Из гея в натуралы

Кольцова Анастасия

Первые шеренги шли, сцепившись локтями, во всю ширину улицы, за ними «Союз солдатских матерей», кто дальше уже не помню, помню, что было много знамён, плакатов и улыбок.

Выступающих я особо не слушала, просто дышала атмосферой свободы, надежд на перемены. Игорь и Яна спорили, уже не припомню о чём…

– Расскажи про Белый дом лучше, – Алекс подпёр руку щекой и приготовился слушать ещё не менее часа, тема политики всегда была ему интересна.

– Да что там особо рассказывать, – мама с сожалением поморщилась. – Тогда

ещё нормальных фотоаппаратов не было, фотографировались на допотопную Янину «мыльницу». У меня до сих пор сохранились где-то те старые фото – мы с однокурсниками стоим на Горбатом мосту, а за нашими спинами дымятся чёрные окна Белого дома.

– Покажешь? – Алекс допил кофе, и приподнялся со стула.

– Да, пойдём, – мама тоже встала. – Кстати, ты ведь помнишь, что сегодня вечером обещала приехать бабуля?

– Как такое забудешь, – улыбнулся Алекс, и они с мамой отправились смотреть старые фото.

«Интересно, чем сейчас занята новенькая», – подумалось почему-то Алексу. Он встряхнул волосами, и выкинул эти мысли из головы. Вот ещё, будет он думать об этой «ватнице».

2. Приезд бабули

Бабуля, ценящая в женщинах непредсказуемость и загадку, приехала только на следующее утро.

Приезд её, как, впрочем, любой из её приездов, был полон шума, бурных восклицаний, падающих из необъятной сумочки принадлежностей женского туалета и конечно же, безудержного тявканья чихуахуа Мимозы, одетой в розовую курточку.

– Анютка! Алекс! Как я по вам соскучилась! – не выпуская из рук истошно тявкающую Мимозу и пухлую красную сумку, бабушка предприняла попытку обнять маму, надевшую к приезду дорогой гостьи нежно-голубое платье, и взлохмаченного сонного Алекса в домашних трусах.

Потом махнула рукой, чуть не задев маму по голове, вручила любимому внуку и сумочку, и собачку, и, наконец-то, обняла не менее любимую единственную дочь.

– А мы-то как соскучились, ты у нас уже полгода не была, скоро забудем, как ты выглядишь – не размыкая объятий, мама повела бабушку на кухню, Алекс с сумочкой и Мимозой поплёлся следом.

– Меня забыть невозможно, – в унисон тявканью Мимозы зловеще хихикнула бабушка. – А где Олег?

– Отец в командировке, – довольно ухмыльнулся постепенно просыпающийся Алекс, поправляя курточку ну на бабушкиной питомице.

Командировки отца Алекс любил – можно без зазрения совести курить в комнате кальян, который отца почему-то бесил, и, покуривая электронную сигарету, (которая отца тоже почему-то раздражала) спокойно обсуждать с мамой на кухне политическую повестку, не опасаясь, что придётся оправдываться перед отцом за свои «непатриотические» взгляды.

– Опять? Прошлый раз тоже был в командировке. Я же предупреждала, что приеду, мог бы и остаться ради любимой тёщи, – разочарованно протянула бабушка.

– Ой, мамуль, прости, чайник вскипел, – освободившись из бабушкиных объятий, мама метнулась к плите, а бабушка вспомнила о сумочке, Мимозе и заодно, Алексе.

– Дай-ка мне мою девочку, – бабушка прижала к груди испуганную собачонку и взъерошила редеющие малиновые волосы на своей гордо приподнятой голове. – Вот, до сих пор с внуком толком не поздоровалась, ай да бабуля, – голубые глаза бабушки озорно блеснули.

После очередной пластической операции глаза у неё стали немного навыкате, но кажется, её это особо не огорчало.

– Погляди, внучек, какое у теперь бабули личико гладенькое, – бабушка провела иссохшей рукой с наращенными ногтями по натянутой к вискам коже. – И ногти недавно сделала у девочки одной, она ещё и стразы мне прилепила, глянь-ка, красота какая. Разве при Советской власти могли мы о таком мечтать? Не-е, только сейчас дожили до благ цивилизации.

– Бабуль, ногти класс, и вообще, выглядишь шикарно, – Алекс чмокнул бабушку в напудренную-нарумяненную щёку, приобщившись к дерзкому аромату духов «Кристина Агилера». – Как там твой краш Пётр Иванович?

– Ой, не спрашивай, – махнула рукой бабушка и плюхнулась в кресло, предупредительно подвинутое Алексом. – Опять ревматизм у моего краша разыгрался. Только-только съехались с ним, а он болеть вздумал. Совсем никудышные мужики пошли! А ведь ему и шестидесяти пяти ещё нет.

– Молоденький, предыдущий постарше был, – согласился Алекс, поставил бабушкину сумочку возле кресла, и уселся за покрытый розовой скатертью круглый стол, в центре которого стоял шоколадный торт, украшенный нежными кремовыми розочками.

Неожиданно яркое январское солнце, попадавшее на кухню сквозь жалюзи единственного, но зато большого окна, оживляло полосами трепещущего света и торт, и стол, и паркет, и салатовые кухонные обои. Казалось, что вся салатово-розовая кухня мерцает, сознавая, что когда-нибудь совсем скоро наступит весна.

– Мой любимый индийский чёрный чай, – бабушка блаженно втянула заострённым носом ненавязчивый аромат, распространяемый заварочным чайничком, из которого мама разливала заварку по чашкам. – Где у вас пульт? Надо посмотреть, чего там по новостям говорят.

– Пульт прямо под тобой, – мама разлила чай, разложила по блюдечкам заранее разрезанный торт, и с чувством выполненного долга уселась за стол рядом с Алексом.

Порывшись в недрах кресла, бабушка победоносно извлекла пульт, и стоящий на холодильнике телевизор огласил просторную светлую кухню известиями о проводимых в Российской Федерации военных учениях.

– Опять к войне неизвестно с кем готовятся, – отхлебнув из чашки, бабушка погладила притихшую Мимозу. – Нет бы эти деньги на увеличение пенсий пустить, или развитие медицины. Куда там! Только и циклится на поиске внешнего и внутреннего врага, кагэбэшник грёбаный. Болезнь у него такая шизоидная, всё готовность к войне проверяет. Бредятина!