мужчиной, вырастит из него правильного пацана.
Вышел Гендос по УДО – на два года раньше, за хорошее поведение. Надька встретила по-царски: накрыла поляну, икры раздобыла, шампусик открыла. Гендос купил на вокзале каких-то солдатиков и конфет, чтоб не с пустыми руками. Надька встретила на автовокзале; всю дорогу липла и держалась за локоть, как есть влюбленная парочка. Уже у самого дома промурлыкала:
– Ты, Гена, с Лериком моим… понежнее. Он – мальчик особенный. Чувствительный.
– Нежность – для телок! – отрезал Гендос. – Без мужской руки из пацана баба вырастет.
Крепкую мужскую руку Валерка не оценил – скуксился, когда Гендос рукопожатием намекнул, кто в хате смотрящий. И вообще, оказался Валерка мелким, бледным, несуразным, с тоненькими ручками-ножками и вертлявой белобрысой головой – ну точь-в-точь кыштымский карлик, по РЕН ТВ показывали. Солдатиков «прицеп» тоже не оценил – даже не распаковал. Посидев недолго за столом, ускакал смотреть мультики. Гендос тогда, ясное дело, Надьке под платье полез, но та на ласки не поддалась, извернулась:
– Ты чего, окно, видно же.
– Кому? Так давай зашторим.
– Не надо. Лучше днем, когда Лерик в садике будет.
Первая ночь на новом месте не задалась. Сначала ворочался Валерка, вскакивал, подбегал к окну – пришлось прикрикнуть. Тот обиженно засопел, но улегся. Потом, дождавшись, пока дыхание пацана станет ровным, Гендос полез к Надьке – руку на бедро, повыше, и давай шею нализывать; любила она это. Но и тут получил от ворот поворот:
– Ген, не надо, Валерка проснется…
– Ничего, ему полезно! – томно всхрапнул Гендос, затыкая возражения поцелуем, но получил пяткой в ногу – сантиметром левее, и привет, кокушки. – Ты чё?
– Ничё! Я же сказала: не хочу!
Демонстративно отвернулась к стенке и одеяло прибрала. Хотел Гендос возмутиться, но не стал права качать – прижиться надо. Лежит, скучает, в потолок глядит. Темно – хоть глаз коли. Отвык Гендос за шесть лет от такого кромешного мрака: будто в гробу лежишь. Кажется, поднимешь руку – а там доска. Даже вроде землей могильной пахнуло. «Ночник надо купить», – решил он. Сон не шел: яйца опухли, поди, до синевы; стояк вздымал одеяло, а главное – баба-то рядом, вот она, своя, прикормленная; кажется – бери да пользуй, а хрен вам с маслицем. Захотелось курить. Надька вроде чего-то говорила, мол, курево – в подъезде, но теперь Гендос решил, что курить будет дома: новый хозяин – новые порядки. Осторожно, чтобы не разбудить Надьку, вылез из-под одеяла и пошлепал на кухню.