Из деревенского дневника
Шрифт:
В эту ужасную минуту его вызывают зачем-то в сени.
— Да заткни ты ему, громителю-мироеду, глотку-то! Залей ему, подлецу! — советует здесь в сенях какой-то добрый человек шопотом.
— Отец родной! всё возьмите, только освободите! Ведь драть хотят! Я и не знаю, как быть-то… Отец родной, выручи, помоги! — все отдам до нитки…
— Ну ведерку поставь да наливочки штофа два…
— Хоть три ведра бери… Пятерых овец отдам — всё возьмите, только отпустите…
— Почем овцы-то?
— Да хоть по рублю давай — отдам с радостью.
— Ну по рублю-то я возьму, иди, молчи… Я уж как-никак расстараюсь. Жаль мне тебя стало — вот в чем! Истинно жаль. Глядел, глядел я, думаю: господи,
— Дай тебе владыко небесный…
Этот благодетель и есть коштан.
Коштан — другой тип из числа людей, держащих в своих руках судьбы современной деревни, далеко не идет в сравнение с мироедом: у того задача громадная — перепугать ближнего нравственно, забрать его в руки голой рукой. У коштана — цель мелкая, практическая: поживиться, нажить рублишко, на даровщину выпить и в то же время оставить о себе впечатление человека, заботящегося о твоей пользе. Коштан находится в союзе с мироедом, но исполняет черную работу; мироед никогда не скажет виновному: «ну мирись, что ль, на ведре!» Это — дело коштана. Дело коштана также придумать предлог, который бы дал возможность накинуться мироедам на какого-нибудь простофилю. Со временем коштан также будет мироедом; но покуда ему надо разжиться, и вот он набивает карман понемногу «не плечами, а речами»…
Вот пример коштановой работы:
У мира снимают в аренду небольшой участок земли или луга, положим, за сто рублей. На сходке является коштан и начинает хлопотать, чтобы мир не отдавал чужому, а отдал бы своему, хоть свой и дает девяносто.
— Что мы будем давать чужим наживаться? Пущай же, господь с ним, лучше наш, свой владеет, все нашему миру правильный человек будет и авось поблагодарит… Вот ведь рано ли, поздно ли, а придется нового сборщика или сотского выбирать, ан мир-то тогда уж и волен сказать ему: «мы, друг любезный, тебе сделали уступку — теперь ты нам послужи…» Миру нужны люди благодарные… Вот я что говорю… А десять целковых — велик ли это миру убыток? Да и барыш-то велик ли будет? А как своему отдадим, хоть и дешевле — всегда барыш: благодарный человек отслужит всем на пользу.
Кажется, все верно и справедливо до последнего слова. И точно: мир решает отдать землю дешевле тому из своих односельчан, которого рекомендует коштан. Этого человека, большею частью бедного, кроткого, коштан рекомендует миру тоже с самой хорошей стороны.
— Уж работяга… уж сами, чай, видите… Семья большая… сын в солдатах, и старость идет… Нет, миряне, надо человеку дать поправиться!
Хорошо, отлично, убедительно говорит коштан. И мир все решает по его слову. Но прошла неделя, и что же оказывается? Оказывается, что мужик, которого мир пожалел, совсем не пожалел мира: взял да отдал участок тому же самому мещанину, который снимал его сначала, да отдал не за сто, а за сто двадцать пять рублей.
— Ты что ж это, бесстыдная твоя душа?.. — нападает мир на изменника.
— Простите, православные! Нужда!
Говорит это изменник самым искренним образом — и больше ничего не говорит.
А мог бы сказать многое; нужда загнала его в лапы к коштану, коштан подбил его снять участок, расписал ему все выгоды, обещая помочь «все для твоей же пользы» — и даже денег дал на срок. Мужик согласился; а как только земля досталась по цене низшей, и досталась человеку, находящемуся в руках у коштана, — последний тотчас же затеял переговоры с мещанином, обделал дело за сто двадцать пять рублей, тотчас потребовал с мужика, который ему «подвержен», свой долг (деньги, данные на уплату миру за аренду участка), и когда мужик, разумеется, оказался несостоятельным, то коштан и предложил ему перепродать.
— Пять целковых
Что тут делать? Теперь представьте себе, каким человеком является коштан перед миром? Кто хлопотал о своем мирском человеке? — он. Кто давал свои собственные деньги этому человеку, чтобы он поправился? — он же. Кроме того, он давал без процентов, так — от сердца…
— Что ж поделает, братцы! вижу, пропадают мои денежки, да и миру-то не все отданы! Ну, думаю, как и мирские-то пропадут? Не такой человек! Иной бы с этакой подмогой как взялся-то! Ну а этот, нечего греха таить, не обоюден! Куда не развязен… Н-ну, думаю, грех-грех, а и мои денежки — кровные, да и мирским, боже сохрани, пропадать нельзя — как-никак, а воротить надо… Ему же пять рублей лишков дал: — на, возьми мое! Бог с тобой… Да и миру винца уже поставлю за свою за провинность — вот два рублика!.. Главная причина, Митрофан меня сконфузил! Неповоротлив, неукладист, ленив… А ежели бы на другого…
Пять рублей зажимают рот Митрофану. Водка зажмет рот миру. Коштан сделал «оборот» — и все видят, что хоть и плутовато, но умно. Все обделано на законной почве мирского интереса.
— Насилу, насилу свои-то выручил! — долго твердит он впоследствии, когда речь касается этого дела. — Своих пять целковых, как одну копейку, посадил, да шут с ними! Пуще всего — перед миром не сфальшивить! Не будь меня — вовеки бы Митрофанка не справился отдать. Так бы и пропали мирские денежки!
Коштан наживается, выручая то мир, то мирянина. Он все делает «для твоей же пользы», «главная причина», чтобы была миру польза. Это плутоватый адвокат гамбеттовой породы, набивающий свой карман. Коштаны выходят в мироеды — это бывает часто; но большей частью их участь — выходить в мещанство, в подрядчики, в торговцы, словом — в люди ловкой, скорой и плутовской наживы чужими руками. Мироед настоящий, коренной — непременно оратор с несомненным литературным дарованием, психолог… Коштаны — делаются, мироеды — родятся.
В том случае, о котором я рассказал, коштан, успевши уж купить пятерых овец за полцены, поступает таким образом: приказав обвиняемому опять идти в сборную избу, он, спустя немного времени, и сам является туда. Мироед-громовержец отлично знает, что такое происходило в сенях, но он не подает ни малейшим образом вида, что ему что-нибудь известно, и продолжает громить. Коштан обходится с своим носом посредством пальцев.
«Согласился!» — решает про себя мироед, так как в противном случае коштан сделал бы что-нибудь другое — кашлянул, или плюнул бы, или вздохнул, или подергал бороду… Относительно этих знаков мироед и коштан уславливаются заранее.
Благодаря этим уловкам, которых мир не знает, оратор-мироед всегда остается логически правым, так как переход от гнева к милости умеет сделать незаметным и обставить тоже вескими доводами.
— Подумай, безумная твоя голова, у кого это ты воровал? Ведь ты воровал у мира! Шельма ты этакая! Твоим щенкам холодно в избе, так ты у целого мира вздумал отнимать? А другим нешто не холодно? А сиротам бездомным не холодно? (Коштан обходится посредством пальцев и, потолкавшись, уходит.) Есть ли в тебе совесть-то, в бесстыднике? Бога-то ты помнишь ли?.. Ведь за этакое дело не розгами, а прутьями железными надо драть! Да мало! мало этого!.. (Со страшным негодованием): Прощенья проси, бесстыжие твои глаза! Кланяйся… в ноги миру, чтобы простил тебя! Ниже! ниже кланяйся… Проси, чтоб, ради глупости твоей, простил тебя, дурака. Ну, миряне (усталым голосом): господь наш царь небесный велел прощать. И разбойника простили. Простите его, дурака!.. Пусть помнит вашу доброту. Жаль только, а то бы надо выпороть! Кланяйся старикам в ноги, проси… столб бесчувственный!..