Из дневника Василия Трубкина, человека во всех отношениях порядочного и честного
Шрифт:
Ели молча. Дима полез за добавкой. Подцепил половником что-то объемное в капусте. Свинина. Нет, не похоже.
– Мама! – я же просил не класть в борщ лук, а тут целая головка. У меня же гастрит.
– Вчера кушал и ничего, – равнодушно ответила с крыльца теща, пристально всматриваясь вдаль. – И не клала я никакого лука.
– А это что? – разгреб в своей тарелке овощной клубок Васильков.
– Тебе виднее.
Боже! Под овощами клубком показался обрубок хвоста, а потом голова мыша с выпученными от варки белыми глазами.
Жена схватилась за горло, выскочила в сад.
– Мышь съели! – выдавила она из себя вместе со струями борща.
– Да ты что?! – всплеснула руками теща и тоже начала давиться приступами тошноты.
А Дима окаменел. Мышонок был в точности такой же, как и «подаренный» Марику.
Неужели…? Каким образом эта тварь попала в борщ? Если бы кот был здесь, можно было бы предположить, что он подбросил мышку в кастрюлю, когда борщ остывал. Но ведь эфиопский проходимец наверняка опять застрял на каком-то дереве.
И тут раздался радостный крик тещи:
– Марик, мальчик мой! Ты где был? Слава богу, живой и здоровый!
Варвара Кантемировна схватила кота на руки, принялась вертеть как плюшевого, целовать в мокрые усы.
В душе Василькова завяло лето, началась ветреная осень. С листопадом, холодным дождем. Надпись на упаковке с крысиной отравой всплыла в сознании, дьявольскими иероглифами: «Труп крысы превращается в мумию, а потом исчезает и она».
Посмотрел через окно на блюющую жену – не начала еще растворяться? Да и черт с ней. Жен может быть много, а я один. Вот ведь, африканский убийца! И что теперь делать?
Опустился на стул, стал прислушиваться, когда в животе начнут лопаться внутренности.
– Подумаешь, мышь! – не могла не нарадоваться на целого и невредимого кота Варвара Кантемировна. – Не кусок дерьма, в самом деле, сварился, а тоже мясо. Ха-ха! Даже если мышь была переносчицей бубонной чумы, бациллы погибли в кипятке.
– Мама! – простонала супруга.
Крысиный яд вряд ли распадается при нагреве, лихорадочно соображал Дима. Вот ведь, вражий Марик! Специально подбросил отравленного мыша в борщ. А умирать, тем более в муках, совсем не хочется, какие наши годы!
– Скорую! Немедленно вызывайте скорую помощь! – завопил вдруг как резаный Васильков, почувствовав внутри некоторое жжение. – Я эту мышь крысиным ядом накачал!
Жена оторвала голову от кустов крапивы:
– Ты что, дурак? Зачем?
– А затем, что мне надоели ваши коты на моих деревьях! Мне надоело губить то, что с таким трудом создавал! А все из-за вас! Вы всю жизнь мне отравили… Нет, не надо скорой. Поздно. Это конец, бесславный, но закономерный. За мою мягкотелость. О! Он посмеялся надо мной. Так смейся и дальше, гнусный котяра, гляди, как будет погибать в судорогах человек, призванный к великим свершениям! Пусть на земле останутся только глупые и бездарные коты!
– В самом деле, пора вызывать скорую помощь, – вполне спокойно отреагировала на истеричный монолог зятя Варвара Кантемировна. – Дочь, зачем ты позволяешь ему с утра пить? Диме и грамма нельзя.
– Не пил я! – прохрипел уже осипшим голосом Васильков. – Не верите?
Он сбегал к кострищу, где уничтожался дачный хлам, принес полиэтиленовый пакет, высыпал к ногам тещи содержимое. Разворошил груду ногой.
Варвара Кантемировна подняла перчатку, потом шприц.
– Я всегда говорила, что от алкоголизма до наркомании – один шаг.
– Вот, – сунул ей Васильков под нос банку с отравой.
– Очки забыла где, не разгляжу.
Не замечая ожогов от крапивы, жена вытерла об нее руки, взяла яркую банку с названием «Василёк».
– Это что, твой любимый корм? – попыталась пошутить она.
И через две секунды упала в обморок.
– А так ты, зятек, хотел моего сыночка на тот свет отправить?! – обнажила желтые зубные протезы теща.
– К черту Марика! Подумайте, если не обо мне, так о своей дочери. Она сейчас растворится как Снегурочка на костре! Глядите, у нее уже локти синеют.
– Не трогай мою дочь ядовитыми пальцами! Еще до ЗАГСа предупреждала, что ты ей не пара. Для начала я о тебе позабочусь, – потянулась теща к поленнице, нащупывая колун.
И вдруг рука ее повисла в воздухе.
– Погодите. Так я же борщ утром ела, холодным. Прямо из кастрюли.
– Мама, как вам не стыдно прямо из кастрюли, – очнулась дочка.
– Так что же, и я растворюсь вместе с вами, как крыса?
– Ага! – удовлетворенно кивнул зять.
Над лесом и полноводной рекой раздался душераздирающий крик «Спасите!» Кто именно кричал: Варвара Кантемировна, ее дочь или Дима, пьяный лесник не разобрал, но врачей вызвал.
Всех троих погрузили в санитарную лодку, предварительно уколов димедролом. Марик запрыгнул на грудь тещи, которая стонала и, закатив глаза, пыталась думать о вечном.
Дима покосился на Варвару Кантемировну: хоть бы в последние минуты жизни ее не видеть вместе с проклятым котом.
Неожиданно глаза его широко открылись, заблестели. Эфиопский проходимец держал в зубах мышь с обгрызенным хвостом. Была она тщедушная, но с круглым животиком, словно ее надули через соломинку.
Это же моя мышка, точно, вон ноготок на правой лапе сломан, я заметил! Значит, в борще побывала другая тварь? Но как она туда попала? Хм. Видимо унюхала вкусное, забралась на поленницу, да и свалилась в кипяток. И почему тут все мыши бесхвостые….?
Хотел уже крикнуть: стойте, не надо в больницу, я ошибся, мышь была не ядовитой! Но передумал. Критические ситуации обнажают человеческие души, которые в обычных условиях так и остаются для тебя потемками.
Нет, надо посмотреть, на что еще способны по отношению ко мне две эти выдры. И сделать соответствующий вывод. А неплохо было бы, если бы они растворились к чертовой матери, без остатка, как от средства «Василёк». Ни запаха, ни пыли, одно воспоминание.
Кот раскрыл пасть и накаченный «Васильком» грызун упал за борт. Покачиваясь на волнах, тушка медленно поплыла по течению.