Из царства мертвых
Шрифт:
Не спеша она пробиралась между могилами, и Флавьер было подумал, что она все еще прогуливается. Она сразу же сошла с центральной аллеи, вдоль которой торжественно высились кресты, мраморные и бронзовые надгробия. Выбирая самые укромные тропинки, она рассеянно поглядывала по сторонам, на плиты с почерневшими надписями, на изъеденные ржавчиной решетки и разбросанные кое-где яркие пятна букетов. Под ногами у нее прыгали воробьи. Городской шум доносился сюда издалека, словно ты вдруг оказался в зачарованном краю, на границе бытия, в каком-то ином измерении. Вокруг ни души, но каждый крест выдавал чье-то незримое присутствие; за каждой эпитафией чудилось чье-то лицо. Мадлен медленно пробиралась сквозь эту окаменевшую толпу; ее тень тянулась по земле, сливаясь с тенями от надгробий, преломляясь, ложилась на ступени
Флавьер взглянул на часы. Мадлен простояла перед могилой двенадцать минут. Теперь она вернулась на центральную аллею, рассматривая надгробия с таким пресыщенным видом, будто в области погребальной архитектуры она уже не могла узнать ничего нового. На ходу Флавьер прочел надпись, на которую только что смотрела Мадлен:
ПОЛИНА ЛАЖЕРЛАК
1840–1865
Флавьер ожидал увидеть на камне именно это имя и все же был глубоко взволнован. Он вновь поспешил за женщиной. Жевинь оказался прав: в поведении Мадлен было что-то непостижимое. Он вспомнил, в какой позе она стояла перед могилой: не сложив молитвенно руки, не преклонив головы. Нет, она стояла неподвижно, как будто оказалась в таком месте, где живут воспоминания, например перед домом, где прошло детство. Он отбросил эту дикую мысль и ускорил шаг, нагоняя Мадлен. Она так и не выпустила из рук тюльпан. Усталой походкой, чуть сутулясь, она спускалась к Сене.
Так они дошли до набережной. Мадлен немного побродила, любуясь рекой, усеянной светящимися точками. Мимо прошел мужчина, зажав в руке шляпу и вытирая вспотевший лоб: стояла жара. Вода у каменных берегов отливала густой синевой. Бродяги дремали над рекой, над мостами сновали первые весенние стрижи. В своем строгом сером костюме, на высоких каблуках, Мадлен казалась посторонней на этом празднике жизни, будто пассажирка, ожидающая поезда. Время от времени она вертела в пальцах тюльпан. Перейдя через Сену, она облокотилась о парапет, поднеся цветок к щеке. Поджидала ли она здесь кого-то или просто решила отдохнуть? Или, может, пыталась отвлечься от скуки, следя как зачарованная за лодками, рассекающими течение реки, за игрой света на волнах? Вот она склонилась над водой. Должно быть, увидела, как отражается далеко-далеко внизу она сама, бескрайнее небо и длинная изогнутая линия моста. Сам не зная зачем, Флавьер подошел поближе. Мадлен не шевелилась. Вдруг она уронила в воду тюльпан. Крошечное красное пятнышко медленно поплыло по воде, крутясь и покачиваясь на волнах. Проплыло вдоль баржи, направляясь к середине реки. Так и Флавьера уносила его судьба. Цветок уже превратился в ярко-красную точку на воде. Не было сил оторвать от него взгляд. Он плыл все быстрее, постепенно теряясь в речном просторе, и наконец исчез. По-видимому, пошел ко дну. Мадлен, опустив руки, будто тяжелые виноградные кисти, все еще вглядывалась в блестящую речную гладь. Флавьеру чудилась улыбка у нее на устах. Наконец она выпрямилась. По другому мосту вернулась на правый берег. Теперь она шла домой все с тем же безразличным видом, равнодушно глядя на уличную суету. В половине пятого она исчезла за порогом своего дома, и Флавьер вдруг ощутил растерянность, собственную ненужность и отвращение к жизни. Чем занять вечер? Слежка за Мадлен оставила у него неприятный осадок, сделав еще более невыносимым его одиночество. Он зашел в маленькое кафе и позвонил Жевиню:
— Алло, Поль, это ты? Говорит Роже. Можно заскочить к тебе на минутку? Да нет, ничего не стряслось… Просто хотел кое-что обсудить… Ладно, сейчас буду.
Жевинь отвечал по телефону с интонациями большого начальника. И в самом деле, его контора занимала целый этаж.
— Будьте любезны немного обождать, мсье. Господин директор сейчас на совещании…
Машинистка провела Флавьера в приемную, обставленную массивными скамьями для посетителей.
«Он что, мне пыль в глаза пускает?» — пришло в голову Флавьеру. Но нет, вот появился Жевинь: он и впрямь провожал клиентов.
Просторный кабинет был оборудован на американский лад: стол и шкафчики картотеки из металла, кресла из стальных трубок, пепельницы на никелированных подставках На стене — большая карта Европы. К ней булавками приколота красная нить, отмечающая линию огня.
— Ну? Видел ее?
Флавьер присел, закурил сигарету.
— Да…
— Что она делала?
— Была на кладбище в Пасси.
— Ага! На могиле этой…
— Да.
— Ну, что я говорил! — вздохнул Жевинь. — Сам теперь видишь…
На краю письменного стола, рядом с телефоном, стояла фотография Мадлен. Флавьер не мог оторвать от нее глаз.
— На могиле только одно имя, — сказал он. — Но ведь родители твоей жены тоже, вероятно…
— Ничего подобного! Они похоронены в Арденнах. А наш семейный склеп — в Сент-Уане… В Пасси похоронена только Полина Лажерлак. Это-то меня и пугает! Можешь ты мне объяснить, к чему эти посещения, это паломничество?.. И поверь мне, она не в первый раз там была.
— Точно, она не справлялась у сторожа. Знала, где находится могила.
— Черт! Я и говорю, она будто околдована этой Полиной!
Жевинь расхаживал вдоль письменного стола, засунув руки в карманы. На шее, стянутой тесным воротничком, образовалась жирная складка. Зазвонил телефон. Резким движением он снял трубку и проговорил, прикрыв ее ладонью:
— Ей кажется, что она и есть Полина. Сам подумай, как я могу не беспокоиться!
Из-под руки у него доносился приглушенный голос. Жевинь поднес трубку к уху и повелительно произнес:
— Алло, слушаю… Ах, это вы, дружище!
Флавьер смотрел на портрет Мадлен. Лицо как у статуи; только глаза чуть-чуть оживляли его. Жевинь, грозно сдвинув брови, отдавал приказания, затем бросил трубку на рычаг. Флавьер уже жалел, что пришел. Он чувствовал, что тайна Мадлен была частью самого ее существа. Вмешательство Жевиня могло быть только пагубным… Дикая мысль вновь пришла Флавьеру в голову: а что, если душа Полины…
— Как они мне осточертели, — сказал Жевинь. — Сейчас всюду такая неразбериха, старина! Ты и представить себе не можешь. Да и не стоит! Просто руки опускаются…
— Девичья фамилия твоей жены — Лажерлак? — спросил Флавьер.
— Нет-нет, Живор… Мадлен Живор. Родители умерли три года назад. У ее отца была бумажная фабрика под Мезьером. Крупное дело! Основал его дед, уроженец тех мест.
— Но ведь Полина Лажерлак, видимо, жила в Париже?
— Погоди-ка! — Жевинь постукивал по бювару похожими на сосиски пальцами. — Никак не припомню… Хотя и впрямь теща мне как-то показывала дом Полины, своей бабки… Старое здание на улице Сен-Пер, если не ошибаюсь… Кажется, внизу была лавка, по-моему, антикварный магазинчик… Теперь, когда ты видел Мадлен, что ты о ней скажешь?
Флавьер пожал плечами.
— Да пока ничего…
— Но ты ведь тоже думаешь, что с ней что-то не так?
— Да… Пожалуй… Скажи, она совсем забросила живопись?
— Да! Совсем… Она переделала мастерскую, которую я для нее оборудовал, в гостиную…
— Но почему?
— Кто знает! Такая уж она непостоянная! Да и вообще… люди меняются…
Флавьер поднялся и протянул Жевиню руку:
— Не буду мешать тебе работать, старик. Вижу, ты занят…