Из неопубликованного
Шрифт:
В морозной ночи далеко звук разносится. Тут еще один одинокий волк подоспел. За ним следом еще. И еще…
К полуночи на поляне до сотни одиноких волков собралось, кругом сели и без дирижера, но строго в гармонии завели волчью песнь.
Представляете: один волк на Луну воет – мурашки по коже обеспечены, а тут почти сто! Перемножьте мурашки – жуткая цифра получится! А волки дуреют, завывают по-черному, в полную пасть. Симфония «Вой минор»!
Хотя в душе всем обидно, если по-честному. Казалось каждому: одинок я, как никто, и вой мой единственный,
Почему мужики в одиночку напиваются в хлам, а как за столом сойдутся, сразу петь и заслушаешься!
Когда воешь один, лишь тоска навевается, жалеешь себя, жалеешь, пока не возненавидишь себя окончательно. Тьфу!
К тому же в одиночку свои неприятности – в лучшем случае довоешься до размера беды. Каждому хочется разделить свое горе, а чтобы хватило на всех, тут нужна катастрофа! Тем более все скулят о своем и ты уже там не поместишься. Вот отчего повсеместно воют, воют, а облегчения нету.
Предположим, один ты в дерьме. Конечно обидно, но мелко. Ну а как все вокруг в том же самом?! Согласитесь, уже трагедия, другой жанр. Когда все в дерьме, оно сплачивает и возвышает. Ощущение сопричастности.
Короче, волки выли не переставая, отводя душу свою и наводя ужас на окружающих.
Танковая колонна прошла, они ноль внимания. Поначалу население в страхе тряслось, а потом успокоилось: пока воют, не загрызут. Пасть занята. И если вслушаешься, что-то до боли знакомое, хоть по-волчьи, а понятно без слов. И местные жители подхватили мелодию. Ничто, оказывается, так не сближает, как одиночество.
Если доведется, послушайте как поет стая одиноких волков. Подвойте и вам станет лучше.
Одно горе на всех
– Дедушка! Тепло, солнышко, а вы плачете в такую погоду! Что случилось?
– Мне намедни семьдесят пять стукнуло, помирать надо, и тут вспомнил: ни разу в жизни толком не плакал! Времени не было! Выходит, так и помру, не плакамши! А люди говорят: поплачешь – легче делается! Вот я и плачу вторые сутки без перерыва за все, что было!
– И как плачется?
– Не говори, милая! До чего ж оно сладко-то! И я, дурак старый, в этом всю жизнь себе отказывал! Уж чего-чего, а слез можно было позволить в волюшку! Ты не поверишь: душа слезами отмывается, дышать легче! Плакал бы раньше каждый день понемножку, так, может, сейчас и пятидесяти еще не было! Обидно до слез!
– Дедушка, можно я с вами поплачу! Уж больно заразительно вы это делаете! Я не буду мешать, я тихонечко.
– Вот те раз! Такая молодая и плачет! Тебе-то что плакать, вся жизнь впереди!
– Оттого и плачу! Как подумаю, что с нами будет, дурно делается! (Всхлипывает.) – Господи! Такая молодая и плачет! Да что ж это за жизнь! (Рыдают
– Что случилось?
– Видишь, люди плачут. Горе у нас. Ступай себе.
– А почему это я не могу посочувствовать чужому горю! Извините! Как раз полчаса делать нечего, так хоть поплачу с людьми, а то всю жизнь один как перст! Ни выпить не с кем, ни всплакнуть! Сирота я, сиротинушка! (Плачут втроем.) Останавливается экскурсионный автобус. Кто-то спрашивает: «Что это у вас люди на улицах плачут?» Экскурсовод объясняет: «Руководство города пошло навстречу гражданам. Выделило участок в центре города. Теперь каждый может плакать тут о чем угодно! Это любимое место отдыха горожан».
– А нам можно с ними?
– Пожалуйста! Это входит в стоимость экскурсии! (Весь автобус выходит на улицу и начинает рыдать.) Двое подвыпивших мужиков, обнявшись, размазывают слезы.
– Ну что ты плачешь! Прекрати!
– А сам чего плачешь! Ты плачешь, и я плачу за друга! Как тебя зовут?
– Как же мне не плакать, от меня жена ушла!
– Тьфу! От тебя ушла, ко мне пришла, я же не плачу! А вчера двести тысяч потерял. Такое горе, а я держусь. (Всхлипывает.) – Сравнил двести тысяч и мою жену! Ты ж ее не видел! Красавица!
– А ты мои двести тысяч видел? И молчи! (Прохожие останавливаются у плачущей группы людей.) – Ух ты! Смотри, сколько народу рыдает! Может, трубу прорвало с неприятностями?
– Коль, глянь, что делается! Как народ убивается! Может, Ленин второй раз умер?
– Галина Степановна, вы послушайте, как у них получается! Прямо хор Пятницкого! Мужики басом! Бабы сопраном! А три пацана в соплях тенором выдают!
– Прекратите хлопать! Вы не в филармонии!
– Дайте человеку ногу поставить! Мозоль у меня, сил больше нету, хоть плачь!
– Ну ты, дяденька, даешь! У людей горе, дом, говорят, рухнул, а ты туда же со своими мозолями лезешь! Совесть есть?
– Я же не знал! Все! Плачу за ваш дом!
– Не обманываешь?
– Чтоб мне провалиться! Надо же, какое горе! Дом рухнул и прямо на любимую мозоль! (Рыдает.) Старичок со слезящимися от времени глазками доковылял до плачущей толпы.
– Товарищи! Позвольте присоединиться! Жена умерла, а вы так хорошо плачете, будто мы все скорбим о ней. Жене будет приятно!
– С какой стати мы должны плакать о твоей жене! Нам что, плакать не о чем?
Когда умерла?
– Пять лет назад!
– А ну, дед, чеши отсюда! Не примазывайся к чужому горю. Она пять лет назад умерла и он тут вспомнил! Перейди через дорогу, там плачь о своей жене отдельно. Внимание! Все, у кого умерли жены, идите отсюда! Вам на ту сторону!
Старичок топчется на месте:
– Но хотелось бы вместе. Если горе разделить, то на каждого приходится меньше…
– Я тебе сказал: дуй отсюда!
– Оставь деда в покое! Дед, рыдай, рви волосы, ни в чем себе не отказывай! А ну, мужики, взвоем так, чтобы чертям тошно стало! Дед! Будешь нашим завывалой!