Из дневника последних лет жизни

День на скачках начинается с заключения пари. Здесь становится скучно, даже если выигрываешь. Минуты ожидания между забегами, превращают жизнь в пустоту. Проходящие люди выглядят серыми. И я с ними. Но куда же я еще могу пойти? В Музей Искусств? Или сидеть весь день дома и изображать писателя? Я мог бы носить маленький галстук. Вспоминаю одного мужика, вечно нажратого: с болтающимися пуговицами на рубашке, блевотиной на штанине, с растрепанными волосами,

Вошел, искупался в пруду, направился на пляж. Моя душа в опасности. Всегда была.

Приближалась отличная темная ночь, мы сидели на кушетке с Линдой, когда раздался стук в дверь. Линда открыла.

«Подойди сюда Хэнк».

Я подошел к двери, разутый, в халате. Молодой блондин, молодая полная девица и еще одна, средняя.

— Они хотят твой автограф.

— Я не встречаюсь с людьми, — сказал я им.

— Мы хотим только автограф, — сказал блондин, — и обещаем больше не появляться.

Потом он начал смеяться, схватившись за голову. Девицы молча наблюдали.

— Но у вас же нет ручки или даже куска бумаги.

— О, — сказал блондин, убирая руки с головы, — мы вернемся с книгой! Может, в более подходящее время…

Халат. Босые ноги. Ребята подумали, что я слишком эксцентричен. Возможно.

— Не приходите утром, — сказал я им. И захлопнул дверь.

Теперь я здесь, пишу про них. С такими надо быть покруче, иначе достанут. У меня уже были проблемы с подобными посетителями. Многие думают, что когда-нибудь ты пригласишь их зайти, и будешь пить с ними всю ночь. Я предпочитаю пить в одиночестве. Писатель ничего не должен читателю, кроме напечатанных страниц. И что хуже, большинство приходящих, вовсе не читатели. Так, слышали краем уха. Читатель и лучший человек на земле — тот, кто вознаграждает меня своим отсутствием.

Моя чертова жизнь привязана к скачкам. Каждый день. Сегодня здесь не оживленно. Кроме как на скачках, я нигде больше не общаюсь с людьми. Но разве только со служащими. Похоже я болен. Сароян просрал свою жизнь на скачках, Фанте в покер, Достоевский в рулетку. Никогда не задумываешься о деньгах до тех пор, пока они не кончатся. У меня был приятель — игрок, который говорил: «Меня не волнует, выиграю я или проиграю. Главное — игра». Я испытываю большее уважение к деньгам. У меня всегда их было мало. Я знаю, что такое скамейка в парке, и что такое приход домовладельца. С деньгами неправильны две вещи: либо их слишком много, либо их слишком мало.

Я полагаю, что всегда существуют вещи, которыми мы себя мучаем. На скачках видишь переживания других людей, как они смиряются с неудачей. Скачки — это мир на самом краю. Жизнь между смертью и проигрышем. Никто не выигрывает окончательно. Мы просто оттягиваем приговор. Еще на несколько мгновений. (Дерьмо, кончик моей сигареты обжег палец, пока я предавался этим размышлениям. Я очнулся, выйдя из философского состояния.) Черт побери, нам нужен юмор, нам нужен смех! Я раньше больше смеялся, да и вообще делал больше вещей, исключая писательство. Теперь я пишу, пишу и пишу, с годами все больше, танцуя со смертью. Хорошее представление. По-моему, материал не плох. Однажды они скажут: «Буковски мертв». И тогда меня по-настоящему признают и повесят на вонючем фонарном столбе. Ну и что? Бессмертие — глупое изобретение живущих. Вы видите, что вытворяют скачки? Они рождают эти строчки, блестящие и удачные. Последняя синяя птица поет. Все, что бы я ни сказал, звучит прекрасно. Потому что я играю. Слишком многие осторожничают. Они учатся, они учат и они проигрывают. Условности лишают их огня.

Я отлично себя чувствую, здесь на втором этаже со своим «макинтошем». А по радио звучит Малер, он скользит с такой легкостью, ну вы знаете, иногда нужно обязательно послушать. Я получаю колоссальный заряд энергии. Спасибо, Малер, я слишком много брал у тебя, мне никогда не вернуть.

Я много курю, много пью, но я не могу много писать, строки сами плывут, я прошу еще, они прибывают и смешиваются с Малером. Иногда я специально останавливаюсь. Я говорю: «подожди, ложись спать или посмотри на своих 9–х кошек или посиди с женой на кушетке».

Так что я или на скачках или за «макинтошем». А потом я нажимаю на тормоз и паркуюсь, черт побери. Некоторые люди пишут, что мои книги помогли им выжить. И мне тоже. Книги, розы и 9 кошек.

Здесь есть маленький балкончик, дверь открыта, мне видны огни машин на автостраде, ведущей к Южной Гавани. Никогда не останавливаются. Вереница огней. Все эти люди. О чем они думают? Мы все умрем, вот это цирк. Казалось бы, мы должны возлюбить друг друга, но нет. Мы запуганы обыденными вещами, мы проглочены Ничем. Продолжай, Малер. Ты сделал эту ночь чудесной. Не останавливайся, сукин сын. Не останавливайся. 

Мне нужно постричь ногти на ногах. Ноги болят уже несколько недель. Я знаю, это все из-за ногтей, но у меня пока нет времени обрезать их. Постоянно сражаюсь ради лишней минуты. Конечно, если я не пойду на скачки, у меня появится куча свободного времени. Моя жизнь всегда была борьбой за единственный час, когда я могу делать то, что хочу. Сегодня ночью мне предстоят титанические усилия. Стрижка ногтей. Да, я знаю — люди умирают от рака, люди спят на улицах в картонных коробках, а я тут вожусь со своими ногтями. Несмотря ни на что, я ближе к реальности, чем какой-то слизняк, смотрящий бейсбол 162 раза в год. Я побывал в аду, я и сейчас в своем аду, не чувствую улучшений. Для меня достаточно того факта, что мне 71 год и я жив и думаю о ногтях. Я читал философов. Они действительно странные, смешные дикие ребята, игроки. Декарт пришел и сказал, что остальные несут полную чепуху. Он заявил, что математика — основа любой истины. Механика. Юм сомневался в справедливости научного подхода. А потом появился Къеркегор: «Я погрузил свой палец в сущее — оно пахнет Ничем. Где я?» И тут пришел Сартр, сказавший, что существование — абсурд. Я люблю этих ребят. Они движут миром. Неужели у них не болит голова от таких мыслей? И разве не выступает лик темноты из их ртов? Если взять подобных людей и поставить напротив прохожих, которых я вижу каждый день на улице, в кафе или на экране ТВ — разница будет так велика, что я не отвечаю за себя.

Скорее всего, я так и не постригу ногти сегодня ночью. Я не сумасшедший, но и нормальным себя назвать не могу. Нет, возможно, я псих. Так или иначе, сегодня когда, солнце достигнет 14 часов, состоится первый заезд на ипподроме «Дель-Мар». Я играю каждый день, в каждый заезд. Я думаю, мне лучше уснуть, мои острые ногти разрывают новые простыни. Спокойной ночи.

Сегодня никаких лошадей. Я ужасно нормален. Я понимаю, почему Хемингуэй ходил на бои быков — это было как рамка для его картины, напоминало о начале. Иногда мы забываем, оплачивая счет за газ и т. п. Большинство людей не готовы к смерти, своей или чужой. Она шокирует их, пугает. Большой сюрприз. Черт, так не должно быть. Я ношу смерть в левом кармане. Иногда я достаю ее и говорю: «Привет, дорогая, как дела? Когда ты придешь за мной? Я буду готов».

И нечего больше жаловаться на смерть, так же как нечего жаловаться на рост цветка. Самое ужасное — не смерть, а жизнь, которую ведут или не ведут люди до самой смерти. Они не уважают свои жизни, они ссут на них. Они просирают их. Долбаные ублюдки. Они слишком озабочены трахом, фильмами, деньгами, семьей, трахом. Их головы набиты ватой.

Они проглатывают бога без размышлений, они живут без размышлений. Скоро они вообще забудут, как думать, и позволят другим думать за них. Выглядят уродливо, говорят уродливо и уродливо ходят. Сыграй им величайшую музыку столетий, и они ничего не услышат. Смерть большинства людей — обман. Попросту больше нечему умирать.